Александр Зимин - Слово о полку Игореве
Задонщина:
Туто ся погании разлучишася боръзо, розно побег- ши неуготованньши дорогами в Лукоморье…
Князь Владимер полки (Так У. И1 пакы) пребирает и ведет к быстрому Дону.
Уже бо въскрипели телегы меж Доном и Непром, идут хинове на Руськую землю.
А уже беды их пасоша (Так У. И1 пловуще. С пашутся): птицы (Так У, С. И1 птица их крилати) под облакы летають, ворони часто (Так У. И1 нет) грають, а галицы своею речью говорять, орлы восклегчють (Испр. И1 крылатии въсплещуть), а волци грозно воють (Так У. И1 воюють), а лисицы на кости брешут. Земля Руская (Испр. (Так С. И1 то ти. У то первое)есть какза Соломоном царем побывала.
Рускии сынове поля широкыи кликом огородиша, золочеными доспехи осветиша.
…гремят удальцы… черлеными щиты.
Пашут бо ся… хорюгове, ищут себе чести и славнаго имени.
Фрагмент Слова начинается «бегством» половцев к Дону. Глагол «побежать» уместнее в Задонщине, где он употреблен для характеристики бегства татар, разбитых Дмитрием Донским, чем в Слове, где говорится о движении половцев навстречу русским.[Во всех дошедших до нас списках Задонщины говорится о «неуготованных дорогах»; «неготовыми дорогами» бегут татары лишь в Никоновской летописи (ПСРЛ. СПб., 1897. Т. 11. С. 64) и в Летописной повести (Повести. С. 36). Но, может быть, в недошедшем списке Задонщины стояло также «неготовыми». Вопрос остается неясным.] И в этом фрагменте заметно стремление к поэтическому переосмыслению текста Задонщины. Так, телеги уже не скрипят, а «крычать», подобно лебедям «роспущеным». Волки не просто воют, а «грозу въсрожать по яругамъ». Лисицы брешут «на чръленыя щиты». В Задонщине лисицы «на кости брешут». Это в общем понятно, хотя и не очень складно: лай лис предвещает дурное, в данном случае гибель Мамая. Но вот в Слове лисицы «брешутъ на чръленыя щиты». Это поэтически выразительно, но в смысловом отношении менее определенно, чем в Задонщине.[О происхождении этого варианта «лая» лисиц см. главу III.] Впрочем, «кости» в Слове остаются — «орлы клектомъ на кости звѣри зовутъ». И здесь ощущается переделка первоначального текста. «Клекот» орла является дурным предзнаменованием уже сам по себе, но почему он сделался призывным кличем для зверей (и каких)? Текст Слова в данном отрывке может быть объяснен введением мотива о «черленых щитах», который разорвал фольклорную ткань Задонщины. Исследователи давно подметили, что таких сочетаний, как лай лисиц на щиты и клекот орла для созыва зверей, ни устная, ни письменная литература не знают.[Перетц. Слово. С. 179.]
Можно было бы утверждать, что мотив «черленых щитов» перенесен в Задонщину из Слова, ибо он до сих пор в памятниках Древней Руси не был известен. Однако недавно Б. М. Клосс обнаружил запись эпического сказания об Алеше Поповиче (в рукописи 60-х гг. XVI в.). В нем упоминается «черлен щит».[Клосс Б. М. Новый памятник русского эпоса в записи XVI века // История СССР. 1968. № 3. С. 156.] Следовательно, в литературе XVI в. это выражение бытовало, а вот о литературе XII в. этого сказать нельзя.
Выражение «за Соломоном» Задонщины превратилось в «за шеломянем»[ «Шеломя» также дважды встречается в Сказании о Мамаевом побоище редакции Никоновской летописи.] (о том, что весь отрывок с Соломоном в Пространной Задонщине вторичен по сравнению с Краткой редакцией, нам уже приходилось писать. См. Задонщина, фрагмент № 13). Допустить же, что благочестивый автор Задонщины из «шеломя» (холма)[По А. В. Соловьеву, «шеломянем» называли пограничный вал, опоясывавший Русскую землю на юге (Соловьев А. В. Шоломя или соломя //Intertational Journal of Slavic Linguistics and Poetics. 1968. Vol. 11. P. 100–109). Толкование очень сомнительное, не подтвержденное дошедшими до нас источниками.] произвел имя библейского царя, трудно. Зато иное соотношение текстов естественно. Дело в том, что в рассказе Ипатьевской летописи по Ермолаевскому списку (текстом, близким к этому списку, пользовался, как мы увидим далее, автор Слова) под 1184 г. встречается выражение «по солъомину» (в Ипатьевском — «по шоломяни», в Хлебниковском и Погодинском — «по солъмине»).[Контекст Ипатьевской летописи (ср.: «взиидоша на шоломя… едуще по шоломени», см.: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 635–636) не оставляет сомнения, что речь идет о холме, а не о проливе («соломя»). См. под 1151 г.: «поиде Гюрги за шоломя (X, П «соломя»)» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 435).] Это давало основание автору отождествить выражения Задонщины и летописи.[К тому же «шеломя» в значении горки, холма, кургана знают северные говоры (Даль. Толковый словарь. Т. 4. С. 627).] А так как в Слове встречается мена «ш» и «с» («шизый» вместо «сизый»), то и в данном случае выражение «за шеломянем» вместо «за соломянем» можно объяснить тем же языковым явлением.[А. В. Соловьев также считает, что «шеломянем» произошло от «соломянем» в результате мены «с» на «ш» (Соловьев А. В. Шоломя или соломя. Р. 109).] Неясный текст Пространной редакции Задонщины преобразился в поэтическую формулу, наполненную лирическим раздумьем о родине. «Пасетъ птиц подобию», очевидно, недоразумение. Вероятно, в протографе Слова, как и в Задонщине, стояло «пасут (т. е. стерегут; «у» в белорусской скорописи XVIII в. похоже на «ѣ»)[Черепнин Л. В. Русская палеография. М., 1956. С. 385.] птицы («ц» надстрочное) под облакы»[Обоснование этого чтения см. в статье: Айналов Д. В. Замечания к тексту Слова о полку Игореве //ТОДРЛ. М.; Л., 1935. Т. 2. С. 82–84. Выражение «подъ облакы» встречаем в Слове еще дважды («орломъ подъ облакы», «умомъ подь облакы»).] (выносное «л» опущено, а надстрочное «к» превратилось в «ю»). В Слове один и тот же образ и эпитет повторяются неоднократно. Так, рефрен «ищучи себе чти, а князю славы» был уже в фрагменте № 7, «кликомъ поля прегородиша» — в фрагменте № 12. К «Русской земле», которая «за шеломянемъ», автор обращается в фрагменте № 11.
Фрагмент № 10. Ольгово гнездо.
Слово:
Дремлетъ въ полѣ Ольгово хороброе гнѣздо, далече залетѣло. Не было нѣ (в изд.: нъ) в обидк порождено, ни соколу, ни кречету, ни тебѣ, чрьный воронь, поганый половчине! Гзакъ бѣжитъ сѣрымъ влъкомъ. Кончакъ ему слѣдъ править къ Дону великому.
Задонщина:
Братия и князи руския, гнездо есмя князя Володимера Киевского… Доселя есмя были не обижены ни ястребу, ни соколу (Так по С. И1, У вместо восьми слов: ни в обиде есмя были. У ни в обиде есми были по рожению ни ястребу. С ни от кого ни ястребу ни соколу), ни белоозерскому кречету, ни тому же псу (Так С. И1, У ни черному ворону) поганому Мамаю.
…и отскочи поганый (Так У, С. И1 нет) Мамай серым волком…
В печатном тексте Слова искажено «небылонъ обидѣ порождено». Надо читать «не было нѣ в обидѣ по рождению» («н» — выносное на конце слова). Правильное чтение восстанавливается по Задонщине. В Слове вводится поэтический образ далеко залетевшего храброго гнезда Ольговичей.
Л. А. Дмитриев считает, что текст Слова ближе к Краткой редакции Задонщины.{Эту мысль он высказал в своем выступлении по моему докладу о Слове о полку Игореве, прочитанному 27 февраля 1963 г. в Институте русской литературы (Пушкинском Доме).} В самом деле, Игорь был внуком Олега и Дмитрий Донской — внуком Ивана Калиты. Но это соображение нельзя принять на том основании, что текстологически фрагмент Слова совпадает с Пространной, а не Краткой редакцией Задонщины. «Внуками» и «дедами» в Древней Руси часто называли предков, {В главе III будет показано, что автор Слова о полку Игореве воспринял эту традицию из русских летописей.} и потому совпадение в данном случае нехарактерно.
Фраза о том, что Ольгово гнездо не было рождено для обиды соколу, кречету и ворону, может создать у читателя впечатление о непобедимости войск Игоря. Но его полки были разбиты половцами. И здесь текст Задонщины недостаточно гармонично вошел в поэтическую ткань Слова.
Отстаивая тезис о первичности Слова, Д. С. Лихачев говорит о естественности фразы «не было… в обидѣ порождено», ибо Игорь Святославич — первый русский князь, попавший в плен к степнякам. «Но то же самое сказать после полуторастолетнего еще не кончившегося чужеземного ига о всех русских князьях было невозможно».[Лихачев. Черты подражательности «Задонщины». С. 98.] Однако в речи Дмитрия Донского ничего подобного нет. Обращаясь к русским князьям, Дмитрий говорит лишь о том, что они (участники грядущего похода на татар) никогда не были «обижены» (т. е. разбиты) Мамаем.[В битве на р. Пьяне (1377 г.) с Арапшою Дмитрий Донской непосредственно не участвовал. По Ермолинской и Львовской летописям, ответственность за поражение в этой битве перелагается на нижегородских князей (Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV–XV веках. М., 1960. С. 579).] Известно, что в 1378 г. на р. Воже русская рать, возглавленная самим Дмитрием Ивановичем, даже разбила войско Бегича, посланного на Русь Мамаем. Следовательно, текст Задонщины о том, что Дмитрий Донской и его сподвижники не были «изобижены» Мамаем, точно передает положение вещей накануне Куликовской битвы.
