Джордж Сорос - Кризис мирового капитализма

Рыночные фундаменталисты не приемлют коллективного принятия решений ни в какой форме, так как оно лишено автоматического механизма исправления ошибок, присущего рынку и предположительно ведущего к равновесию. Они утверждают, что общественный интерес лучше всего обеспечивается косвенным путем, когда людям позволяют добиваться собственных интересов. Они возлагают надежду на «невидимую руку» рыночного механизма. Но такая надежда неосновательна по двум причинам. Во-первых, коллективный интерес не находит проявления в поведении на рынке. Корпорации не ставят цели создавать рабочие места; они нанимают людей (как можно меньше и по более низкой цене), чтобы получать прибыль. Компании в сфере здравоохранения созданы не для спасения жизней; они оказывают медицинские услуги, чтобы получать прибыль. Нефтяные компании не стремятся защитить окружающую среду, а лишь соблюсти соответствующие правила и защитить свой имидж в глазах общественности. Полная занятость, доступная медицина и здоровая жизненная среда могут, при определенных обстоятельствах, оказаться побочными продуктами рыночных процессов, но такие желательные социальные последствия нельзя считать гарантированными исключительно на основе одного принципа прибыльности. «Невидимая рука» не способна судить об интересах, которые не входят в ее компетенцию.

Во-вторых, финансовые рынки нестабильны. Я вполне сознаю достоинства финансовых рынков в качестве механизма обратной связи, который не только позволяет, но и вынуждает участников корректировать ошибки; однако я добавил бы, что финансовые рынки иногда сами терпят крах. Рыночный механизм также требует улучшения на основе метода проб и ошибок. Особенно подходят для этой работы центральные банки, поскольку они взаимодействуют с финансовыми рынками и получают информацию в рамках обратной связи, позволяющую им исправлять собственные ошибки.

Я разделяю преобладающую антипатию к политике. Я – дитя рынков, и мне нравятся связанные с ними свобода и возможности. Как участник рынка я могу самостоятельно принимать решения и учиться на своих ошибках. Мне незачем убеждать других что-то делать, и результаты моих действий не искажаются процессом коллективного принятия решений. Пусть это прозвучит странно, но участие в финансовых рынках удовлетворяет мое стремление к истине. Я питаю личную неприязнь к политике и к коллективному принятию решений. Тем не менее я сознаю, что без них нам не обойтись.

До сих пор я говорил только о социальных ценностях, но что-то неладное происходит и с индивидуальными ценностями. Как отмечено в главе 6, денежные ценности узурпировали роль подлинных ценностей, а рынки стали господствовать в таких сферах общественной жизни, где им не должно быть места. Я имею в виду такие профессии, как юрист и врач, политик, педагог, ученый, работник искусства, а также специалистов в области так называемых «общественных отношений». Достижения или качества, которые следовало бы оценивать как таковые, получают денежное выражение; о них судят по тому, сколько денег они приносят, а не по их подлинным достоинствам.

Деньгам присущи некоторые свойства, которых нет у подлинных ценностей: у них есть общий знаменатель, они поддаются количественному выражению и их ценят практически все люди. Благодаря таким свойствам деньги способны служить средством обращения, но не обязательно – его конечной целью. Большинство достоинств, приписываемых деньгам, проистекают из результатов их расходования; в этом смысле деньги служат средством для достижения цели. Конечной целью деньги выступают лишь в одном случае: когда цель – накопление богатства.

Я далек от мысли приуменьшать пользу богатства; но сделать накопление богатства конечной целью – значило бы игнорировать многие другие аспекты существования, которые также заслуживают внимания, особенно со стороны тех, кто удовлетворил свои материальные потребности, связанные с выживанием. Я не собираюсь уточнять, в чем заключаются эти другие аспекты существования; суть подлинных ценностей как раз заключается в том, что их невозможно свести к общему знаменателю, и разные люди оценивают их по-разному. Мыслящие люди вправе решить этот вопрос самостоятельно: это привилегия, которой они могут воспользоваться, как только удовлетворят насущные потребности.

Однако, вместо того чтобы воспользоваться такой привилегией, мы всячески стараемся лишиться ее, отдавая предпочтение накоплению богатства. Когда все стремятся иметь как можно больше денег, конкуренция обостряется настолько, что даже те, кто добился наибольших успехов, низводятся до положения, когда им приходится бороться за выживание. Люди упрекают Билла Гейтса (BillGates), председателя корпорации Microsoft, за то, что он не отдает более значительную часть своего богатства; они не понимают, что сфера его деятельности развивается столь стремительно и в условиях настолько ожесточенной конкуренции, что он не может даже думать о филантропии [39]. Независимость и свобода распоряжаться деньгами, присущие в прошлом привилегированным слоям, теперь утрачены. Я считаю, что мы стали из-за этого беднее. Жизнь не должна сводиться к простому выживанию.

Однако выживание самых сильных превратилось в цель нашей организации.

Подразумевает ли концепция открытого общества иной набор ценностей? – Я полагаю, что да, однако доказывать это утверждение следует осмотрительно. Открытое общество определенно требует исправления ошибок и эксцессов, но оно также признает отсутствие объективного критерия, который позволил бы судить о них. Я могу утверждать, что возведение прибыли в ранг этического принципа – это большое заблуждение, но я не вправе считать себя судьей в конечной инстанции, который выносит приговор от имени всего открытого общества. С полной уверенностью я могу говорить только одно: подменять меркантильными ценностями все прочие ценности – значит толкать общество в направлении опасного дисбаланса и подавлять человеческие чаяния, которые заслуживают такого же серьезного внимания, как рост ВНП.

Позвольте мне изложить свои доводы. Поведение, направленное на максимизацию прибыли, диктуется соображениями выгоды и пренебрегает требованиями морали. Финансовые рынки не являются ни моральными, ни аморальными; соображения морали им просто чужды. В отличие от этого невозможно принимать правильные коллективные решения, если отсутствует четкое понимание различия между добром и злом. Мы не знаем, что считать правильным. Если бы нам это было известно, мы бы не нуждались в демократическом правительстве; мы могли бы счастливо жить при правителе-философе, как предлагал Платон, но нам необходимо понимать, что правильно, а что – неправильно, иметь некий внутренний ориентир поведения в качестве граждан и политиков. Без этого представительная демократия не способна функционировать. Мотив прибыли смещает этот внутренний ориентир. Принципу выгоды отдается предпочтение перед моральными принципами. На высококонкурентном рынке, где ежеминутно совершается бесконечное число сделок, забота об интересах других людей может обернуться помехой. Отцы-основатели США считали минимум гражданских добродетелей чем-то само собой разумеющимся, и они не могли предвидеть возникновения высококонкурентных рынков. Преобладание мотива прибыли над гражданскими добродетелями подрывает политический процесс. Это не имело бы значения, если бы мы могли полагаться на рыночный механизм в такой степени, какую считают возможной рыночные фундаменталисты. Но, как я показал выше, дело обстоит иначе.

Следует рассмотреть еще один довод. Будут ли люди довольны открытым обществом, – во многом зависит от результатов функционирования этого общества. Самый веский аргумент в пользу открытого общества заключается в том, что оно обеспечивает неограниченные возможности для совершенствования. Будучи рефлексивным, открытое общество становится сильнее благодаря достигнутым внутри него результатам. В свою очередь эти результаты зависят от того, что считается удовлетворительным. Прогресс – это субъективное явление; понимание того, что составляет прогресс, зависит от разделяемых людьми ценностей в такой же степени, как и от материальных условий жизни. Мы привыкли измерять прогресс динамикой ВНП, но это равносильно тому, чтобы признать деньги в качестве подлинной ценности. ВНП – это мерило обменов, опосредованных деньгами; чем больше социальное взаимодействие принимает форму денежных обменов, тем выше ВНП. К примеру, распространение СПИДа, при прочих равных условиях, приведет к увеличению ВНП из-за повышения стоимости медицинского обслуживания. Это – неправильно и ненормально. Подлинные ценности невозможно измерить деньгами. Необходим некий иной критерий качества, даже если его невозможно представить в количественной форме. На мой взгляд, лучшим критерием была бы степень самостоятельности, которой пользуются люди, поскольку жизнь не должна сводиться к простому выживанию. При таком критерии не вполне понятно, происходит ли в мире прогресс или регресс.