Иэн Таттерсаль - Скелеты в шкафу. Драматичная эволюция человека
Назад к истокам
В чем бы ни была причина, очевидно одно: мозг наших вымерших предков начал увеличиваться через много столетий после того, как они переселились на открытые равнины. До этого момента эволюция гоминидов ничем не отличалась от развития любой другой успешной группы млекопитающих. Лишь гораздо позже, когда наши предки уже имели современную форму тела, возникла тенденция к росту головного мозга. А что же насчет ранних двуногих гоминидов, которые изобрели первые каменные орудия? Как мы знаем, Реймонд Дарт и его последователи связывали переход к бипедальности с их хищническим (если не сказать кровавым) образом жизни. Более поздние и здравые рассуждения привели к возникновению другой концепции. Как уже отмечалось ранее, кучи разбитых человеческих и животных костей в пещерах Южной Африки могли быть образованы не могучими охотниками, а скромными падальщиками. Этот вид деятельности прекрасно подходил австралопитекам, недавно переселившимся в новую опасную среду обитания. Не существует почти никаких свидетельств, указывающих на то, что наши предки были суровыми охотниками, какими они виделись Дарту. Но на огромных просторах Африки, в ее кустах, перелесках и зарослях травы, рядом с гоминидами жили настоящие хищники, которые явно не могли пройти мимо медленных двуногих приматов.
С кем же можно сравнить наших самых ранних предков? Высшие обезьяны, на сходство с которыми обычно указывают, как правило, живут в лесах и, учитывая сегодняшнюю поредевшую фауну, почти не имеют естественных врагов (за исключением Homo sapiens). Кроме того, как показывает пример шимпанзе, они редко меняют свое поведение, даже оказавшись на открытой местности. Но переход к охоте сыграл большую роль для освоения нашими предками открытых пространств, а диетические эксперименты, которые они начали сразу же после этого, не идут ни в какое сравнение с пищевым консерватизмом шимпанзе. В связи с этим мои коллеги Донна Харт и Боб Суссман предположили, что ранних гоминидов гораздо точнее можно сравнить с приматами, проживающими на равнинах, такими как бабуины. Если вы помните, эта же идея лежала в основе приматологической модели, разработанной Клиффордом Джолли в 1960-х годах.
Обычно обезьяны живут небольшими группами, их можно сравнить с человеческими семействами, но бабуины из африканских саванн и макаки, занимающие ту же экологическую нишу в Азии, собираются в огромные стаи по нескольку сотен особей. По окрестностям они передвигаются особым строем, так, чтобы самые ценные для воспроизведения рода особи постоянно оставались внутри группы. В каждой четко структурированной стае идет непрекращающаяся борьба за статус, а среди самцов — еще и за доступ к репродуктивным самкам. Ни бабуины, ни макаки не демонстрируют кооперации или просоциальности, характерной для современного человека и отчасти для высших обезьян. Популяции этих приматов часто страдают от нападений хищников, несмотря на то что на ночь они забираются на деревья или неприступные скалы. Иными словами, они демонстрируют поведение не хищников, а жертв. Харт и Суссман полагают, что точно так же вели себя и небольшие, уязвимые и гораздо более медленные австралопитеки. Основываясь на окаменелых останках ранних гоминидов, мы можем сделать вывод, что они действовали по принципу бабуинов и проводили часть времени на открытых равнинах, а часть — в безопасном лесу. Можно предположить, что они также жили большими группами, защищавшими самых ценных особей за счет тех, которыми можно было пожертвовать. Если все было именно так, то они значительно отличались от своих далеких потомков и по социальной организации, и по поведенческим наклонностям.
Тем не менее тот факт, что и производство каменных орудий, и навыки охоты с ними появились во времена «двуногих обезьян», указывает, что существенные когнитивные изменения начались задолго до того, как на эволюционную сцену вышел род Homo. К сожалению, сегодня у нас нет никакой возможности узнать, каким образом гоминиды осуществили этот невероятный переход от состояния жертвы в статус охотника и сколько времени он занял. Ископаемая летопись не содержит достаточных доказательств, но в любом случае можно уверенно утверждать, что это превращение произошло на поведенческом, а не на анатомическом уровне. Однако данное утверждение уже относится к области догадок, а угадывать всегда тяжело. Например, некоторые ученые предполагают, что переход к рациону, основанному на животных белках, был осуществлен за счет «силового сбора падали», то есть гоминиды собирались в группы и отгоняли от туш животных других хищников, бросая в них камни. Если эта теория верна, то ранние гоминиды должны были существенно отличаться от современных шимпанзе, не умеющих бросать предметы далеко. Тот факт, что некоторые первые австралопитеки имели анатомию плеч, крайне схожую с обезьяньей, также указывает на то, что броски получались у них не очень хорошо. В таком случае можно было бы предположить, что «силовой сбор падали» возник на более поздних этапах их развития. Но, так как у нас по-прежнему отсутствует живая модель для сравнения, мы снова вступаем в область догадок.
Наше представление об австралопитеках существенно расширилось в 2010 году благодаря описанию нового грацильного вида Australopithecus sediba, найденного в обвалившейся пещере Малапа недалеко от Йоханнесбурга. Возраст находки составил 2 миллиона лет. Australopithecus sediba был описан как промежуточное звено между австралопитеками и Homo, хотя некоторые предпочитают рассматривать его как доказательство того, как много человеческих черт могли иметь австралопитеки. Основное сходство состоит в строении его таза (узкого и не сильно расширяющегося кверху, в отличие от окаменелостей из Хадара и Стеркфонтейна), сходного с тазовыми костями поздних гоминидов. Ситуация еще больше осложнилась после того, как мой коллега Йоэль Рак заявил, что между двумя скелетами, отнесенными к виду Australopithecus sediba, имеются явные различия, указывающие на присутствие более одного таксона. Единственный известный полный череп этого вида имеет объем, сходный с обезьяньим (420 миллилитров), и, кроме сравнительно мелких зубов, ничто в нем не указывает на какую бы то ни было эволюционную «продвинутость» по сравнению с остальными австралопитеками.
До тех пор пока палеонтологи не поймут до конца значение окаменелостей из Малапы (которые в нарушение меркантильной палеоантропологической традиции свободно доступны для изучения всем желающим), Australopithecus sediba будет служить нам напоминанием о том, какими разнообразными были гоминиды в конце плиоцена и начале плейстоцена. Одновременно с Australopithecus sediba в Старом Свете проживало еще как минимум шесть различных видов, разделенных на три эволюционных линии. Подобное разнообразие не было чем-то уникальным — оно отражало паттерн, существовавший с самых первых дней этого семейства и до вступления в силу рода Homo. Стандарт признания новых видов в палеоантропологии постепенно развивался. Давать новые имена старым окаменелостям по-прежнему было запрещено, но с новыми находками уже можно было экспериментировать.
Странный карлик с острова Флорес
Говоря о разнообразии гоминидов, нельзя не упомянуть странные окаменелости, обнаруженные в 2003 и 2004 годах в пещере Лианг-Буа на острове Флорес в Индонезии. Ни один гоминид, включая даже печально знаменитого пилтдаунского человека, до сих пор не оказывался настолько непохожим на своих собратьев. Я помню, как первый же взгляд на эту находку поверг меня в совершенное недоумение.
В слое отложений толщиной около 30 метров, скопившемся на полу Лианг-Буа, были найдены несколько окаменелых останков человека, разбросанных по слоям в возрасте от 12 до 80 тысяч лет. Самым удивительным был частично сохранившийся скелет гоминида (названный LB 1), жившего около 18 тысяч лет назад, то есть достаточно недавно, когда люди современного типа уже населяли острова Юго-Восточной Азии. Но этот скелет не был похож ни на один другой, известный науке. Несмотря на то что LB1 был взрослым мужчиной (или женщиной), его рост составлял всего три с половиной фута, а пропорции тела были крайне странными. К примеру, довольно плоская ступня была слишком длинной по отношению к ноге, строение таза напоминало кости австралопитеков, а запястья и плечи могли принадлежать либо обезьяне, либо очень древнему гоминиду. Череп тоже оказался довольно любопытным. Как и тело, он был крайне небольшим — всего 380 миллилитров, то есть меньше, чем у всех известных австралопитеков. Лицо при этом было крошечным, с небольшими легкими чертами и не выступало вперед. Моляры тоже оказались миниатюрными.
Как можно было интерпретировать это странное и такое молодое явление? Останки из Лианг-Буа напоминали австралопитеков только телосложением. С другой стороны, лишь очень мелкие (и изношенные) зубы роднили их с Homo sapiens, да и в целом со всем родом Homo. Австралийские и индонезийские ученые, описывавшие LB1, рассмотрели несколько объяснений такой странной морфологии и пришли к выводу, что перед ними «отставший в росте» потомок Homo erectus с расположенного восточнее острова Ява. В принципе, подобное объяснение могло иметь смысл. Виды, изолированные на островах, часто мельчают. В том же слое отложений, в котором были найдены останки гоминидов, ученые обнаружили кости карликовых слонов. Но ни одна черта из анатомии LB1 не указывала на родство с Homo erectus. Кроме того, даже после уменьшения люди с Флореса все равно имели бы куда более крупный мозг. Наконец, непонятно, как небольшой размер тела мог дать гоминидам преимущество на острове, который в эпоху плейстоцена кишел комодскими драконами — огромными ящерицами, которые вырастают до 10 футов в длину.
