Иван Забелин - Расцвет русского могущества
Таков был герой, с которым приходилось померяться нашему Святославу. Взойдя на престол без всякой помехи, посредством злодейского убийства, он, однако, в первое время находился в величайшем затруднении и не знал, с чего начать. По всему царству свирепствовал голод уже третий год; с севера русские угрожали превеликим бедствием, с юга арабы не давали царству покоя. Против арабов он выслал войско, но со Святославом решился искать мира.
Верный своему слову взять сам Царьград, Святослав весной 970 года перешел Балканы и тотчас овладел Филиппополем[142], где, по рассказам греков, чтобы навести страх на восставших болгар, посадил их 20 тысяч на кол. Мы не скажем, что это преувеличение, и не скажем, что это ложь. 20 тысяч есть только пустая риторская фраза, вроде сильного присловья, когда требовалось обозначить вообще какой-либо ужас. И теперь часто употребляют выражения: тысячу раз, тысячекратно, желая выразить понятие особого множества. Святослав, конечно, был сын века, был варвар, не меньше других из своих современников и особенно не меньше самих греков, занимавшихся по преимуществу пред другими народами сажанием людей на кол. Это был обычай в особенном смысле – южный, едва ли столько известный на севере, и если северные люди употребляли такую казнь в войнах с греками, так они старались только казнить их их же собственным орудием. Некоторые исследователи говорят, что это свидетельство важно в том смысле, что знакомит нас со способом ведения войны Святославом[143]. Но способ войны Святослава если по обычаям войны и заключался в распространении между врагами ужаса, то главным образом он заключался в быстроте нападения. Такому воителю-барсу некогда было заниматься кропотливой операцией сажания на кол. Невозможно было отвлекать для этого и своей дружины. Он мог делать одно – без пощады умерщвлять сопротивников теми же мечами, которыми начинал и самую битву. Для сажания на кол необходимы были новые орудия, на изготовление которых требовалось время, и материал, и для самой операции множество людей.
Святослав спешил к Царьграду. Он сказал, что теперь идет на греков. Очень естественно, что теперь и болгары становились на его же сторону вместе с венграми и печенегами, которые тоже соглашались помогать ему. Богатый, коварный грек всегда бывал общей добычей для всех варваров. В этом случае не для чего было устрашать и болгар.
По русскому преданию, греки, ведя переговоры, только обманывали Русь, они говорили, что не в силах бороться, предлагали дань на всю дружину, по числу голов, прося только сказать, сколько счетом всего войска. Греки обманывали, и Святослав их обманул, сказавши, что всей Руси 20 тысяч. Он прибавил 10 тысяч, потому что Руси было только 10 тысяч. Вот по какой причине она и не могла пересажать на кол 20 тысяч болгар. Узнавши число руси, греки вывели 100 тысяч войска и не дали дани. Полки сошлись у Адрианополя[144]. Русь струсила, увидавши такое множество греков. Не струсил один Святослав и стал говорить дружине: «Уже нам некуда деться; волею или неволею стать против… Не посрамим Русской земли, ляжем тут костями. Мертвым нет срама. Если побежим, – осрамим себя, но убежать не можем. Станем же крепко, а я перед вами пойду. Если моя голова ляжет, то промыслите сами о себе». – «Где упадет твоя голова, тут и свои головы сложим!» – ответила дружина. Русь исполчилась. Сеча была великая. Одолел Святослав, греки побежали. Святослав пошел к Царьграду, воюя и города разбивая – стоят и теперь пусты, прибавляет летопись.
Вот он уже мало что не дошел до самого Царьграда. Царь созвал бояр в палату и стал думать думу. «Как нам быть, что нам делать? – говорил он. – Нельзя нам бороться со Святославом!» – «Пошли к нему дары, – сказали бояре, – испытаем его, любит ли он золото али паволоки?» Тогда послали золото и паволоки и мудрейшего мужа, чтобы глядел для испытания. «Как увидишь Святослава, гляди его взора лица, его смысла», – говорили бояре. «Вот греки с поклоном пришли!» – сказали люди Святославу, когда прибыл в его стан мудрый посол. «Введите их сюда!» – ответил князь. Вошел посол, и поклонился и разложил перед ним золото и паволоки. «Раздайте отрокам (слугам)!» – молвил Святослав своим приближенными, а сам и не взглянул на дары и ни слова не сказал послам, так их и отпустил. Когда возвратился посол с ответом и рассказал, как было дело, царь опять созвал бояр, и решили еще попытать русского князя, – послали ему в дар меч и другое оружие. Как только принесли эти дары, Святослав обрадовался им как ребенок, стал хвалить дары, любовался ими, целовал их, говорил, что целует за это царя. Все это в точности было передано царю. Подумавши и посудивши, бояре сказали так: «Золото презирает, оружию радуется; это будет лютый человек. Лучше взять с ним мир и выплатить дань». И послал царь сказать Святославу: «Не ходи к городу, возьми дань, как ты хочешь». И отдали ему дань. Он брал и за убитых, говоря, что родичи их возьмут. Взял и дары многие и возвратился в Переславец с похвалой великой.
Можно ли сказать, что в этом предании заключается особое русское хвастовство и неправда, как уверял Шлецер, говоря, что «Русский временник» в этой «глупой сказке только лжет и ребячится». Строгий и суровый критик изучал простодушный рассказ нашего предания рядом с цветистыми риторскими повестями византийских писателей, которые, как Лев Диакон, высоко восхваляя подвиги своих царей, описали эту войну приятно и подробно, отчего, конечно, наш рассказ, сохранивший только русское воспоминание о событиях, потерял для критика всякое значение[145]. Но ближайшая поверка этого рассказа с действительными событиями и обстоятельствами войны[146], напротив того, раскрывает великую правдивость не только русской летописи, но и русской народной памяти, которая вообще очень мало предавалась самолюбивому хвастовству и в этом отношении никогда не могла тягаться с напыщенным риторским хвастовством греков, отчего их истории и описания особенно приятны и подробны. Лев Диакон говорит, что к русскому вождю были отправлены послы с требованием, чтобы он возвратился теперь восвояси и оставил бы Болгарию, так как обещанная прежним царем за этот болгарский поход награда (по-русски дань) выплачена ему сполна. Здесь византиец противоречит сам себе. Когда ищут мира, то не требуют, а просят, обходятся мягко и любовно, по крайней мере, относятся друг к другу с приветом, а по тогдашним посольским обычаям – непременно с дарами. Вознося своего героя и притом царя, грек, конечно, не мог сказать иначе. Точно так же, как и русский, говоря настоящую правду, не мог сказать ничего другого, как только то, что греки приходили к Святославу с поклоном и с дарами, с обещанием дани, все льстя, обманывая и испытывая его силу. Лев Диакон продолжает: «Святослав, надменный одержанными победами, исполненный варварской своей гордости, устрашивший и изумивший болгар своею свирепостью, ибо сказывают, что при взятии города Филиппополя, жестоким и бесчеловечным образом, для одного страха, он посажал на кол 20 тысяч человек пленных и тем заставил болгар себе покориться, – этот Святослав ответил греческим послам, что не выйдет из Болгарии, если не дадут ему великой суммы денег, если не выкупят завоеванных городов и пленных. “Если же греки, – говорил он, – не захотят столько заплатить, то пусть убираются вовсе из Европы, которая им не принадлежит, пусть идут в Азию, и пусть не мечтают, что Русь помирится с ними даром”. Выслушав эти гордые речи, царь Иоанн вторично отправил послов к Святославу. “Мы, греки, – посылал он сказать, – исполняя христианские законы, не должны сами разрывать мир, непоколебимо до нас дошедший от наших предков, в котором сам Бог был посредником, а потому советуем вам, как друзьям, немедленно и без всяких отговорок идти домой, оставить землю, вам не принадлежащую. Не послушаете нашего совета, то не мы, а вы сами разорвете наш союз и за то, – в этом мы надеемся на Христа Господа, – будете изгнаны из страны против вашей воли. Я думаю, – прибавлял царь, – что ты, Святослав, еще не забыл бедствие своего отца Игоря, который, презревши клятву, с великим ополчением на 10 тысячах судов подступил к царствующему граду Византии и едва только успел с 10 ладьями убежать в Боспор Киммерийский с известием о собственном бедствии. Я не упоминаю об его несчастной смерти, когда, плененный на войне с древлянами, он привязан был к двум деревам и разорван на две части, не думаю, чтобы и ты мог здорово возвратиться в свое отечество, если заставишь нас выступить против тебя со всем греческим войском. Тогда со всею ратью ты погибнешь в этой стране и ни одна лодка не придет в Скифию, чтобы известить о твоей жестокой погибели!”
Раздраженный этими словами, увлеченный своею яростью и безумием, Святослав дал послам такой ответ: “Какая необходимость идти царю к нам с своим войском? Пусть не трудится напрасно! Мы скоро сами поставим свои шатры перед воротами Царьграда; завалим город крепким валом, и если царь попытается выступить, то покажем ему на самом деле, что значит Русь. Мы не бедные какие ремесленники, ищущие поденной работы. Русь – храбрая дружина, побеждающая врагов оружием. Невежда, ваш царь, этого еще не знает. Он почитает русских слабыми женщинами и запугивает угрозами, как пугают малых детей разными чучелами!”» Цимисхий, однако, очень хорошо знал, с кем имеет дело, и, пока шли переговоры, неутомимо готовился к войне, «чтобы упредить приход врага и преградить приступ к Царьграду». Он поспешно вызвал свои полки с Востока, где они воевали с арабами. Для охранения собственной особы набрал себе опричный полк отчаянных храбрецов, назвавши их и самый полк бессмертными.
