Наше «время Босха» — 2023 - Андрей Ильич Фурсов
С точки зрения разделения труда, locus standi («место, где можно стать») и field of employment («сфера занятости») эксизма — локальное производство, глобально информационно связанное, т.е. система глобализированных локусов, глоболокусов, связанных друг с другом, а не с прилегающими территориями. Речь идёт о селективной, т.е. исключающей, эксклюзивной, глобализации. Кстати, мир, похожий на экс-истский, в своё время описали в своих произведениях Г. Уэллс (элои и морлоки в «Машине времени»), С. Гансовский («Три шага к опасности» — мир элоев без морлоков, вместо морлоков — роботы), К. Саймак («Почти как люди»), Ф. Пол («Туннель под миром»).
Наиболее адекватной формой для сектора эксизма и для контролируемой им полностью частью социальной пирамиды является БЭТ-фашизм. Разумеется, на какое-то время он возможен не только на основе эксизма, но только эксизм является адекватной ему производственно-технической основой, способной обеспечить исторически длительное существование. Без неё он, скорее всего, станет краткосрочно-позорным плевком на стекле истории.
Второй уровень пирамиды — этаж финансиализма. Строго говоря, как и эксизм, это уже не совсем (а скорее всего, совсем не) капитализм. Прибыль создаётся здесь не в сфере производства (материально-вещественного, социального, духовного), а исключительно в сфере обращения. В основе не производственные технологии, а финансовые: присвоение денежной эмиссии и спекуляции на инвестиционных рынках. Субъекты финансиализма — банки, страховые компании, фирмы по управлению активами (индексными фондами). Думаю, такие названия как Black Rock, FMR, State Street Corporation, Vanguard Group, у всех на слуху и в представлении не нуждаются. При этом если платформы разрушают капитализм, то финансиалистские структуры надстраиваются над ним, взламывают его и питаются им, как паразит питается хозяином, эдакий социальный вариант осы-наездника. В этом плане у них есть и сходство с платформами, и отличия от них.
На сегодняшний день финансиализм — это взбесившийся пёс или, если угодно, совокупность взбесившихся раковых клеток. Триллионнодолларовая фиктивная «прибыль» заливает мир, банкротит его и сам финансиализм. С одной стороны, его нужно остановить, иначе инфляция разгонится до такого уровня, что в мировой экономике всё будет «сметено могучим ураганом», а последствия будут такими, как ещё в 2012 г. предупреждал Алан Гринспен. Однако, с другой стороны, остановка чревата для властелинов финансовых колец большими неприятностями. Подобно королеве из «Алисы в Стране чудес», они должны постоянно бежать, чтобы оставаться на месте. Причём в нынешних обстоятельствах это бег по трупам или, если угодно, по головам. Война не может разрушить это противоречие, и это ещё более подстёгивает реализацию БЭТ-фашизма.
Третий этаж (если идти сверху вниз) Е.С. Ларина назвала «технотроникой», используя термин Збиг. Бжезинского, который имел в виду корпорации ВПК, химической промышленности, энергетики, фармацевтики и др., тесно связанные с государством. Это корпоративный «бёрнхэмовский» капитализм, по сути отрицающий рыночную систему. На мой взгляд, он наглядно демонстрирует тезис французского историка Фернана Броделя «капитализм — враг рынка». Уязвимое место корпоративного капитализма и корпоратократии — бюрократическая неповоротливость. Именно на корпоративном капитализме и с ним закончилась «великая Америка» 1930-1980-х гг. В 1989–1991 гг. колокол зазвонил не только по СССР, но и по великой индустриальной Америке. В 1989 г. гэбэшно-горбачёвский СССР, активизировав в 1985–1988 гг. подготовку эвакуации определённых сегментов режима (над-законная экономика как «глобализм до глобализации»), капитулировал перед Западом. Внутри самого Запада эта капитуляция, открывшая весь бывший соцлагерь и прежде всего
РФ для разграбления Западом и сброса избыточной товарной массы, стала основой триумфа финансиализма над промышленным капиталом, старта эксизма и превращения, а точнее деградации, Запада в Постзапад.
Эксизм и финансиализм находятся в сложных отношениях сотрудничества (у них общий враг — «великая Америка», промышленный, главным образом корпоративно-государственный капитал, а следовательно, государство и ориентированные на него средний слой и часть рабочего класса) и конкуренции (место наверху пирамиды только одно). Как заметил в блестящей книге «Алмазы Аллаха» (2004) Сергей Александрович Горяйнов, «в Истории существуют достаточно короткие периоды, когда будущие противники вынуждены работать сообща исключительно ради создания прочных долговременных основ глобального конфликта, который определит мировой баланс». У эксистов и финансиалистов общий враг — государство и связанные с ним сектора экономики и социума, однако рано или поздно союзники поневоле начнут «меряться отростками». Хотя при прочих равных рано или поздно будет достигнут компромисс, новые господствующие слои чаще всего побеждают не нокаутом, а по очкам последующим компромиссом. В данном случае сфера финансиализма (обращение) соединится со сферой эксистского производства, и, если не произойдёт глобальной катастрофы, агенты компромисса сформируют новый господствующий, причём глобальный, слой (класс). Похоже, именно платформы позволят части финансиалистов установить контроль над всей мировой финансовой системой. Как тут не вспомнить, что Парвус реальной мировой революцией считал установление контроля над мировой финансовой системой. Но, сказав «А», нужно говорить и «Б»: такой контроль означал бы, по сути, упразднение финансов, денег как таковых — они больше не нужны. И это действительно будет революция, знаменующая оформление нового — посткапиталистического — антагонистического строя.
Монополизировав верхний этаж, глобальное пространство, новые хозяева никого сюда не пустят, т.е. выступят в качестве ультраглобалистов и в то же время деглобализато-ров. А дальше пойдёт подминание под себя нижних этажей. У капитализма на подминание иных форм ушло как минимум два столетия, пока из ведущего уклада он не превратился в господствующий. Новые системы практически никогда не побеждают нокаутом, как правило, по очкам, т.е. путём позиционной, социально и психологически изнуряющей борьбы, рывков вперёд и отступлений, компромиссов. Это и является главным содержанием эпох, получивших название Темных веков. Вот в такие Темные века — четвёртые в истории европейского человека — мы и вступаем через катастрофу. Катастрофа («конструктивный хаос» Лео Штрауса и «созидательное разрушение» Майкла Ледина) как социальная война («перманентная война» того же Лео Штрауса — версия «перманентной революции» Троцкого) и новые Тёмные (для большей части населения планеты) века — это, пожалуй, единственное средство мировой верхушки выкрутиться из той ситуации, в которую их загнала их же собственная система.
Главная битва за будущее развёртывается внутри постзападного мира, с одной стороны, и между этим миром и РФ и КНР — с другой. Разумеется, это некоторое упрощение, поскольку и в РФ, и в КНР присутствуют сети влияния, выражающие здесь интересы платформ, банкстеров и корпораций Постзапада. Более того, и КНР, и в ещё большей степени РФ во многом являются проекцией Постзапада на внешний мир. В верхушках обеих стран есть свои ультраглобалисты и глобалисты, а вот кого практически нет, так это неглобалистов, об антиглобалистах я не говорю — это, как правило, около- или вневластные маргиналы. При этом глобализм не является идеологией, это праксеология. Не стоит впадать в типичную ошибку
