Николай Свешников - Воспоминания пропащего человека
Дмитрий Федорович Федоров, дальний родственник Холмушина, сначала жил у него в мальчиках 6 лет, а затем был приказчиком на отчете у Иова Герасимова. Прослужив два года у Герасимова, он по предложению своего хозяина взял совсем за себя лавку, в которой торговал. Но Федоров не преследовал той торговли, которой держался его учитель Холмушин, так же мало обращал внимания и на церковные книги, которые так любил И. Герасимов: он любил поторговать теми книгами, которые читались более образованною публикою. Он до некоторой степени старался быть последователем Александра Филипповича Смирдина, но только с тою разницею, что последний предпочитал почти исключительно так называемую изящную литературу и предпринимал издания не с одною целью получить барыши, а хлопотал, более всего, о распространении этой литературы, а Дмитрий Федорович придерживался учебного товара и книг по разным отраслям знания и вел торговлю более спекулятивно.
Конечно, он не отказывался от книг и беллетристического содержания, но из них очень охотно приобретал только выдающиеся сочинения известных авторов, именно те сочинения, которые ценились, как распроданные, или на которые был большой спрос. С этой целью он так же, как и Матюшин, ежедневно обходил всех мелких торговцев Апраксина рынка, а впоследствии нередко навещал и букинистов, торговавших по Невскому и в других местах, и скупал у них хорошие и ценные издания. Но зато он и поберегал редкие книги, держался цены на них крепко: иные стояли у него десятки лет, а он все не спускал цены. Так, например, один раз он у букиниста Ивана Семенова выменял «Требник» Петра Могилы[217] на целый воз разных книг и журналов, добавил к этому товару восемьдесят рублей деньгами, а сам назначил за него пятьсот рублей. Эта редкость стояла у него годов пятнадцать, и только в 1875 году он продал «Требник» за триста пятьдесят рублей.
Но главное, что ему составило капитал, это собственные издания. Им издано в течение своей жизни более ста пятидесяти сочинений, и в числе их есть очень хорошие, например. «Жизнь птиц» А. Брема, «Чудеса древней страны пирамид» К. Оппеля, «Крошка Доррит» Ч. Диккенса, сочинения Мятлева и другие. На издания у Дмитрия Федорова было какое-то особое чутье: он в большинстве случаев угадывал, пойдет или нет книга, вследствие чего, при выборе издания, не задавался какою-либо специальностию, а также не заботился и о полезности книги, но охотно издавал все, что, по его мнению, могло иметь сбыт, хотя бы это отзывалось и шарлатанством. Но самым выгодным изданием для него была «Библейская история» Базарова[218]: она выдержала до тридцати издании и разошлась в сотнях тысяч экземпляров.
С мелкою сошкою из книжников, особенно с молодыми, Дмитрий Федоров не очень был сообщителен, но зато со всеми был поклончив и приветлив; с старыми же торговцами он был как товарищ, и многие из них, считая его за опытного торговца и издателя, нередко обращались к нему за советом при каком-нибудь предприятии. Кроме того, он был на приятельской ноге с многими учеными и литераторами: последние очень часто заходили к нему и беседовали по несколько часов в его лавке.
Пожар в 1862 году принес ему большие убытки, но у него была еще кладовая на Банковской линии, в которой находилась масса товару, вследствие чего он после пожара скоро оправится и заторговал лучше прежнего.
Проторговав года два на Семеновском плацу, который после пожара временно был отведен апраксинцам для торговли, Дм. Федоров опять перебрался в Апраксин рынок, сначала в железный корпус, в книжную линию, а затем уже в инструментальной линии в каменном корпусе открыл большой магазин. Но тут не особенно долго дела его были блестящи; года через три-четыре они стали упадать. Это произошло вследствие смерти московского книгопродавца-издателя Салаева[219], все издания которого в Петербурге находились на складе у Федорова, и наоборот, Салаев в Москве также был единственным производителем изданий Федорова.
В половине семидесятых годов Дм. Федоров начал серьезно похварывать: приходилось передать дело сыну; но все же следует сказать, что он до самой смерти, которая последовала в 1880 году, наблюдал за торговлею и предпринимал кое-какие издания.
Посте смерти Дмитрий Федоров оставил наследникам значительный капитал и более чем на сто тысяч рублей книжного товара. Сын его, Дм. Дм., выдав прочим наследникам деньги за их части, сделался полным хозяином отцовской фирмы; но он не сумел вести дело или, вернее сказать, взялся не за свое дело и не по средствам. Он увлекся изданием нот и, кроме того, предпринял два периодических издания: «Посредник печатного дела»[220] и иллюстрированный журнал «Наше время»[221], которые втянули его в долги и быстро расстроили дела.
Теперь эта крупная, в свое время, фирма окончательно рушилась. Большую часть товара с правами на издания (на двенадцать тысяч рублей) приобрел Губинский[222], остальное также все перепродано разным торговцам.
Кроме этих четырех книгопродавцев, знанием и умением вести книжное дело в то время выделялись также братья Вагановы и Ив. Ив. Ильин.
Старшего Ваганова, Ивана Андреевича, я не знал, он умер в 1850 году[223]; но брат его, Осип Андреевич, был дельный торговец; он очень хорошо знал как русские, так и иностранные книги, и отличался особенною энергией к стяжательности. Это был человек — так называемый — загребистая лапа; он не любил поделиться с товарищем барышом, и если ему приходилось сделать какое дело с кем-либо из своих собратий, то непременно старался забрать себе львиную долю, особенно тогда, когда компаньон был слабее его по средствам.
Напротив. Семен Васильевич Ваганов, хотя был также человек довольно сведущий и, вместе с тем, человек достаточно начитанный, был противоположного характера — мягкий, уступчивый и доброжелательный, он всегда старался помочь другим делом и советом.
Покойный Е. Ив. Екшурский частенько вспоминал о следующем случае, характеризующем его доброжелательность.
«Я, — рассказывал Екшурский, — открыл уже лавку (раньше Екшурский был букинистом-мешочником, и об нем я скажу ниже), повадился с одной компанией погуливать; как бывало наступает вечер, так мы и заберемся в трактир „Стамбул“ у Пяти Углов, и пойдет у нас попойка. Вот однажды сидим мы тут у окошка, — пируем; на столе у нас бутылочки, рюмочки, закуска и все такое. Сидим, попиваем. Случайно мимо этого окна проходит Семен Васильевич и увидал меня. Я, конечно, его не заметил, а он остановился, посмотрел на меня, посмотрел с кем сижу и что у нас на столе. Наутро выхожу я в лавку и, немного погодя, вижу — подходит ко мне Семен Васильевич.
— Пойдем, — говорит, — Елеся, чай пить (Екшурского до старости в глаза и за глаза товарищи-книжники называли Елеся).
Мы пошли. Привел он меня в отдельный кабинетец; подали чаю: налили по чашке и выпили. Потом он и спрашивает меня:
— А что, Елеся, ты когда-нибудь читал псалтирь?
— Читал, — говорю. — хоть не всю, а читал, ведь я торгую же Псалтирями.
— А ну-ка, скажи мне, как начинается первый псалом.
— Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых… — начал я.
— Довольно, — говорит Семен Васильевич, — я только к тому тебя спросил, что я знаю, что ты читал это, может быть, сотни раз, а слова царя-пророка послушать не хочешь. Ты вчера вечером где был? С кем сидел, угощался? Ведь это все матушкины сынки да приказчики. Ведь у них у всех деньги-то краденые: у одних из отцовской выручки, а у других из хозяйской. А ты сам хозяин, сам работаешь, сам и деньгу наживаешь. Так след ли тебе связываться с такой компанией? Тебя теперь зовут Елеся, будут величать и Елисей Иванович, а повадишься с этими людьми, так достукаешься до того, что будут звать Елеськой.
И вот, — продолжал Екшурский. — до того он меня усовестил, что я по вечерам с полгода не ходил мимо этого трактира. Нужно идти на квартиру по Чернышеву переулку, а я обходил на Семеновский мост, да по Лештукову переулку и выбирался на Загородный».
К Семену Васильевичу многие из людей ученых и сочинителей того времени относились с уважением, но особенно благоволит к нему бывший в то время министр народного просвещения А.С. Норов[224]. Семен Васильевич был у него свой человек и в кабинет к нему ходил без доклада. Про него говорили, что если бы он хотел провести какой-нибудь учебник или пособие обязательным в школы, то это мог бы сделать очень легко через Норова, но он никогда не добивался таких привилегий.
Семен Васильевич торговал русскими и иностранными книгами и более всего любит духовную литературу и журналы и скупал этот товар в остатках изданий большими партиями. А.А. Краевский и Н.А. Некрасов всегда предпочитали его другим книгопродавцам, и остатки «Отечественных записок» и «Современника» по истечении года поступали в его лавку. Из этих журналов он иногда выделял лучшие статьи и приложения, отдавал брошюровать, перепечатывал к ним титулы и обложку и продавал за отдельные издания.
