Алексей Доронин - Сорок дней спустя

Но для тех же, кто стоял на вершине пирамиды, для бриллиантовой сердцевины "золотого миллиарда", чья юрисдикция съеживалась как шагреневая кожа, существовала спасательная шлюпка класса "люкс". Секретный договор с австралийским правительством был заключен еще в 1965 году. Согласно ему северное побережье должно было принять двести тысяч беженцев. Тех, кто реально правил миром, вместе с обслугой и охраной, было как раз столько. Почти никто из них не погиб в огне - еще во времена Карибского кризиса они переселились подальше от городских агломераций.

Часто власть этих людей выражалась не в должностях и званиях. Лица их не мелькали по ТВ; соседи считали их скромными адвокатами или маклерами. Но именно они были архитекторами и каменщиками "Нового мирового порядка", смертельную рану которому нанес залп русской подлодки - члены Бильдербергского клуба, Трехсторонней комиссии и других заведений, куда посторонним путь закрыт.

Вот и сейчас войти в число избранных нельзя было ни за какие деньги; многих толстосумов, биржевиков и деятелей шоубиза оставили за бортом, когда в назначенный час неприметные автомобили и мини-вэны (реже - вертолеты), начали доставлять людей на причалы, где уже ждали лайнеры с конвоем из сторожевиков и корветов.

Для отвода глаз и дезинформации была вброшена "липа" о Гавайях. Островной штат, где помимо шикарных отелей и пляжей находилась печально знаменитая база ВМФ США "Перл Харбор", не пострадал - силы были слишком неравны, и русские сюда просто не дотянулись. Теперь остров получил в документах кодовое название "Новая Формоза". Он был неплох как последний "непотопляемый авианосец", но для размещения "мозга" не годился. Слишком уязвим в мире, где шла война всех против всех.

Впрочем, одно дело в мире у них еще оставалось, поэтому часть самых боеспособных сил была направлена в Северный Ледовитый океан, где на покинутом норвежцами Шпицбергене была оборудована временная база ВМФ.

Глава 3.

"Оптимисты"

Через две минуты он был уже далеко.

На Ноградской машины стояли сплошной вереницей. Случись это вечером, Данилов знал, их было бы еще больше. По вечерам тут было почти как на МКАДе, потому что продуманной организации движения город не знал.

Несколько жилых домов он миновал, не останавливаясь. А вот очертания большого здания по другую сторону дороги показались ему знакомыми. Приблизившись, он узнал бывшую швейную фабрику "Горнячка", помещения которой были давно сданы под магазины и офисы. В подвале находился магазин одежды и обуви "Эвридика". По крайней мере, до его отъезда.

Выходные двери отсутствовали "как класс". Нетронутый снег на лестнице и на полу внизу говорили о том, что никто не заходил сюда, по крайней мере, сутки. Вход в сам магазин загораживал перекошенный и упавший ролль-ставень, который он без большого труда отодвинул, чтобы тут же поставить за собой на место.

Никакой одежды здесь не было, только обгоревшие тряпки и куски, к которым парень старался не приглядываться. Он уже собирался уходить, когда его взгляд упал на неприметную дверь в углу, загороженную вешалками и зеркалами. Как оказалось, та вела в подсобку. В небольшой комнатке явно кто-то квартировал. У стены стояла буржуйка: дымоход уходил в вентиляционную решетку, причем просветы были тщательно замазаны цементом. Большой ящик служил столом, металлические стулья были явно принесены из какого-то кафе. Кто-то здесь жил, и долго: на полу обнаружились засохшие фекалии, консервные банки и упаковки из-под лапши "Ролтон". В углу лежали два крепких спальных мешка. Такие вещи никто не бросит, никто не оставит недоеденный обед - а значит, обитатели этого места скорее всего мертвы. Здесь можно было устроить нычку.

А можно и пересидеть немного, пока наверху все уляжется. Даже если его ищут, в подвал они вряд ли сунутся. На тысяче с лишним квадратных метров пространства трудновато искать одного очень злого ботаника.

Так что Данилов спокойно растопил печку, а пока она не раскочегарилась, уселся на ящик и начал нашивать на куртку заплату. Увы, на шкуру себе такую было не поставить. Рану Саша продезинфицировал хлоргексидином, затем провел по краям раны йодным карандашом и наложил повязку. Все это он набрал из автомобильных аптечек.

*****

Прежде чем идти "на дело", Данилов спрятал в бывшей коробке электрощита половину своего и без того скромного запаса - всю собачатину и самые тяжелые банки. Все могло произойти, и надо было создать НЗ, к которому можно будет вернуться.

Отсюда до цели было десять минут ходу. Александр прекрасно понимал, что такая жирная деляна не останется бесхозной. Поэтому он не стал лезть дуром, а обошел участок, где раньше находился торговый центр, по периметру. Пару раз ему казалось, что он слышит голоса, но у него хватало ума не откликаться.

Крохотное белое пятнышко плыло сквозь океан темноты. Когда Данилов вступил на территорию хорошо сохранившихся районов, он перевел его на малую мощность, чтоб не привлекать внимания. А может, чтоб не увидеть лишнего, ненужного. Но ему хватало и того, что его "Dyno-light" выхватывал из темноты.

- Это родина моя... - неслышно пробормотал Александр.

Тут же вспомнилось продолжение фразы - из фильма, который крутили после каждого обострения отношений с Америкой. "Всех люблю на свете я".

Но это было неправдой. Люди раньше часто доводил его до греха мизантропии. Но этот город он любил, и готов был прощать его жителям многое. Подумаешь, говорят "бля" вместо "извините" и "угу" вместо "спасибо". В этом пролетарском духе было что-то трогательное. И в том, что в школах здесь больше значили кулаки, чем тряпки от дойче-унд-гуано. Хотя это тоже не оставляло Саше шансов, так было менее противно.

Он любил этот город за правду. В Москве или Новосибирске можно подумать, что не все так плохо. И только в таких городах понимаешь истинную цену словам о подъеме экономики, нанотехнологиях и прочих. Не самое плохое место - если смотреть только на забитые стоянки у супермаркетов вечерами и не видеть очередей у терминалов банков, где в начале каждого месяца платили дань рабы современных старух-процентщиц. Да еще статистику ранних смертей. И пусть на селе слой масла на хлебе был еще тоньше, в таких моногородах жила своя безнадега. Если ты не хотел или не мог влиться в единственную отрасль, тебе оставалось или сдохнуть с голоду, или валить ко всем чертям, как он и сделал.

А теперь он с опозданием вернулся.

Кое-где огонь не до конца сожрал полотнища наружной рекламы - в последние годы, Саша читал, для нее стали использовать металлизированное полотно. Тут было много рекламы социальной, на которой счастливые жители показывали, как замечательно им живется в родном городе.

На него смотрели оплывшие и покоробленные мертвецы. Девочка с цветами, и с провалом вместо лица. Женщина в оранжевом жилете коммунальных служб - у которой осталась только половина туловища, там, где часть плаката была закрыта от огненной вспышки домом напротив.

Коммерческая тоже была не лучше. По крайней мере, первая, что попалась ему на глаза. Агентство "Ритуал". Весь комплекс похоронных услуг. Низкие цены.

Александр шел сквозь поле иссиня-черного снега, раньше было площадью перед СКК "Снежнинка", где каждый год проходили разнообразные мероприятия - ярмарки, фестивали, дни города - Саша на них ни разу не был. Сам спортивный центр провалился внутрь себя, и теперь остатки его куполообразной крыши скалились железными балками. На фасаде сквозь слой сажи проглядывала мозаика советских времен - хоккеист с лицом истинного арийца и девушка-фигуристка, которую современные модельеры заставили бы умереть от анорексии.

По левую руку тянулся длинный ряд непродовольственных магазинов и аптек, все со следами сильных пожаров.

Данилов прошел вдоль пепелища, с трудом узнав в нем то, что осталось от боулинг-клуба "Тенета", и перешел улицу Ленина, где машин было чуть меньше, чем на Ноградской.

Самого вождя революции на пьедестале не было. Но и бастионов капитализма, на которые он раньше смотрел с укоризной, взрыв не пощадил.

Возле самого памятника сердце у Саши екнуло: на снегу виднелись едва заметные следы. Не лыжи - короче и шире. Ум говорил: "уматывай!", но что-то в глубине души протестовало. На родной земле он не собирался убегать. Все же Александр напрягся и подобрался, поправил ружье, ремень которого начал съезжать с плеча. Он так и не стрелял из него, но знал, что рука не дрогнет. После того, как он раскроил человеку череп топориком, моральные барьеры остались в прошлом.

Прислушиваясь к каждому шороху, Данилов приблизился к деловому центру "Потемкин". Небольшая двухэтажная коробка лепилась к торцу длиннющего Г-образного дома в девять этажей, который прозвали "китайской стеной".