Стентон Пил - Любовь и зависимость
В своей личной жизни, как, впрочем, и где бы то ни было, Сибил ни в чем не могла разобраться. Пассивность и нерешительность вели ее по жизни; она была похожа на зрительницу своего собственного существования. Если она демонстрировала проблески понимания происходящего, то ее манера говорить была отстраненной. Разговор становился интересным, только принимая форму поверхностной игры словами. Ни сама Сибил, ни люди, с которыми она общалась, не придавали большой важности тому, что она говорила — часто бессмысленным или противоречивым высказываниям. В период рабочих волнений в строительной индустрии местная газета взяла интервью у некоторых молодых профессионалов из правительства и промышленности (в том числе у Сибил), которые, как думалось, заполнят идейную брешь между интересами рабочих-строителей и бизнеса. Одобрив позиции профсоюзов по всем вопросам, Сибил под конец выразила полностью противоположное мнение, сказав, чтобы она рада тому, что администрация побеждает. "Конечно, хорошо, что им (рабочим) не позволяют делать того, что они хотят", — заключила она. "Иначе где бы мы были?".
Сибил не стала разрешать противоречий между ценностями своего традиционного семейного окружения и молодой, свободной компании, частью которой стала в Лондоне. В наборе убеждений и мнений, которые она почерпнула и здесь, и там, она не выделяла тех, которые были бы действительно ее собственными. Вообще сексуально активная, она резко становилась целомудренной всякий раз, когда ее мать, строгая фундаменталистка, приезжала к ней с длительным визитом. Однако, это не было настоящей жертвой для Сибил, так как она, казалось, и не ценила секс (друзья находили ее манеры отчетливо асексуальными). Присутствие матери обеспечивало ей стабилизирующий фактор, ко-
торый она, будучи предоставлена самой себе, искала в мужчинах. Более того, она даже выражала согласие со взглядами своей матери — ярой противницы добрачного секса. В водовороте своего беспечного и рассеяного существования, она внутренне тосковала по репрессиям.
Подозрительно учтивая для своей семьи и необъяснимо поверхностная для коллег, Сибил оказалась в роли интеллектуалки, для которой имела необходимые способности, но ни малейшей склонности. Это было похоже на то, как если бы девочке с фермы трансплантировали одну часть мозга, дав ей знания городского архитектора, но не обеспечив ни одним из сопутствующих интересов или привычек. Сибил очень хотела заниматься чем-нибудь другим, но не могла собраться с силами, чтобы покончить со своей профессиональной жизнью, пока была возможность оставаться в подчиненном положении, а главные решения принимались кем-то старшим.
Всякий раз, сидя в одиночестве — например, пробуя читать — Сибил скоро начинала чувствовать напряжение. Энергия, которую она производила в своей безостановочной социальной жизни, становилась невыносимой разрушительной силой, если направлялась на ее собственное уязвимое существо. Так что она всегда "собиралась вместе" с кем-то другим. Это только отодвигало ее еще дальше от соприкосновения с работой и самой собой, и вызывало дополнительную тревогу. И она опять искала спасения в том единственном направлении, которое знала — в злоупотреблении людьми. Закончив интернатуру, она вышла замуж за одного из своих друзей, с которым у нее до этого не было сексуальных контактов. При его поддержке она отказалась от своей карьеры, продолжая круговорот социализации, каковой была вся ее жизнь. Никто не был достаточно близок к ней — даже она сама — чтобы поговорить с ней о том, представляла ли она себе свой брак как выражение любви.
Энн, Гай и Сибил без разбора использовали людей в качестве объектов аддикции, но все, в конечном счете, стали жить с одним человеком. Сибил сделала это из того же неконтролируемого эгоизма, который побуждал ее использовать мужчин и другими способами. Энн, ищущая надежный эмоциональный объект, закончила отношениями, напоминающими те, от которых ушла Мери — по крайней мере, в смысле сходства перспектив и потребностей этих двух женщин, принесенных ими в свои браки. Гай пытался преобразовать улучшение осознавания своих неудач и несчастий в изменение паттернов своего поведения. Возможно, самопознание и помощь других людей приведут Гая к окончательному вырастанию из аддикции. Мери, чье аддиктивное увлечение завершилось разводом, кажется идущей по надежному пути к психологической свободе — больше, чем кто-либо другой. Возможно, это произошло потому, что ее аддикция скорее предписывалась социально, чем была производной от ее аддиктивной личности.
Для всех этих людей очень остро стояла проблема выживания. Какой может быть рост, когда так много поставлено на карту? Нужно ли рисковать, подвергая себя опасностям перемен, когда под вопросом само существование человека? И как может быть конструктивно осуществлено изменение в такой рискованной и деликатной сфере?
ОБЩЕСТВО И ЛИЧНОСТНЫЙ РОСТ
Где побеждала надежда на здравый смысл и Божью волю среди людей, если они объявляли здравым смыслом и Божьей волей заведенный порядок, который безнадежно ограничивал их, и поверх которого у них не было сил взлянуть?
Мэтью Арнольд «Культура и Анархия»
Аддикция — индивидуальный паттерн, сформированный социальными и культурными силами. Аддиктивный дрейф общества имеет тенденцию увлекать за собой любого, кто не предпринимает усилий к тому, чтобы понимать свою судьбу и управлять ею. Вырасти из аддикции — значит, произвести изменения и в себе, и в своем отношении к обществу.
Эти темы затрагиваются в "Женщинах в любви" Д. X. Лоуренса, где показана крайняя значимость, которую они имеют в наше время. Лоуренс понял многое из того, что имеет отношение к аддикции — сомнительную психологическую стабильность некоторых индивидов, факторы, содействующие внутренней силе и слабости, социальные корни личностного отчуждения, и, наконец, отношения между аддикцией и любовью. В "Женщинах в любви" он соединил критический анализ современного социального контекста аддикции с контрастирующим видением личностной автономии и роста. Центральная фигура в этой картине -любовь; она видится как часть сознательного, и все же спонтанного способа жить и расти. Для Лоуренса любовь - духовная антитеза аддикции.
Книга "Женщины в любви" написана о двух сестрах, Урсуле и Джадрен Брэн-гвен, и их отношениях с мужчинами — Урсулы с Рупертом Биркином, Джадрен с Джералдом Кричем. Эти отношения развиваются в противоположных направлениях, потому что жизненные подходы их участников фундаментально различаются. Джералд и Джадрен, с их беспокойством о внешнем впечатлении, пробуют моделировать себя в соответствии с социально заданным образцом. Они подавляют любые несоответствующие данной концепции импульсы, которые чувствуют, и которые должны затем находить выражение в виде неуместных или разрушительных действий. Примером этого может являться случай, когда Джералд и Джадрен вместе мучают кролика и оказываются пораненными им. Джералду и Джадрен комфортно на поверхностных уровнях социального взаимодействия, но на некоторой глубине им становится неуютно с самими собой, и поэтому они уклоняются от эмоциональной близости с другими. Джералд, к примеру, из-за своих конвенциональных мужских комплексов может только оборонительно реагировать на предложение дружбы Биркином.
Биркин и Урсула, с другой стороны, самовыражаются более свободно, но также и с более глубокой целью. Они взбалмошны и делают странные вещи, смущая своих друзей. Но их беспорядочное самовыражение — часть процесса узнавания себя, направленного на то, чтобы, в конечном счете, достигнуть стабильности и удовлетворенности, которая ускользает от Джералда и Джадрен. Они — серьезные люди, глубоко уважающие живых существ и живые импульсы, что открывается в их трепетном отношении к сережкам на деревьях, о которых Урсула рассказывает ученикам, когда Биркин приходит к ней в роли школьного инспектора. Биркин и Урсула не подавляют себя, и ничто в них не вырастает до таких нездоровых размеров, чтобы вылиться в виде вредного для жизни прорыва потребностей. С тех пор, как каждый из них становится целостным и не-
зависимым — Джадрен с завистью характеризует Урсулу, как "сильную и, бесспорно, находящуюся в центре своей собственной вселенной" — они могут объединиться в отношениях, где они не чувствуют угрозы (и не являются таковой) для целостности каждого из них.
Это экзистенциальное равновесие — то, чего недостает Джералду и Джадрен, ни один из которых не самодостаточен. Джералду после смерти его отца, жизнь представляется "шумом, в котором он участвует внешне, а внутри этой пустой скорлупы — темнота и пугающее пространство смерти". Чувство Джадрен, что она находится "вне жизни", заставляет ее "страдать от ощущения собственного ничтожества". Также, как Джералд "знал, что он должен найти подкрепление, иначе он бы обрушился внутрь", Джадрен тоже "должна всегда требовать, чтобы другой осознавал ее, находился в связи с ней". Эти аддиктивные любовники могут только искать завершенности — смерти в жизни, — так что Джадрен восклицала: "О, почему не было кого-то, кто взял бы ее на руки и закутал безопасно и безупречно, чтобы можно было уснуть".
