Николай Непомнящий - Зоопарк диковин нашей планеты

Можно даже и не упоминать о том, что полностью ведомо все, что касается нравов различных meseplodon (лат.), длина которых иногда превышает 5 метров.

Ничуть не более мы знаем о двух видах рода плавунов (Berardius): северном плавуне (B.bairdi) и южном плавуне (B.amouxi), которые могут достигать 13 метров в длину. Зубы южного плавуна имеют такое строение, что, если бы их описание было сделано профаном, ему не поверил бы ни один специалист в области маммалогии: эти зубы заключены в хрящевые сумки и, похоже, могут произвольно подниматься, действуя при этом наподобие крюков.

Время от времени обнаруживаются новые представители семейства клюворылых (Liphiidae). В 1937 году появился новый род — тасмановые киты (Tasmacetus), открытый Оливером на основании обследования последовательно выброшенных на побережье Новой Зеландии трех «китов» с клювом совершенно неизвестного прежде типа. Это были крупные животные, имевшие от 7 до 9 метров в длину! Все эти события происходили незадолго до Второй мировой войны, а не в средние века или эпоху Возрождения. И это не мешает нам праздно утверждать, что море не способно больше скрывать неизвестных животных больших размеров!

После знакомства со смутным положением, царящим в семействе клюворылых, нам не покажется удивительным, что среди дельфиновых и собственно дельфинов, то есть среди китообразных меньшего размера, многие виды известны нам лишь на основании отдельных, редких, часто единственных экземпляров.

Существует, например, несколько разновидностей рода Lagenorhynchus — дельфина-сороки, как его иногда называют, внешний вид которых изучен недостаточно. Некоторые из них кажутся неуловимыми, как, например, «дельфин с песочными часами» Вилсона (Lagenorhynchus wilsoni).

Эта разновидность, свидетельствует Френсис К. Фрезер в своей классической работе «О морских гигантах», написанной в соавторстве с ихтиологом Джоном Р. Норманом, часто встречалась на Севере как в ходе экспедиции «Дискавери» в 1802 году, так и во время экспедиции «Терра Нова» в Антарктике. Однако не был пойман ни один экземпляр этого животного.

Из дельфинов рода Prodelphmus пятнистый дельфин получил свое имя лишь в 1889 году от Поля Жерве. Фрезер заявляет также: «Было описано множество разновидностей, но без каких-либо сведений об их нравах. Большинство форм этих животных известны нам только по черепам».

Семейство кашалотов включает очень редкий и оригинальный род карликовых кашалотов (Kogia), описанный только в 1846 году. Это животное трехметровой длины, которое еще никто не видел живым. Если бы не несколько случайно выброшенных на берег экземпляров, мы бы ничего не знали о его существовании. Нам все еще неизвестно, сколько видов включает род Kogia. Описано около полдюжины его представителей, но это ничего не доказывает ввиду редкости данных животных.

Самый маленький из семейства гладких, или настоящих китов, известен нам лишь с 1864 года. Это странное животное имеет настолько расширенные бока, что грудная клетка его напоминает бочку. И сейчас этот кит-пигмей (Neobaloena) встречается лишь в исключительных случаях. Необходимо заметить, что это «миниатюрное» животное может достигать 18 метров в длину.

Количество китообразных внушительного размера, с которыми мы едва знакомы, достаточно велико. Ряд других известен ученым лишь по внешнему виду. А сколько еще осталось таких, о чьем существовании мы даже не подозреваем? Сколько еще имеется морских животных, принадлежащих к разным зоологическим отрядам, которые, благодаря анатомическому строению, физиологии или особенностям образа жизни и географического распространения, могут успешно противиться случайному попаданию на берег? Большинство живых организмов теряют плавучесть после смерти, и если они не живут вблизи суши, у них нет шансов оказаться выброшенными на пляж или скалы.

Несмотря на наш далеко не полный список представителей морской фауны, существование морских чудовищ вызывает обычно большое недоверие. Это случается из-за фантастичности описаний, которые обычно им даются. Но, может быть, прежде чем отнестись к таким описаниям отрицательно, надо спросить себя, не существует ли a priori каких-либо причин для появления таких описаний?

Прежде всего морские существа всегда выглядят более или менее фантастически, будучи приспособленными к условиям жизни, совершенно отличным от других, они неизбежно должны казаться отклонением от нормы. Как подчеркивал Монтень, «те, кого мы называем чудовищами, не представляются таковыми Богу, видящему в необъятности своего творения бесконечное многообразие постижимых для него форм».

Мы сами, со своей стороны, способствуем фантастическим представлениям о морских животных, наделяя их абсолютно неадекватными названиями. Располагая для сравнения лишь примерами из привычной для нас сферы жизни, мы видим в существах, живущих по ту сторону морской завесы, некоторое соответствие земным или небесным существам, доступным нашему воображению. Мы населили океан пауками, мышами и зайцами, телятами, коровами и свиньями, собаками, кошками, львами и тиграми, волками и медведями, слонами и лошадьми, мужчинами и женщинами, мы посадили в нем анемоны, лилии и крапиву, заставили расти виноград и огурцы, мы рассеяли по нему звезды, луны и солнца. И потом, оказавшись в плену у своих собственных понятий, с удивлением увидели, как анемоны и звезды пожирают друг друга, огурцы ползут по земле, а из винограда выходят демоны, снабженные щупальцами, мы увидели зайцев, передвигающихся медленнее черепах, и женщин и коров с рыбьими хвостами.

К тому же бедность нашего словаря и устройство нашего языка, посредством слов привносящего искусственную прерывность в единство мира, сами по себе способствовали невероятности наших представлений о морских жителях. Мы не можем описать новое животное, иначе как разбирая его деталь за деталью и последовательно сравнивая каждую из них со строением уже известного нам существа, и, таким образом, у нас неизбежно складывается представление о чужеродности и чудовищности вновь открытого животного. Подобное описание, возможно, поможет нам узнать животное, когда мы его встретим, но оставит лишь туманное представление о внешности неизвестного нам существа. Абстрактный, более или менее удаленный от реальности язык не может заменить нам данные наших чувств или хотя бы конкретное изображение, «рисунок» предмета. Увы, редко случается, что при внезапном появлении неизвестного животного рядом оказывается талантливый художник. Представление о незнакомце строится обычно на основании словесного портрета. Именно в этот момент червяк неясности проникает в зоологическое яблоко. Ибо словесное описание неизвестного существа по природе своей трудно сделать. Оно приносит результат тем менее достоверным, чем более расплывчатым и неумелым оно оказывается.

Опишите моржа как своего рода тюленя, вооруженного слоновьими бивнями, и хороший художник сможет на основании одного лишь этого свидетельства нарисовать удовлетворительный или, во всяком случае, не лишенный сходства портрет этого животного. Но если случайно, по примеру натуралистов прошлого, вы станете описывать осьминога как рыбу с восьмью лапами, то рискуете не узнать оригинал, глядя на его гравированное изображение. Действительно, мало кто подумает об осьминоге, когда увидит среди гравюр «Универсальной космографии» Себастьяна Мюнстера (1556), где собраны все чудовища северных морей, изображение чего-то вроде большой чешуйчатой рыбы с паучьими лапками. Этот рисунок странного, по меньшей мере, существа был позаимствован космографом из немецкого перевода, сделанного Раффом в 1545 году, сочинения Альберта Великого, в котором рисунок, без сомнения, относится к осьминогу.

Можно ли упрекать художника, иллюстрировавшего переведенное на разговорный язык и предназначенное для широкой публики издание этого сочинения, за такое изображение данного моллюска? Конечно, нет, поскольку автор сам говорил о нем как о «морской рыбе, имеющей восемь лап». И можно ли упрекать Альберта фон Больштедта, самого авторитетного ученого средневековья, за то, что он описал осьминога таким образом, ведь в его время «рыбой» называли всякое морское животное, кем бы оно ни оказалось — медузой, морской звездой или китом?

Досадные искажения, привнесенные усердным иллюстратором, иной раз могут зайти очень далеко. Не надо удивляться, например видя большинство морских чудовищ одетыми в чешуйчатую кольчугу. Ведь рыбы — самые характерные обитатели моря, а у рыб обычно имеется чешуя. И если в описании упоминалось о морском происхождении животного, добросовестный иллюстратор не преминет подчеркнуть это, наделив его в своем портрете чешуйчатой кожей. Может быть, в некоторых случаях художник и сам сомневался в том, что это создание ею обладало, однако для него наличие чешуи было самым простым способом символически выразить морское происхождение животного. Не достаточно ли было бы, скажете вы, изобразить его плавающим в своей родной стихии? Да, конечно. Но дело в том, что вода — вещество, дьявольски трудно поддающееся изображению. В этом суть проблемы. Именно в силу такой условности на рисунке первого ватерклозета, сделанном в XVI веке, резервуар с водой изображен полным рыб. Можно быть уверенным в том, что никто и никогда не собирался использовать в виде аквариума сосуд, предназначенный для регулярного опорожнения в трубу для стока нечистот. Но можно ли было иначе и с большей ясностью продемонстрировать оригинальность этого новшества?