Игорь Акимушкин - Мир животных. Том 1
Парнокопытные
В отряде парнокопытных девять семейств и 194 вида. У парнокопытных ось ноги проходит между третьим и четвертым пальцами, а пальцев на ноге два или четыре (в последнем случае два боковых недоразвиты). Концы пальцев «обуты» в копыта. Только у верблюдов нет копыт. Желчный пузырь есть у всех, кроме оленей, желудок у всех, кроме свиней, многокамерный: в нем два, три или четыре разных отдела. Четырехкамерный желудок у жвачных: олени, оленъки, жирафы, вилороги, кабарги и полорогие. Жвачные (172 вида) вегетарианскую свою пищу сначала не жуют, а лишь срывают и быстро глотают: она попадает в первые два отдела желудка. Затем, отдыхая где-нибудь в укромном месте, в полудремоте отрыгивают малыми порциями непережеванный «силос», не спеша жуют его и опять глотают. Теперь уже попадает он в два задних отдела желудка. Эта интересная особенность жвачных позволяет им не задерживаться долго на пастбищах, где обычно караулят их хищники и охотники.
Свиньи, пекари и бегемоты представляют подотряд нежвачных, а верблюды – мозоленогих. У многих парнокопытных на черепе костяные выросты – основания рогов. Рога четырех разных моделей. У оленей они сплошные (без полостей внутри), ветвистые и каждый год заменяются новыми. Растущие рога покрыты кожей и шерстью, потом кожа лоскутами с них сходит, обнажая костяную основу. У жираф рога короткие, неветвистые, постоянные и всю жизнь покрыты кожей. У полорогих – полые внутри, как показывает название, неветвистые, никогда не сбрасываются и никогда не покрыты шерстью. У вилорогов тоже полые, но вильчатые и ежегодно, как у оленей, старые рога отваливаются и вырастают новые.
У оленей и окапи рога только у самцов (за исключением северного оленя), у жираф и вилорогов – у самок и самцов, у полорогих, как правило, тоже оба пола рогатые.
Все парнокопытные, кроме свиней, которые всеядны, кормятся только растениями. По происхождению близки они, однако, к злейшим своим врагам – хищным зверям.
Кабан
Мгновение назад он готов был броситься вслед за всполошившимся от его тревожного «уханья» стадом, но выстрел грянул, и, почувствовав в себе смерть, он повернулся к врагу. Ощетинился. Трехгранные клыки торчали из длинного рыла, как боевые ятаганы.
Дикие кабаны весят иногда 190 килограммов.
Видел плохо. Но запах, ненавистный человеческий запах – сонмище, собранное из прогорклости табачного дыма, ужасающей вони порохового заряда – указал ему направление.
Они были один на один. Почти убитый вепрь и охотник, смотревший сквозь прицельную прорезь карабина.
Ноги кабана напряглись, как стальные пружины, и, вдруг распрямившись, метнули массивное тело. Шелестя опавшей листвой, оно, словно шипящая торпеда, устремилось через поляну.
Секунда разделяла их. Новая пуля, посланная навстречу вепрю, не заставила его даже дрогнуть. Он просто не заметил этой своей второй смерти. Его клыки опустились, чтобы поддеть человека. Но охотник отпрянул в сторону. Кабан пролетел мимо.
Он не успел ни остановить, ни изменить, ни замедлить своего движения. Черное тело, несшее в себе две смерти, встретило третью на другом краю поляны в путанице корней вывернутого грозой дерева. Столб взметнувшихся листьев был прощальным салютом леса.
Так на восьмом году из отведенных ему природой двенадцати лет жизни погиб дикий вепрь, родиной которого могли быть и джунгли Явы и Суматры, и север Африки, и Индия, и Цейлон, и Япония, и Тайвань, и вообще вся Азия градусов на пятьдесят к северу, а также и Европа.
«При локальных подъемах численности вредителей леса кабаны их настолько подавляют, что устраняют вспышку.
Взрыхляя большие площади земли, кабан способствует заделке семян, а тем самым возобновлению древесных пород. В этом отношении велика роль кабана в моховых ельниках, кедровниках и дубовых лесах» (профессор А. Г. Банников).
Их было десять. Почти столько, сколько сосков у матери. Старой свинье никогда не приходилось выкармливать так много поросят. Она еще задолго до родов по-своему начала к ним готовиться: в сучьях и прошлогодней листве вырыла великолепное логово со стенами и даже с крышей.
Это были дети – надо ли их расхваливать?
В каждом верных граммов шестьсот, а один, пожалуй, потянул бы и на килограмм (если бы кто-нибудь изловчился взвесить). Они лежали, плотно сбившись, из-за палевых полос, продольно разрисовавших их шкурки, походили на матрац (если бы кому-нибудь удалось взглянуть). Вообще же постороннее внимание к логову почти исключалось: свинья соорудила его в лесной чаще, пробраться сквозь которую могла лишь она: ее крепкое коническое рыло обладало пронизывающей энергией снаряда. Когда мать уходила искать пропитание, она для лучшей маскировки накрывала поросят подстилкой.
Десять пятачков не давали соскам покоя. Поросята сосали с таким сокрушительным аппетитом, что свинья буквально таяла. Особенно ненасытен был тот, килограммовый.
Однажды (прошло уже около двух недель) мать, возвратясь, увидела, что ее «любимец» (слово, может быть, и слишком сильное, но он чаще других появлялся у ее рыла) расковырял в земле возле логова приличную ямку и, поймав дождевого червя, с наслаждением его ест. Это послужило свинье сигналом: скоро на подножный корм.
Дня через два она, соблюдая величайшую осторожность, повела свое полосатое семейство через завалы к большому дубу – месту, которое ей было хорошо знакомо. Но именно по этой причине желудей там осталось мало.
Тогда мать, решив, по-видимому, что грех устраивать бесцельные прогулки, стала учить поросят рыть под дубом – этому замечательному занятию, восславленному басней И. А. Крылова; Поросята весело принялись за дело и мигом наковыряли вокруг дерева множество ямок. Работа показалась увлекательной: то червяк, то жук, то старый желудь попадались.
На земле и в ней самой оказалась пропасть разных вкусных вещей!
Длинный уж куда-то не торопясь следовал, на него наступили и съели. Оказалось, вполне приличная пища. На берегу речки, куда ходили на водопой, нашли дохлую рыбу – попробовали: прелесть! Лягушки, ящерицы – все годилось. О зелени и говорить нечего, она была кругом! Но самые изысканные деликатесы скрывались все-таки в земле: нежные корешки, незрелые клубни, луковицы.
Тут откуда ни возьмись появились три бодрых молодца, по-юношески стройных и, что называется, среднего роста. Они имели порядочные клыки и поэтому ринулись в смелый бой, в исходе которого все семь сосунков были оттеснены от матки. Возмутительное беззаконие! Обездоленные поросята подняли истошный визг и носились вокруг как полоумные. А подсвинки, точнее, дети прошлогоднего опороса, несказанно обрадованные полузабытому уже угощению, затеяли небольшое междоусобие возле двенадцати кранов с манной небесной. Но мать сразу уяснила обстановку, и поросята смогли убедиться: есть справедливость на земле! Свинья гоняла подсвинков по кругу, по прямой и по всем мыслимым диагоналям. Они, бедняги, уже напустившие на себя чванливость взрослости, визжали, как обыкновенные домашние поросята, иначе добрая мать их бы не пожалела.
Однако полосатым малышам злорадствовать не следовало: в самом недалеком будущем их ждала такая же участь, ведь не вечна лактация, молочное материнское обеспечение, – три месяца.
Некому было спросить у трех пришельцев: где четвертый и где пятый? Поэтому осталось неизвестным, чьей добычей стали двое из пяти подсвинков, которым мать по обычаю своей природы предоставила полную самостоятельность, удалившись для нового опороса. Где они шатались? Чем кормились? Маленькие клыки и слишком маленький опыт, как видно, были слабой защитой от лесных случайностей…
Пришельцы оказались неплохой компанией. Их резвость, неутомимость расширили стаду горизонты – уже на километр и на два осмеливалась мать отдалиться от защитной чащи, где скрывала гнездо.
Летняя жара заставила семью резко изменить распорядок суток: теперь жировали ночью, а днем старались отоспаться – типичный режим для диких свиней.
Однажды мать привела их к затерянной в глуши бочажине. Укромное тенистое место, но странно – все вокруг носило следы загадочной деятельности. Влажная черная земля изрыта так, что на ней не росло ни травинки. Молодые березки, слишком рано почерневшие, без нижних ветвей, выглядели обреченными сиротками. Деревья, что потолще у комлей, начисто освобождены от коры и даже отполированы. О них, видно, терли чем-то, не жалея сил. Кто? Чем? Запах, насытивший здесь влажный воздух, частично отвечал на эти вопросы: то был крутой родственный дух.
Мать и подсвинки немедля показали, что надо делать: бросились в жидкую грязь, блаженно похрюкивая. За ними – поросята. В черном месиве они резвились и радовались так, будто достигли всего в жизни. Подражая старшим, временами вылезали на рыхлую сушу и терли бока о стволы.
