Владимир Обручев - В неизведанные края. Путешествия на Север 1917 – 1930 г.г.
После нескольких часов бесплодных попыток, когда все мы выбились из сил, пришлось оставить надежды на само стоятельное плавание через порог и ждать чужой помощи, К вечеру сверху показался пароход, ведущий караван барж: это везли грузы для Карской экспедиции, рыбаков на низовые рыбалки, товары для енисейского населения. Скрепя сердце мы выкинули сигнал бедствия и попросились на буксир. Много пришлось нам выслушать кислых слов от капитана, которому из-за нас надо было останавливать свой караван в опасном месте перед порогом, и немало насмешек от матросов.
Осиновский порог после ангарских порогов не показался мне страшным: здесь мало камней, выступающих на поверхность, ворота, где можно проходить судам, очень широки, и только быстрое течение и крутые утесы напоминают об опасности.
Ниже Осиновского порога река еще некоторое время течет в щеках—узком ущелье между утесами кристаллических сланцев. Особенно живописный вид придают щекам маленькие острова Кораблик и Барочка — утесы, возвышающиеся по среди стремительно несущихся вод.
Ниже щек в Енисей справа впадает большая река — Под каменная Тунгуска. Русские, придя на Енисей, назвали все большие его правые притоки Тунгусками. Средняя Тунгуска, впадающая ниже Осиновского порога, который на Енисее на зывают Камнем, получила название Подкаменной, а Ниж няя названа Монастырской (на ее устье стоял монастырь).
У эвенков (тунгусов) обе последние реки носят название Катанга; и у русских, живущих по Ангаре и Енисею, вы услы шите именно эти названия, но для различения рек они добавляют: Ближняя и Дальняя.
Устье Подкаменной Тунгуски — оживленное место: здесь большое село, ряд учреждений, фактория для снабжения ко ренных жителей Енисея — енисейских кетов. В 1921 году их официально называли еще остяками, вследствие чего иногда смешивали с обскими остяками (хантами).
Происхождение енисейских кетов еще не вполне ясно. Основная часть их, по-видимому, пришла с юга, и они близки к племенам, населявшим тогда среднее течение Енисея, но, кроме того, несомненно, в состав кетов вошли какие-то древние местные жители. В настоящее время общее количество кетов незначительно, и они живут только на Енисее. В 1921 году кеты в основном занимались рыболовством и охо той. Летом они плавали по Енисею в своих больших крытых лодках, которые являлись часто и их летним жилищем. На длинной лодке типа илимки поставлены дуги, поверх них крыша из бересты, на мачте большой, сильно залатанный парус. Весной эти суда спускались вниз по Енисею к рыбал кам — к "пескам", и на отмелях мы видели чумы кетов, покрытые белой берестой. Осенью кеты поднимались к местам своей зимней охоты, откуда пешком уходили в тайгу за белкой, горностаем и лисицей.
Через три года, осенью 1924 года, спустившись к устью Подкаменной Тунгуски, я увидел здесь большое скопище лодок кетов: они готовились к зимней охоте, получали в фактории охотничьи боеприпасы, готовили обувь и одежду. Но тогда у кетов еще сохранялись пережитки дореволюционных веро ваний, и они считали необходимым перед отъездом принести дар духам и обеспечить их благосклонность. В особом чуме, происходило камлание: шаман, рыжий мужчина с грубым лицом и тяжелым взглядом, внимательно проверял качество жертвуемых ему белок и мануфактуры. Потом клиенту отпускалась соответствующая порция камлания. Так как клиентов скопилось много, то камлание шло с утра до вечера. Дневной свет и коммерческие приемы шамана придавали этой про цедуре какой-то крайне деляческий характер. Никакого экстаза у шамана нельзя было заметить, и, по-видимому, он "не улетал в сферы, населенные духами", как полагается при камлании. Во время энергичного шаманского завывания он вдруг остановился и самым обыкновенным тоном обратил внимание своего технического помощника на неполадку в орудии производства — кожаном бубне.
Близ устья Подкаменной Тунгуски я осмотрел месторождение каменного угля. На берегу реки среди осыпей и выходов песчаника возвышались утесики угля высотой в четыре-пять метров — зрелище, необыкновенное даже для геолога. Изучение месторождения показало, что эти песчаники и угли относятся к типу тунгусских (а не юрских или третичных, какими их до сих пор считали). Подкаменная Тунгуска вскрывает здесь небольшую обособленную впадину, заполненную тунгусской угленосной свитой.
От Подкаменной Тунгуски Енисей меняет свой характер. Он течет в широкой долине, прорезая мощные толщи древних речных отложений.
Река становилась все шире и шире, даже огромные плесы тянулись прямыми коленами на десятки километров. Было где проверить работу наших парусов — и они хорошо оправ дали себя. При попутном ветре мы почти удваивали скорость движения и иногда делали до 120 километров в сутки. При встречном ветре, конечно, паруса были бессильны. Мы теперь хорошо обходили мели и могли подходить к берегам там, где было нужно. Но подплывать к ним слишком близко мы уже остерегались и на ночь становились на якорь, как заправские моряки, вдали от берега и только на маленькой лодке под держивали связь с деревнями на берегу. Наше плавание приняло почти морской характер; мы проводили весь день на крыше каюты, наслаждаясь легким ветерком и разглядывая в бинокль берега. Над головой хлопают паруса, внизу шуршит вода, разрезаемая носом неуклюжего судна. Когда становится жарко, можно купаться за кормой шитика, уцепившись за веревку. Но во время сильной верховки — ветра, дующего вниз по реке, — это занятие становится опасным; если оторвешься от веревки, шитик не удастся догнать, даже без парусов ветер несет его с большой скоростью.
Работы на берегах пока нет: мне надо изучить коренные породы, а вокруг видны только высокие яры речных песков. Надо спешить к следующему притоку — Вахте, по которой можно пройти подальше вглубь плоскогорья.
Скоро наше пребывание на крыше каюты приняло принудительный характер: внутри каюты поселились комары. Они проникли сквозь щели в стенах, через настил на дне лодки, и выгнать их не удалось. При самом энергичном выкуривании комары находили укромные уголки, чтобы укрыться. В каюту можно было входить, только надев сетку и перчатки. И нам пришлось проводить не только дни, но и ночи на крыше, выта скивая туда для ночлега спальные мешки. Хорошо еще, что дни стояли погожие, без дождя. Так продолжалось до первых холодов.
Обычный пейзаж, который сопровождал нас далее до конца путешествия по Енисею, — это бесконечная гладь реки, к югу и к северу сливающаяся с горизонтом, низкие берега с тай гой, изредка яры песков и глин и через 20—30 километров небольшие деревушки в десять-двадцать домов (а севернее не более пяти или даже двух домов) обычно на крутом берегу. Характернейшая черта Енисея, начиная от Подкаменной Тун гуски, — это высокая голая полоса заливаемого весной берега, покрытая галечником и валунами траппа, которые нагромождены льдом в продолговатые гряды, наискось спускающиеся к реке в форме полумесяца; их нижний конец образует выступающую в реку "каргу"4 Деревушки, ютящиеся наверху, на "угоре", над полосой бечевника с глыбами траппа, производят впечатление приморского поселка, а множество лодок и сетей и рыбаки в высоких, закрывающих всю ногу "бродневых бродн ях" и коротких куртках еще больше поддерживают эту иллюзию.
Следующая за Подкаменной Тунгуской река, по которой мы совершили боковую экскурсию, — Бахта. После трех Тунгусок и Курейки — это самый крупный правый приток Енисея. Как и в других деревнях, население деревни Вахты, лежащей у устья этой реки, при виде нашего шитика, подходящего на парусах к берегу, высыпало на "угор". Как только мы бросили якорь в некотором отдалении от берега, большая часть мужчин и мальчишек на трех лодках подъехала к шитику и взобралась на палубу. Начались подробные расспросы.
По Бахте в 1857—1859 годах ходили партии Сидорова, и его доверенный Митрополов открыл здесь несколько месторождений графита. Но старики, ходившие с ним, все уже перемерли, и крестьяне знали о Вахте только по их рассказам, а сами не заходили вверх по реке дальше 50—70 километров. Они считали, что Вахта очень порожиста и путешествие по ней на лодке летом представляет необыкновенные трудности. Припасы для Митрополова поднимали весной, когда камни порогов почти покрыты водой, и удавалось заводить на бечеве даже большие лодки. Митрополов будто бы нашел золото "величиной с клопа", но решил отправиться на Афон, прииск закрыл и зарыл все припасы и снаряжение в тайники5. Позже по Бахте поднимались в большой лодке два инженера, спутниками которых были только кеты. Из этих кетов в деревне остался один дряхлый старик, который также не мог почти ничего нам рассказать, кроме того, что прошли они более 400 километров, миновали много порогов и, несмотря на весеннюю воду, было очень трудно подниматься, все время шел дождь. Никакого следа в истории исследования Вахты эта экспедиция не оставила.
