Александр Гера - Набат-2
Дело, из-за которого он оставил свое прохладное жилище на побережье, было нешуточное: возмущенный Синедрион требовал утвердить казнь некоего самозванца Иисуса Назаретянина, объявившего себя царем иудейским. Протекторат и без того лихорадили частые возмущения, недовольства, бунты следовали один за другим, притом генералы иудейской церкви искусно разжигали конфликты: они стравливали религиозные группы друг с другом, чем создавали еще больший хаос. Приход самозванца мог вылиться в подлинное восстание, а римский гарнизон повинуется плохо из-за частых стычек с мирными жителями и готов крушить все вокруг в этой взбудораженной провинции.
На прокуратора сыпались доносы в Рим, будто бы он специально сеял раздоры, и свирепый Тиверий мог в конце концов отозвать его и предать казни. В вину император мог поставить ему только одно — подрыв авторитета. А что может сплотить их против захватчиков лучше, чем появление отпрыска Давидова?
Жестокий для римлян, Тиверий не любил волнений в провинциях. Направляя Пилата в Иудею, он наставлял его: «Разумный пастух стрижет своих овец, но не сдирает кожи». А Пилат уже раздразнил иудеев тем, что использовал священный еврейский клад Корбан на постройку акведука, подающего воду в иссохший от жажды Иерусалим. Появилась вода в достатке — обвинили в нарушении клятвы Цезаря никогда не прикасаться к таинствам еврейской церкви. Еще одно серьезное обвинение — клятвопреступник…
«Подленький народец! — раздраженно думал он, вынужденный ехать в духоту перенаселенного города. — Что ни сделаешь для них, все плохо, еще и потомок Давида на мою голову!»
— Тертоний, — обратился он к своему писарю, — что слышал об этом Назаретянинс?
— Многое: проходимец почище Агриппы, — ответил Тертоний. Агриппа был на слуху и здесь, и в Риме. Промотав свое состояние, сделался нравственником. — А Назаретянин сделался нравственником, чтобы сколотить состояние. Собирает толпы голодранцев и вещает, что он истинный потомок Давида, пришедший освободить иудеев из римского плена.
— Казнить немедленно! — возмутили Пилата последние слова.
— И это правильно, — поддержал Тертоний. — Садуккеи будут довольны. Но возмутится другая часть евреев, ведомая фарисеями. Садуккеи зажрались, а фарисеи зарятся на их роскошь, спят и видят, когда явится с небес потомок Давидов и вернет Израилю прежнее величие.
— А что, этот Назаретянин в самом деле еврей и соблюдает нравственные нормы? — спросил Пилат.
— Как все, — усмехнулся Тертоний. — Не так давно блудница из нижнего квартала, всем известная Мария, раскричалась на весь город, что он спал с ней и не заплатил. Народ собрался, хотели волочь Назаретянина мытарям, а он простер над ней руку и говорит: ты святая женщина, дала приют сыну божьему, зачтется тебе — и ты станешь святой. Ушлая бабенка сообразила и кинулась ему в ноги: сын божий, сын божий! Там был по случаю соглядатай из самаритян, слышал, как эта блудница говорит ему тихо: ладно, прощаю тебе долг. Не знаю, какой ты там сын божий, но трахаешься как бог. Проходимец по всем приметам.
— Откуда он взялся на мою голову! — воскликнул Пилат недовольно, понимая, сколь сложно будет выносить ему приговор на этот раз. Так запутал нынешнее дело Назаретянин, что проще было отправить его в Рим и казнить там… Только Тиверий в любой момент может отойти к праотцам, и как посмотрит преемник на фокусы Пилата? Доносчики постараются.
— А ты удивишься, славный Пилат, — напомнил о себе Тертоний. — Когда б узнал, что самозванец-самнит из Перуджи…
Будучи самнитом, потомком славного племени, Понтий Пилат не любил, когда поминали его происхождение и родство с покоренным племенем. Но сейчас упоминание пришлось по сердцу.
— Самнит? — переспросил он.
— Более того, — продолжал велеречивый и хитроумный Тертоний, по матери он восходит к этрускам, которые поклонялись богу Арию и до сих пор считаются знатоками таинств.
— Пожалуй, велю его выпороть и выгнать из Иудеи, — сделал выбор Пилат.
— И это было бы правильно, — согласился Тертоний, — если бы Назаретянин оказался тем самым Иисусом из Перуджи.
— Что ты хочешь сказать?
— Славный Пилат, настоящего Иисуса иудеи забили кам-; нями года два назад. Первосвященникам иудейской церкви не понравились его проповеди о боге Арии, которого исповедуют ессей, самая таинственная еврейская секта, не отрицают и фарисеи бога Ария, лишь садуккеи, сплошь из правящей знати, проклинают Хрия и поклоняющихся ему.
Это садуккеи разожгли толпу и настроили забить Иисуса камнями. Но свято место пусто не бывает. Явился новый Иисус, иудей от рождения, стал приметен садуккеям, и решили они использовать его в своих интересах. Каиф-первосвященник был уверен, что лже-Иисус отвратит толпу от неповиновения, а он втерся к церкви в доверие и хитро обманул их, стал выдавать себя за истинного потомка царей иудейских. Как поступит теперь славный Пилат? — изложив все россказни, поинтересовался Тертоний. Ему надоела Иудея, и любой повод мог пригодиться для отъезда в Рим.
— Прежде всего, Тертоний, когда будешь готовить мой отчет императору, первого называй Исус, а проходимца — Иисус.
Произнес Пилат и надолго задумался. Сами боги давали ему случай укрепиться. Тиверий стар, очень скоро его место займет Гай, прозванный в народе Сапожком, и тогда многое изменится в жизни самого Понтия Пилата. Тиверий жесток, Калигула еще и сумасброден. Тиверий заключил в тюрьму Агриппу, правнука Ирода, за то, что он принародно обещал поздравить Калигулу с восшествием на трон. Агриппа, подобно Калигуле, сожительствует со своей сестрой. Родство душ…
— Он освободит Агриппу и сделает его царем иудейским, — в раздумье произнес Пилат.
— Ни за что, славный Пилат! — возразил Тертоний. — Тиверий ненавидит Агриппу.
— Постой, — поднял руку Пилат. — Я думаю. Сейчас мы имеем двух иудейских царей: одного в заточении в Риме, другого здесь, — рассуждал он вслух. Тертоний кивнул, но Пилат свой монолог продолжал без слушателей, больно опасно: «Агриппа хитрец, по воцарении он усилит Иудею и создаст множество неприятностей Риму. Значит, мне лично. А если пойти наперекор иудейским первосвященникам и садуккеям — сделать Назаретянина царем? Тогда надо действовать немедленно, послать отчет Тиверию, где обвинить Агриппу в подготовке заговора: это разброд внутренний, но не внешний. Это надо мне и Риму».
— Как считаешь, Тертоний, если подтвердить происхождение самозванца и сделать его царем? — спросил Пилат.
— Это мудро, — согласился Тертоний. Он понял прокуратора: Понтий Пилат получил союзника в лице Назаретянина и одновременно его руками уничтожает еврейскую знать, возненавидевшую Назаретянина и Пилата. Первого за поборы внутренние, второго за поборы явственные.
— Вели привести сюда этого самозванца и оставить нас наедине, — распорядился Пилат.
Тертоний попятился, и вскоре из глубины зала раздался его повелительный голос, прежде мягкий в присутствии прокуратора и такой жесткий без него.
Два центуриона ввели Назаретянина и оставили его перед Пилатом. Одетый в простую домотканину, он не выглядел иудейским царем или наследником еврейских вотчин.
Пилат вгляделся в него пристальнее и сразу понял, что видит человека особых качеств, способного долго сносить лишения ради большой цели. Таким может быть истинный наследник царских кровей и авантюрист высокого пошиба.
— Ты называешь себя потомком Давида? — спросил Пилат, принимая строгое выражение лица.
— Люди назвали меня потомком Давида, — ответил Назаретянин без страха и подобострастия. — Меня же не прельщает царство земное, но только божье.
— Так-так, — произнес Пилат, сообразуясь с ответом. Он не ошибся в смутьяне. — А если я велю тебя отпустить и буду просить Тиверия сделать тебя царем иудейским?
— Все в руках божьих, — смиренно ответствовал Назаретянин, но Пилат обратил внимание, как это было сказано. Назаретянин не прочь поторговаться.
— Так да или нет? — настаивал прокуратор. — Будешь ли ты разумным правителем?
— Отец мой, Царь небесный, обязал меня быть справедливым.
— Я уже слышал это, — выразил раздражение Пилат. Трудно сговориться с таким. Цели открывать не хочет. Хорошо… — Я оставлю тебе жизнь, — произнес прокуратор, изучая лицо Назаретянина. Оно не выражало благодарности, но интуитивно Пилат догадывался, что пленник удовлетворен.
— Только не выдавай себя за сына божьего, — неожиданно закончил Пилат.
— Если нога скажет: «Я не принадлежу телу, потому что я не рука», то неужели она потому не принадлежит телу? — ответил ему Назаретянин.
— Ты говоришь выспренно и попросту морочишь голову простолюдинам, — не поддался на диспут Пилат.
— Я говорю языком божьим, — продолжал держаться независимо Назаретянин.
