Елена Карцева - Вестерн. Эволюция жанра
Ни Ченс, ни даже Шейн, который, выполнив свою героическую миссию, уезжал в неизвестность, не были отчуждены от того мира, где они действовали. Они возвышались над остальными, как возвышаются все герои вестерна, но между ними и этим миром существовала обратная связь. А у Криса все связи утеряны, он — везде чужой. Кто мы такие? — грустно спрашивает он себя и произносит монолог, который мог бы произнести почти любой герой нового вестерна:
— Жен, детей — нет! Постоянного дома — нет! Людей, которых хотелось бы встретить, — нет! Людей, которых хотелось бы избегнуть, — нет! Отдыха — нет! Друзей — нет! Врагов — нет! Врагов — нет? Живых врагов — нет!
Реквием Ринго Киду
Тридцать первого августа 1973 года умер Джон Форд. Ему было семьдесят восемь, он уже довольно долгое время ничего не снимал, но по-прежнему любил представляться так: «Меня зовут Джон Форд. Я ставлю вестерны». И последняя его картина — «Семь женщин» (1965) — тоже сделана в этом жанре. Он был одним из его зачинателей, его классиком, он создал эпоху Ринго Кида, и он же спустя четверть века сложил эпитафию и этой эпохе и ее идеальному герою. Произошло это за десять лет до его смерти в фильме «Кто убил Либерти Баланса?».
Жили-были на свете, точнее, на Дальнем Западе три человека: молодой юрист Рэнсом Стоддард (Джеймс Стюарт), удачливый бандит и фактический хозяин округи Либерти Вэланс (Ли Марвин) и мужественный ковбой Том Донифон (Джон Уэйн). Последние двое были коренными обитателями края, а первый приехал туда с Востока, чтобы начать карьеру адвоката. Судьбы их волею случая оказались тесно переплетены между собой. Вышло так, что бандит со своей шайкой напал как раз на тот дилижанс, в котором пассажиром был Стоддард. Либерти Балансу было наплевать, конечно, на этого жалкого слюнтяя, никогда даже не державшего в руках револьвера, его привлекал банковский сейф, находившийся внутри кареты. Но так как вылощенный восточный джентльмен посмел ему противоречить, вступившись за какую-то женщину, его избили, а книги, которые он вез, книги о законах и гражданских правах, с наслаждением втоптали в грязь. Полуживого юриста нашел близ дороги Том Донифон и привез в городок. На свою беду он поместил его в отеле с салуном, принадлежавшем отцу девушки, на которой Том хотел жениться.
Дальнейшие события разворачивались таким образом, что никчемный — с точки зрения любого настоящего мужчины — Стоддард, вынужденный на первых порах работать мойщиком посуды и официантом, ибо у него не осталось денег, постепенно приобретал все больший вес в глазах жителей городка и, главное, невесты Донифона, а Том на его фоне все тускнел и тускнел, отходя на задний план. В самом деле, что он умел, этот необразованный ковбой, кроме того, что должен был уметь идеальный герой былых времен, — проскакать без передышки сто миль, всегда попадать в цель и свято блюсти ковбойский кодекс чести? А Стоддард знал законы и мог дать дельный совет, у него были хорошие манеры, и в мастерстве почесать язык, как говаривали в старину, ему не находилось равных в этом забытом богом городке. К тому же, узнав, что ни один житель городка не умеет ни читать, ни писать, он организовал школу, и самой старательной ученицей в ней стала невеста Тома.
Подошло время выборов в конгресс. Либерти Вэланс, запугавший все местное население, рассчитывал, что баллотироваться будет он. Однако вопреки его ожиданиям оказалась выдвинутой кандидатура Стоддарда. Тогда бандит вызвал юриста на поединок. Отказаться от него значило навсегда погубить себя в глазах окружающих. Первым выстрелом Вэланс прострелил сопернику руку, а тот, естественно, промазал. Вэланс снова вскинул револьвер, но Стоддард успел все-таки спустить курок раньше. Бандит упал замертво.
Красивая дочка содержателя отеля с нежностью перевязывает герою раненую руку. Том видит это, и ему все становится ясно. Однако, когда члены шайки пытаются расправиться со Стоддардом, Донифон становится на его защиту и уничтожает бандитов. А потом он напивается, едет к себе на ферму и поджигает новый дом, выстроенный в расчете на скорую свадьбу. Его с трудом выволакивает из огня слуга-негр.
Возобновляется выборная кампания. Теперь в конгресс хочет пройти один из крупных местных скотоводов. Его доверенное лицо — ловкий политикан, специально прибывший из Вашингтона, — публично обращается к Стоддарду, предлагая ему снять свою кандидатуру, потому что он убил человека. Стоддард выходит из зала, где проводится собрание, встречает Тома и рассказывает ему о своих колебаниях. «Ты не убивал Либерти Вэланса», — говорит в ответ Донифон. И мы узнаем, что на самом деле это он сам стрелял из темноты в бандита, ибо понимал, что иначе тот убьет не умеющего обращаться с оружием противника. Стоддард возвращается в зал и, когда подходит его очередь держать речь, ни словом не обмолвливается о том, что сообщил ему Донифон. Для участников собрания он остается героем, который избавил городок от жестокого бандита, и они дружно поддерживают его кандидатуру.
Вместе с бывшей невестой Тома Стоддард уезжает. Он возвращается в этот городок только через много лет, уже старым человеком. Жизнь его сложилась необычайно удачно. Он был членом палаты представителей, губернатором штата, а сейчас заседает в сенате. Журналисты удивляются, для чего ему понадобилось вдруг совершить поездку в такую глушь. Он отвечает, что приехал на похороны ковбоя Тома Донифона, и рассказывает, что своим возвышением обязан именно ему, человеку, который действительно убил Либерти Вэланса. Но исповедь эта уже не может ничего изменить. «Даже тогда, — говорит один из газетчиков, — когда легенда не подтверждается, она все равно продолжает жить».
Сенатор с женой проводят ночь у гроба Тома Донифона. Они прощаются со своим прошлым. Прощается с ним и Джон Форд, чьей печалью о невозвратном времени пронизан каждый кадр этого фильма. Он, создавший Ринго Кида, может быть, лучше многих других понимал, что время его прошло. Вестерну — новому вестерну — понадобились другие герои. И Ринго Кид, совершив свой последний подвиг, умер.
Несколько заключительных слов
Подытоживая результаты эволюции героя, да и не только героя, но и всего его окружения, и самой атмосферы представленных на суд читателя фильмов, мы должны рассмотреть — хотя бы в главных чертах — те явления общественной жизни и связанные с ними явления в американской литературе и кинематографе, которые подготовили эту эволюцию и способствовали ее устойчивому движению в уже рассмотренном нами направлении.
Пока американское общество было достаточно уверено в себе (причем даже в годы великого экономического кризиса, ибо и в это время сознанием большинства владело все то же стремление к «просперити», понимаемого с позиций чисто материальных), пока эта уверенность подкреплялась пиететом перед казавшимся измученным политическими и военными бурями европейцам, тщетно пытавшимся противостоять наступающему фашизму, стабильным образом жизни американцев, книги и особенно экран представляли миру по преимуществу героев энергичных, нравственно цельных, не сомневающихся в правильности избранного ими пути. И в то время, конечно, серьезная литература била тревогу по поводу незаживающих язв общественной жизни, духовного оскудения среднего класса, нерассуждающего оптимизма многих соотечественников и все большего несоответствия действительности тем демократическим идеалам, которые были провозглашены Вашингтоном, Джефферсоном, Пейном, Линкольном. Но преобладающей тенденцией оставалась вера в то, что все идет так, как и должно идти.
Послевоенный мир смотрел на Америку уже гораздо более критически. Не только потому, что его потрясла бессмысленная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, но и потому, что фашизм, в борьбе с которым участвовали и Соединенные Штаты, неожиданно начал завоевывать сторонников своих методов в самой этой стране, породив, например, комиссию Маккарти, преследования радикальной интеллигенции, систему всеобщей слежки и поощрения доносов. Быть может, поначалу многие американцы объясняли этот критицизм традиционной завистью бедных к богатым, непониманием необходимости поддержания демократических институтов крутыми, решительными действиями. Однако чем дальше, тем сильнее ими самими начал овладевать скептицизм, и все меньшему числу людей обстановка в стране казалась удовлетворительной. Исконный американский оптимизм получал один удар за другим. Активизация негритянского движения, все более частые выступления индейцев в защиту своих прав, наконец, многолетняя вьетнамская война внесли раскол в сознание нации. К этому прибавился еще бунт молодежи против конформистского существования старших, против забвения ими во имя материального процветания духовных ценностей, бунт, принявший самые разнообразные формы — от студенческих волнений до мировоззрения хиппи, порвавших все социальные связи с обществом.