Уильям Лобделл - Теряя веру Как я утратил веру, делая репортажи о религиозной жизни
Порой тяжело сознавать, что ты одинок во Вселенной и у тебя нет защитника. Я ощущаю это на себе, иной раз — по самым пустячным поводам. Например, недавно мне случилось подхватить какой-то на редкость мерзкий желудочный грипп. Несколько часов я не выходил из ванной: в перерывах между приступами рвоты лежал, скорчившись, на кафельном полу — не было даже сил вернуться в постель. Дрожа, обливаясь потом, страдая от жестокой боли в желудке, я начал опасаться, что болен серьезно, может быть, даже смертельно. И вдруг поймал себя на том, что молюсь — просто на случай, если насчет Бога я все-таки ошибся.
— Боже, — молил я, — если Ты все-таки есть, пожалуйста, пусть мне станет лучше! Да, я от Тебя отвернулся, но сейчас мне очень нужна Твоя помощь! Прости меня, Господи, пожалуйста!
Немедленного исцеления не случилось, но после этого случая я очень хорошо понял поговорку: «В окопах атеистов не бывает». Интересно, если я в самом деле смертельно заболею, что произойдет с моей духовной жизнью?
В законах природы, совпадениях и случайностях смысла больше, чем в божественном вмешательстве. Один мой друг пришел к тем же выводам, что и я; однако для него, по его словам, это стало «психологической катастрофой». Он едва не сошел с ума, осознав, что никакой любящий Бог не охраняет его детей. У меня здесь есть преимущество: я писал о религии. Мне пришлось познакомиться со многими благочестивыми христианами, потерявшими детей. И не нашлось никаких свидетельств, статистических или каких-либо иных, что дети, за которыми присматривает Бог, в большей безопасности, чем дети неверующих. По этому поводу мне вспоминается атеистический стикер на автомобильном бампере: «Сегодня умерло от голода двадцать тысяч детей. Почему ты думаешь, что Бог ответит на ТВОИ молитвы?»
По крайней мере теперь, когда я сталкиваюсь с горем и несправедливостью (сегодня, когда я писал эти
строки, умер от опухоли мозга чудесный трехлетний малыш — сын моего преподавателя гитары), я понимаю: это случайность. Никакой Бог не сидит на небесах сложа руки, глядя, как умирает ребенок. Просто в жизни случаются трагедии, и нельзя предсказать, на кого обрушится несчастье, а кого оно минует. Это куда более реалистичный и понятный ответ.
То, что обещает нам Библия — мир и спокойствие, — я обрел в куда большем объеме, став неверующим. При этом моя этика и нравственные ценности не изменились. Я привык считать свои врожденные представления о добре и зле каким-то даром Божьим. Теперь я вижу в них продукт десятков тысячелетий эволюции, закодированный в моем ДНК, призванный обеспечить выживание моей семьи и меня самого. Человек, у которого нет совести и нет способности отличать дурное от доброго, — это не атеист, а социопат.
Будучи верующим, я старался жить по принципам, описанным в Библии (точнее, в «светлых» ее частях). И с тех пор, как потерял веру, ничего не изменилось. В целом я по-прежнему стараюсь следовать тем же идеалам, принципам и ценностям — естественным, как мне думается, для любого человека. По-прежнему я порой уклоняюсь от избранного пути, но теперь не виню в этом дьявола. Если мне случается поступить дурно — виной тому мой собственный эгоизм или недомыслие, на время взявшее верх над здравым смыслом, опытом и самообладанием. Откровенно говоря, поведение мое с «христианских» времен не сильно изменилось. Во многом я сталкиваюсь с теми же проблемами. По-прежнему часто тревожусь. Слишком долго помню зло. Слишком легко вру, особенно в мелочах. Пью больше, чем следовало бы. Раздражаюсь по пустякам на детей. И так далее, и так далее.
Ушло лишь «плацебо» — представление о том, что вера должна сделать меня лучше, защищать, направлять на путь истинный и в конечном счете привести на небеса. Это «плацебо» перестало действовать давным-давно. И когда я признался себе в том, что для собственного успокоения кормлю себя сахарными пилюлями, меня охватило облегчение. Мои растущие сомнения в христианстве не были знаком слабости, недостатка веры или нападений дьявола. Я просто медленно, сам того не сознавая, двигался в сторону истины.
Итак, что же заняло в моей жизни место Бога? Чувство счастья и благодарности. Я ясно понимаю, как мне повезло, что я живу — живу именно на этом крохотном отрезке времени в истории Вселенной. Постоянно помню о том, что жизнь моя коротка и важно не растратить ее попусту. Теперь, когда за спиной у меня нет вечности, я начал жить настоящим.
Я благодарен за каждый прожитый день и стараюсь не тратить время даром. Я сузил свой круг друзей, чтобы проводить больше времени с теми, кто мне действительно дорог. Стал более искренним с самим собой: теперь меня не так волнует то, что подумают обо мне другие. Отчасти это, быть может, связано с взрослением, но отчасти и с тем, что теперь я лучше понимаю, что важно, а что неважно в моей одной-единственной жизни.
Теперь я почти постоянно слышу тиканье часов, отсчитывающих невосполнимые минуты моего века на земле. И это неплохо: это тиканье задает ритм полной и насыщенной жизни.
Недавно вечером мы с моим сыном-подростком Тристаном смотрели по телевизору «Бойцовский клуб». Одна из тем этого фильма: соприкосновение со смертью делает жизнь богаче и учит человека больше ее ценить. В одной сцене антигерой Тайлер Дерден едва не убивает продавца в магазине — просто так, без причин.
— Какого хрена ты это сделал? — спрашивают его.
И он отвечает:
— Завтрашний день станет для Рэймонда К. Хессела самым счастливым днем в его жизни. Его завтрак будет вкуснее всего, что когда-нибудь пробовали мы с тобой.
Вот что подарила мне потеря Бога. Смерть — абсолютная и окончательная, без лазейки на небеса — стоит теперь передо мной, а я стремительно к ней приближаюсь. И знаете что? Мой завтрак действительно стал вкуснее. Я глубже чувствую любовь семьи и друзей. Мои желания и мечты приобрели такую силу, такую неотступность, что я больше не могу их откладывать. Не могу больше тащиться по жизни, как сонная кляча, утешая себя: «Ничего, что я не использую весь свой потенциал здесь, на земле, — ведь впереди у меня целая вечность с Богом!»
Я тоскую по своей вере — так же, как тосковал бы по всему, что очень долго любил. Я благодарен вере за то, что она помогла мне повзрослеть. Хоть я и пришел к убеждению, что моя религия основана на мифе, однако добрые плоды ее очевидны — и они не испарились вместе с верой. Но когда верующие пытаются вернуть меня обратно в свои ряды, вот что я хочу им сказать: ребята, вы зря тратите время. Трудно описать, до какой степени я сейчас не верю. Там, где прежде была моя вера, нет даже курящихся углей, из которых можно было бы вновь раздуть пламя — только пустота.
Заимствуя метафору у Будды, можно сказать, что восемь лет я переплывал реку на плоту, сколоченном мною самим, и наконец достиг нового берега. Мой плот сделан не из дхармы, как в буддизме — он состоит из того, что я приобрел в пути: знаний, зрелости, смирения, критического мышления, готовности принимать мир таким, какой он есть, а не таким, каким я хочу его видеть. Не знаю, что принесет мне будущее на этой новой земле. Многие мои бывшие братья и сестры во Христе предсказывают, что я вернусь к христианству, и молятся за это, но такого исхода я для себя не представляю. Не думаю также, что приму какую-либо иную религию. По моим ощущениям, неверие в личностного Бога стало неотъемлемой частью моей души. Столь же немыслимы для меня и другие виды духовности.
Кроме того, мне нравится жизнь на неизведанном берегу — новая, интересная, полная возможностей. Когда я был христианином, такое ни за что не пришло бы мне в голову, но теперь я ощущаю восхитительную свободу. Не в смысле Блудного Сына — свободу гулять и дебоширить; нет, я свободен от необходимости сражаться с загадками христианства. Я перестал выдумывать объяснения для необъяснимых парадоксов веры. Я ощутил облегчение, сбросив с себя тяжкое бремя христианства Иисус сказал: «Придите ко Мне все тру-ждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое ни себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф 11:28—30) — но в моем случае он ошибся.
Одно знаю точно: никогда я не стану цепляться за свое неверие так же, как цеплялся за христианство. Слишком долго я закрывал глаза на тяжесть Иисусова ига и бремен и религии, поскольку это могло навлечь беду на мою зеру.
В последней своей большой статье, посвященной религии, я рассказывал о том, как исследования ДНК, показавшие, что предки американских индейцев пришли в Новый Свет с Дальнего, а не с Ближнего Востока, подорвали традиционное понимание Книги Мормона и слов мормонских пророков. Вскоре после выхода этой статьи мормонская организация под названием «Образовательный фонд Санстоун» пригласила меня принять участие в круглом столе на тему: «Книга Мормона в свете исследований ДНК: что это для нас означает?» Прибыв на круглый стол в Школу Религии Клермонтского Университета, я поначалу испугался. Весь зал был заполнен «святыми последних дней», а я оказался единственным немормоном на сцене. Чувствовал я себя так, словно вошел в львиное логово — хоть львы и оказались на удивление ручными.
