Михаил Серяков - Рюрик и мистика истинной власти
Впоследствии центр власти смещается из Ладоги в Новгород, но и там мы видим следы разностороннего западнославянского влияния. Уже само название Новгорода, т. е. нового города, указывает на его преемственность к какому-то старому городу. В самой Новгородской земле мы видим Старую Руссу, Старую Ладогу, однако, во-первых, их определения как «старых» фиксируются в документах гораздо позднее первого упоминания Новгорода, и, во-вторых, старыми они оказываются не относительно города на Волхове, а относительно перенесенных на новое место городов с аналогичными названиями – Руссы и Новой Ладоги. В силу этого естественной оппозицией Новгороду оказывается Старград западнославянского племени вагров. Немецкий хронист Гельмольд сообщает о нем следующее: «Альденбург – это то же, что на славянском языке Старгард, то есть старый город. Расположенный, как говорят, в земле вагров, в западной части [побережья] Балтийского моря, он является пределом Славии. Этот город, или провинция, был некогда населен храбрейшими мужами, так как, находясь во главе Славии, имел соседями народы данов и саксов, и [всегда] все воины или сам первым начинал или принимал их на себя со стороны других, их начинавших. Говорят, в нем иногда бывали такие князья, которые простирали свое господство на [земли] бодричей, хижан и тех, которые живут еще дальше»[55]. Хоть этот город и находится на противоположной стороне Балтийского моря, однако выше были показаны тесные и древние связи между западными славянами на территории современной Германии и северной частью будущего восточнославянского мира. Следует подчеркнуть, что у живших на территории современной Германии западных славян нет Новгорода, а у восточных славян – Старграда. Недалеко от Старграда мы видим одно чрезвычайно любопытное название Новостарграда, города, входившего в венедскую треть Ганзейского союза[56]. Хоть данный город и был новым по отношению к Старграду, однако он получает название не собственно Новгорода, что было бы наиболее естественно, а именно Новостарграда. Разумеется, нельзя однозначно утверждать, что западные славяне знали, что новым городом по отношению к их Старграду уже является восточнославянский Новгород, и в силу этого дали еще одному новому городу подобное необычное имя, однако именно такое объяснение является наиболее правдоподобным.
Впоследствии недалеко от Старграда был основан Любек, земли вокруг которого средневековые источники называют Русью, что не только указывает на тесные связи обоих регионов, но и недвусмысленно свидетельствует о том, где же находилась упомянутая в ПВЛ Варяжская Русь. Так, в грамоте любекского епископа Петра 1373 г. говорится: «Поелику Богом нам вверенная Любецкая Церковь, которая прежде имела резиденцию в России (Russia), и оттуда язычниками и неверными изгнана и жестоко преследуема от древних времен…»[57] В еще одном документе 1358 г. город Любек также был помещен «в Руссии»[58]. В написанном на Руси в XVI в. одном из списков «Хождения на Флорентийский собор» отмечалось, что когда митрополит Исидор со свитой плыл в 1438 г. из Риги в Любек на корабле, то «кони митрополичи гнали берегом от Риги к Любеку на Рускую землю»[59]. Тот факт, что как немецкие, так и русские источники независимо друг от друга называют Любек Русской землей, свидетельствует о том, что близлежащая территория в старину действительно называлась Русью и память об этом сохранялась до XIV-XVI вв. Данные топонимики подтверждают характеристику письменных источников Любека как города, находящегося в Русской земле. В окрестностях Ольденбурга, древнего славянского Старграда, находящегося недалеко от Любека, мы видим Rossee, Rosenhuf и Roge, а неподалеку от Любека помимо Parinа до сих пор сохранились названия Rosenhagen, Rüschenbeck, Dassow и Dassower see[60]. Последние два названия следует сопоставить с «Дажьбожьим внуком», которым в «Слове о полку Игореве» назван русский народ. Кроме того, в исследовании «Богини славянского мира» было показано, что в обеих городах в языческий период существовало не фиксируемое больше нигде в славянском мире сочетание культов богини – покровительницы города и Перуна в его окрестностях. Совокупность всех этих данных приводит нас к выводу, что отечественный Новгород получил свое название «нового города» именно по отношению к Старграду, главному городу вагров.
Отмеченные две волны славянской колонизации отразились и в названиях новгородских улиц: «Имена улиц интересны и в другом отношении – среди них имеются как южноднепровские, связываемые нами со словенами, так и балтийско-славянские (типа Редята, Людогост, Янева), и это вновь говорит о двух контингентах славян, образовавших население Новгорода»[61]. Влияние последних хорошо прослеживается в Новгороде и в гораздо более поздний период, причем в связи не с чем-нибудь, а с возведением оборонных сооружений Детинца – сердца города: «В Новгороде следы культуры балтийских славян известны и в археологических материалах: так, конструкция вала 1116 г. в Детинце, раскопанная недавно, имеет точные аналогии только у балтийских славян и совершенно неизвестна на Днепре. <…> Заметим, что речь идет именно о балтийско-славянском контингенте новгородского населения, а не о заимствовании новгородцами у балтийских славян отмеченной специфики своей культуры в процессе торговых или политических связей, что представляется невероятным»[62]. Археологические исследования показали, что они же принимали участие и в укреплении более раннего Новгородского детинца: «С полабскими славянами связана по своему происхождению и конструкция кремлевского вала 1116 г. и самая существенная деталь городского вала 1045 г. – “курицы”»[63]. Отмечая западнославянские-новгородские параллели как в методике строительства мостовых, так и в устойчивости самой поселенческой системы, А. А. Молчанова констатирует: «Единственным истоком славянской городской культуры Северо-Запада могут быть славянские города Балтийского побережья»[64]. Присутствует это влияние и в ремесле, игравшем заметную роль в жизни города. Металлографический анализ новгородских изделий из цветных металлов X-XI вв., проведенный А. А. Коноваловым, показал, что они тождественны подобным южнобалтийским изделиям[65]. А. В. Курбатов отмечает, что еще одним аргументом, подтверждающим переселение на северо-запад будущей Руси групп южнобалтийского населения, является и археологический комплекс изделий кожевенного ремесла[66]. В целом, как констатирует Е. А. Рыбина, «факты позволяют с большой степенью вероятности говорить о заселении Новгородской земли и о формировании населения самого Новгорода не с юга (из Приднепровья), как считалось ранее, а главным образом с южного побережья Балтики, из области расселения западных славян»[67].
Однако с западного побережья Варяжского моря на восток перемещалось не только население. Не менее важен был процесс переноса социальных и религиозных структур общества. Выше уже говорилось о соответствии между собой языческих верований жителей Старграда и Новгорода. О мощном западнославянском влиянии говорит не только особенности строительства центра города, но и сама внутренняя городская структура Новгорода. Помимо него она встречается лишь в некоторых других городах, в связи с чем В. Л. Янин и М. Х. Алешковский делают следующий вывод о ее происхождении: «Между прочим, кончанские организации также восходят, как предположил А. В. Арциховский, к балтийским славянам, у которых имелись общественные здания контины – центры отдельных частей города. Концы прослеживаются и в Пскове, Руссе, Ладоге, Кореле, Ростове, Смоленске, однако сомнительно, чтобы они были и в других городах Древней Руси»[68].
К этому необходимо добавить и чрезвычайно точное соответствие основополагающих социальных структур на Рюгене и в Древней Руси. Только у балтийских славян и восточноевропейских русов сложилось жреческое сословие, занимавшее доминирующем положении в обществе. Ибн Руст так описывает положение дел у русов: «У них – знахари, они господствуют над их царем, подобно хозяевам, они приказывают им приносить в жертву создателю то, что они пожелают из женщин, мужчин, табунов лошадей; если прикажут знахари, никому не избежать совершения их приказа: захватывает знахарь то ли человека, то ли домашнее животное, набрасывает веревку на шею и вешает на дерево, пока не утечет дух его; они говорят, что это жертва богу»[69]. С другой стороны, Гельмольд следующим образом характеризует соотношение светской и духовной власти у славянского населения Рюгена: «Король же находится у них в меньшем по сравнению с жрецом почете. Ибо тот тщательно разведывает ответы (божества) и толкует узнаваемое в гаданиях. Он от указаний гадания, а король и народ от его указаний зависят»[70]. Окончательно же делает тождественными обе картины указание хрониста на то, что ране приносили жертвы богам не только христианами, но и домашними животными: «Когда жрец, по указанию гаданий, объявляет празднества в честь богов, собираются мужи и женщины с детьми и приносят богам своим жертвы волами и овцами, а многие и людьми-христианами…»[71] Итак, у русов и у ранов мы видим абсолютно одинаковое положение дел: полутеократический стиль правления, когда жрецы господствуют над светской властью, беспрепятственный выбор ими любых жертв с помощью гадания, типичные жертвы – домашние животные и люди.
