Норберт Винер - Наука и общество
Лишь на очень высоком уровне общественного развития, когда прогресс материального производства, науки и техники создал предпосылки для преодоления классовых антагонизмов и национальной вражды, вызвал к жизни революционный пролетариат, связал тысячами нитей различные районы и отрасли мирового хозяйства, привел к возникновению гигантских производственно-технических комплексов, эффективное функционирование которых немыслимо без установления общественного контроля над производством в целом, без складывания планомерно развивающейся социальной организации, проблема целей и отношения к ним науки приобрела совершенно новый смысл. Современные высокоразвитые производительные силы все более обнаруживают свою несовместимость со слепым и анархическим общественным развитием, с таким положением дел, когда цели, которыми сознательно руководствуются массы людей, складываются стихийно и отражают объективные исторические запросы лишь односторонне, приблизительно, суммарно, иллюзорно. Именно процесс все дальше идущего обобществления производства поставил на повестку дня вопрос о превращении целей в осознанные – и как раз посредством науки осознанные – объективные тенденции развития. В массовых масштабах данное превращение не может быть следствием какой-то имманентной перестройки сознания или имманентной перестройки науки, оно является одним из моментов коренного преобразования самой системы общественных отношений, превращающего науку в средство предвидения, в средство определения исторических перспектив массового действия, в средство планирования и регулирования совокупного жизненного процесса. Это соответствует материальным отношениям социалистического общества, которые по природе своей не могут строиться и вызревать стихийно. Зависимость любых использовании знания от целевых установок, лежащих вне науки, выступает при социализме как соотношение каждого частного ее применения с научно выявленными будущими задачами и реализуется прежде всего в форме перспективного планирования научных исследований. По мере развития социалистического общества значение этого выявления будущих возможностей и запросов и планомерное создание соответствующих, на сегодняшний день не утилизуемых научных «заделов» все более возрастает.
В условиях социализма наука впервые освобождается от сковывающего влияния цеховых запросов, узкоутилитарных интересов, соображений прибыльности частного предприятия и других социальных ограничений, свойственных предшествующим этапам исторического развития. Социалистическая организация науки создает условия для максимального сосредоточения сил и средств на перспективных исследованиях, повышает значение знаний и компетентности ученых в определении ведущих направлений всего хозяйственного развития. Замечательные успехи Советской страны в решении таких многосторонних, комплексных проблем, как, например, космические запуски и зачинающееся промышленное использование атомной энергии, – яркое выражение полного раскрепощения внутренних возможностей науки, рационального и планомерного использования этих возможностей.
Прямо противоположные тенденции характеризуют капиталистическое развитие науки в его зависимости от способа постановки сознательных целей в обществе.
Свойственное капитализму стихийное протекание объективных социальных процессов сказывается прежде всего на характере самих целевых установок. Связь с будущим оказывается разорванной, зависимость последующих событий от предыдущих всегда обнаруживается лишь post factum. Одним из временных аспектов стихийного развития является то, что предвидение событий всегда ограничивается здесь рамками уже сложившейся конъюнктуры, а сознательно преследуемые цели оказываются выражением запросов, потребностей и опасений, порожденных самой этой конъюнктурой.
Наука используется капиталистическим обществом в соответствия с данной, уже сложившейся «программой целей», то есть сугубо утилитаристски. Она оказывается здесь орудием волюнтаристической стабилизации жизни, орудием искусственного поддержания status quo.
«Знание – сила». Этот лозунг нынешние капиталистические предприниматели и администраторы принимают в общем-то без оговорок. В течение последних двух столетий они достаточно хорошо усвоили, что наука – это источник полезных открытий, которые не сегодня, так завтра найдут себе практическое применение. При этом, однако (последнее вытекает из природы буржуазного сознания), молчаливо предполагается, что практические применения науки всегда останутся реализацией тех запросов и целей, тех социальных стимулов, которые вызрели на основе ныне существующего в капиталистическом обществе положения дел. «Наука используется, как уголь или нефть», – метко выразился по этому поводу итальянский физиолог Д. Бове. Капитализм может широко применять ее как эффективное средство решения уже осознанных проблем, то есть в рамках «заранее заданной программы целей». Однако он не может, не прибегая к самым жестоким ограничениям, использовать науку как поисковое исследование в собственном смысле слова, ибо такое исследование, примененное к общественной жизни, неминуемо обнаружит обреченность самого социального порядка, породившего всю систему целей, задач и проблем, для разрешения которых капитализм привлекает науку. Именно в этой связи уместно напомнить замечание В.И.Ленина: капитализму свойственна «боязнь науки, боязнь объективного анализа…»
То, что «обратная связь» науки с таким обществом может быть слишком жесткой и существенно искажать внутреннюю логику научного развития, проникло – как факт, как непосредственно испытываемое положение дел – в сознание многих людей науки в буржуазном обществе, породив у них реакцию против общественных зависимостей познания, как таковых, против любых вненаучных (административных, производственно-экономических и т. п.) критериев ведения научной работы.
Защита «внутренней жизни науки» от «заданной программы целей», от «политики момента или официального образа мысли», от «исторических предсказаний… которые принадлежат данной частной эпохе» вполне правомерна, коль скоро речь идет о капиталистическом обществе, о мелочной бюрократической опеке над научной работой, о лицемерном морализировании дельцов и администраторов. В ряде пунктов статьи проф. Винера просвечивает достаточно ясное осознание того факта, что целевые установки, исторические предсказания, представления о морали научного труда и социальной пользе науки, к которым современный капитализм пытается приспособить сознание ученого, представляют собой лишь переведенные на другой язык – язык буржуазной идеологии и конформистской нравственности – непосредственные, прежде всего экономические, интересы данного общества.
Казалось бы, именно это должно было привести исследователя к тому, чтобы он учел в своем анализе науки и общества иной, некапиталистический тип организации массового сознательного действия, иной, некапиталистический способ полагания целей обществом и индивидом. Однако Винер (и это обусловлено ошибочностью исходных посылок его анализа) пытается найти пути для частичного освобождения, для относительной искусственной изоляции науки от социальных установок вообще.
Здесь мы переходим к развиваемой проф. Винером утопии организации науки.
Проф. Винер утверждает, что социальная позиция, которую занимает ученый в обществе, должна содержать в себе нечто от «башни из слоновой кости». Непосредственно Винер имеет при этом в виду сознание, которым должен руководствоваться ученый (а также понимающий ученого администратор).
Однако реально ученый зависит не от администраторской воли, а от определенной системы фактических зависимостей, сложившихся в современной науке, в обществе от определенного, вполне объективного типа социального использования знания, который лишь персонифицируется администраторами и работодателями науки. Точно так же, с другой стороны, выражение «башня из слоновой кости» на деле описывает не просто определенную внутреннюю позицию, но прежде всего особое положение интеллектуального работника в системе общественного разделения труда. Оно предполагает фактическую обособленность науки, как сферы духовного производства, от системы общественного использования знания, предполагает, что ученый находится в положении человека свободной профессии, осуществляет исследования на свои средства (или на свободные средства мецената-благотворителя), что его исследование не зависит от общества материально. Эта форма существования науки, господствовавшая вплоть до середины XIX века, в сегодняшних условиях является социальным анахронизмом.
Современная наука – массовая по типу деятельность; она срослась в единое целое с производством и может развиваться лишь за счет крупных капиталовложений, за счет практических «прорывов», организующих вокруг себя целые комплексы исследований.
