Матвей Гречко - Русская история в легендах и мифах

Проводником заговорщикам служил адъютант императора Аргамаков, знавший все потайные ходы и комнаты Михайловского замка. Из тридцати человек до спальни Павла дошло только четверо, а войти внутрь решились только двое: Беннигсен и один из братьев Зубовых. Кто именно? Разные мемуаристы указывают то на Платона, то на Валерьяна, то на Николая. Остальные затеяли драку с лакеем, спавшим в прихожей. Убийцы застали императора уже разбуженным, он стоял возле кровати перед ширмами. Обнажив шпаги, они сообщили ему об аресте. Мало помалу в спальню Павла стали входить и остальные. Далее Беннигсен пишет, что он на минуту вышел, чтоб осмотреть двери – заперты ли? Услышал голос императора, произнесший: «Арестован, что это значит – арестован»? Один из офицеров отвечал ему: «Еще четыре года тому назад с тобой следовало бы покончить!» На это он возразил: «Что я сделал?» Вместо ответа офицеры, заполнившие всю комнату, схватили императора и повалили на ширмы, которые тут же опрокинулись на пол. Вернувшись в комнату, Беннигсен увидел Павла, распростертого на полу. Он был мертв, но крови нигде не было. Кто-то произнес: «С ним покончили!»

Когда солдатам объявили, что император скончался скоропостижно от апоплексии, послышались громкие голоса: «Ура! Александр!»

Вот как описывает Головина утро следующего дня:

«…Муж сказал, что Император умер накануне в одиннадцать часов вечера от апоплексического удара.

Признаюсь, что эта апоплексия показалась мне удивительной и неподходящей к телосложению Императора. Я поспешила одеться. Госпожа де Тарант отправлялась ко двору для принесения присяги. Муж, хотя чувствовал себя слабым, отправился также туда.

В то время как госпожа де Тарант собиралась ко двору, приехали моя belle-soeur[14] Нелединская и одна из моих кузин, Колычева. Мы терялись в догадках относительно этой апоплексии, когда в комнату вошел граф де Круссоль, племянник госпожи де Тарант и адъютант Императора Павла. Его бледное и печальное лицо поразило нас до известной степени. Император очень хорошо обходился с этим молодым человеком, и потому было естественно, что граф жалел о нем.

Тетка спросила у него о подробностях смерти Императора. Граф смутился, и глаза его наполнились слезами. Госпожа де Тарант сказала ему:

– Говорите же! Здесь никого нет лишнего.

Тогда он упавшим голосом сказал:

– Императора убили сегодня ночью».

Мало кто сожалел о погибшем Павле, кроме его супруги и любовницы. Разбуженная Мария Федоровна сначала поинтересовалась, арестована ли она, а когда получила отрицательный ответ, то потребовала отвести ее к телу мужа. Ее провели, но лишь спустя несколько часов, после того как гримеры сумели более или менее замазать страшные раны на лице Императора. Примечательно, что смерть Павла констатировал личный врач Екатерины II – Рожерсон.

«Весть о кончине Павла с быстротою молнии пронеслась по всему городу еще ночью. Кто сам не был очевидцем этого события, тому трудно составить себе понятие о том впечатлении и о той радости, какия овладели умами всего населения столицы. Все считали этот день днем избавления от бед, тяготевших над ними целых четыре года… Каждый чувствовал, что миновало это ужасное время, уступив место более счастливому будущему, какого ожидали от воцарения Александра I. Лишь только рассвело, как улицы наполнились народом. Знакомые и незнакомые обнимались между собой и поздравляли друг друга с счастием – и общим, и частным для каждаго порознь».

По словам Варвары Головиной, сразу после известия о кончине императора в опустевший Петербург стали возвращаться те, кто был выслан Павлом или покинул город добровольно в страхе перед императором. Радостная анархия сменила строгое правление. Улицы пестрели нарядными костюмами, кареты мчались во весь опор. Фрейлина вспоминала, что видела гусарского офицера, скакавшего верхом по набережной тротуара с криком: «Теперь можно делать все что угодно».

А вот что пишет московский житель Филипп Филиппович Вигель: «На другой день, 16 числа, к вечеру, накануне Вербного воскресенья, в Охотном ряду, вокруг Кремля и Китая, где продавали вербы, недоставало только качелей, чтобы увидеть гулянье, которое бывает на Святой неделе: народ веселился, а от карет, колясок и дрожек целой Москвы заперлись соседние улицы. Только два дня посвящены были изъявлению одной радости; на третий загремели проклятия убиенному, осквернившихся же злодеянием начали славить наравне с героями: и это было на Страстной неделе, когда христиане молят Всевышнего о прощении и сами прощают врагам! До какой степени несправедливости, насильствия изменили характер царелюбивого, христолюбивого народа!»

Тело Павла было выставлено в Михайловском замке. Он был раскрашен, как кукла, и на него надели шляпу, чтобы скрыть раны и синяки на голове. Через две недели его похоронили в Петропавловской крепости, и Павел I был положен вместе со своими предками. Весь двор следовал за шествием пешком, также вся императорская фамилия, за исключением двух императриц. Императрица Елизавета была больна. Императорские регалии несли на подушках. Обер-гофмейстеру, графу Румянцеву, было поручено нести скипетр. Он уронил его и заметил это, пройдя двадцать шагов. Этот случай дал повод многим суеверным предположениям.

Практически все заговорщики впоследствии, вспоминая о событиях 11 марта, утверждали, что не имели намерения убивать императора. Все они наивно предполагали, что тот будет лишь арестован и перевезен в Шлиссельбург.

Так же считал и Александр, вернее, он позволил себя убедить в этом.

По воспоминаниям фрейлины Варвары Головиной, его даже пришлось уговаривать принять власть.

– Я не могу исполнять обязанностей, которые на меня возлагают. У меня не хватит силы царствовать с постоянным воспоминанием, что мой отец был убит. Я не могу. Я отдаю мою власть кому угодно. Пусть те, кто совершил преступление, будут ответственны за то, что может произойти.

– Полно дурачиться, ступайте царствовать! – будто бы сказал ему Пален в ответ на его упреки.

«С того времени, когда я начал мыслить, я видел вокруг себя только несчастье, и все, что я предпринял, обернулось против меня несчастьем…» – напишет Александр позднее. Тягостные раздумья, муки совести преследовали его всю жизнь.

Александр I

Царственный отшельник

Александр I получил прозвание Благословенный. Его реформы и военные успехи тщательно проанализированы во всех учебниках. А вот о нем как о человеке известно намного меньше. Недаром его часто называли Сфинкс.

«Императрица очень любила своего внука, Великого Князя Александра… Он был красив и добр, но качества, которые можно было заметить в нем тогда и которые должны бы были обратиться в добродетели, никогда не могли вполне развиться. Его воспитатель, граф Салтыков, коварный и лукавый интриган, так руководил его поведением, что неизбежно должен был разрушить откровенность его характера, заменяя ее заученностью в словах и принужденностью в поступках. Граф Салтыков, желая сохранить одновременно сближение Императрицы и ее сына, внушал Великому Князю скрытность. Его доброе и превосходное сердце иногда брало верх, но тотчас же воспитатель пытался подавить движения его души. Он отдалял его от Императрицы и внушал ему ужас по отношению к отцу. Молодой князь испытывал поэтому постоянную неудовлетворенность своих чувств», – написала о нем Варвара Головина.

В 16 лет бабушка женила его на тринадцатилетней принцессе Луизе-Марии-Августе Баденской, после принятия православия ставшей Елизаветой Алексеевной.

Их свадьба вызвала всеобщее умиление. Говорили, что молодые напоминают двух ангелов, сравнивали их с Амуром и Психеей… Однако ничего хорошего из этого брака не вышло: «Он любит ее любовью брата», – кратко, но емко обрисовала их отношения фрейлина Головина.

Вскоре о молодой чете стали распространять самые неприятные слухи: будто бы Екатерина поощряла страсть Платона Зубова к великой княгине Елизавете, потому что у ее внука не было детей, а она желала этого во что бы то ни стало.

Александр I. Степан Щукин. XIX в.

Елизавета Алексеевна. Элизабет Виже-Лебрен. 1795 г.

Князь Адам Чарторыйский, близкий друг великого князя, часто общаясь с Елизаветой Алексеевной, вскоре проникся к ней чувством, «которое уважение, принципы и благодарность должны бы были подавить в самом начале». Александр, судя по всему, испытывал некоторые угрызения совести и искренне хотел устроить личную жизнь супруги. Поэтому он активно поощрял страсть Чарторыйского к своей жене. Он регулярно приглашал его на ужин и старался оставить влюбленного князя наедине с Елизаветой. У нее самой это восторга не вызывало.