Николай Сперанский - Ведьмы и ведьмовство
В самом деле, — продолжают клерикальные историки, — средневековую католическую церковь принято упрекать, что она со своими обрядами, богомольями, чудотворными иконами, мощами и т. п. держала общество в рабстве суеверия, и в высшую заслугу гуманизму и реформации вменяют, что они помогли разбить эти вековые цепи. Не будем переходить на догматическую почву, не будем разбирать, почему и поныне римская церковь особое почитание таинств, святых, мощей, икон относит в область
веры, а не суеверия. Посмотрим только на другую сторону. Взглянем на то, что реформация поставила на место этих народных «суеверий», взглянем на то, в какой мере враждебные католицизму силы в XVI столетии действительно содействовали народному «просвещению».
Протестантские писатели очень охотно повторяют слова Лютера, сказанные по поводу одного легендарного жития Иоанна Златоуста: «Вы смеетесь на такое вранье, и никто из вас не хочет ему верить. Но счастье ваше, молодые люди, что вам воссиял свет. А лет двадцать тому назад посмей кто–нибудь хоть слово в этой легенде объявить выдумкой, его бы обратили в пепел». Протестантам, во–первых, не следовало бы выдавать за факт простую полемическую выходку. Церковь католическая никогда не приравнивала легенд к догматам веры и никого не заставляла всякое слово в них считать за истину. Она только не позволяла дерзко над ними насмехаться. И если говорить о терпимости к критике, то разве можно сравнивать широкую толерантность церкви XV века с той узкой сектантской нетерпимостью к чужому мнению, которая воцарилась в Европе под влиянием реформационного духа. Чтобы убедиться в этом, довольно взглянуть на судьбу гуманизма: как он свободно развивался в эпоху церковного единства и как быстро раскол церковный обратил его в мертвое буквоедство. Но главное: если в протестантских странах теперь позволены были самые грубые издевки над тем, что целые века служило предметом народного почитания, то следует ли отсюда, чтобы протестантская паства стала менее суеверна, чем католическая? И на этот вопрос приходится ответить решительным «нет». Протестантизм нисколько не ослабил народного суеверия. Он только направил его в другое, гораздо более опасное русло. В светлые чудеса святых новая религия запрещала верить. Зато тем более пышным цветом распустилась в ее лоне вера в чудеса мрачного характера, особенно же мысль о непрерывном вмешательстве в людскую жизнь адской силы. Возьмем в самом деле народную литературу на родине протестантизма в Германии, как она сложилась к тому времени, когда реформация успела принести свои плоды, т. е. во второй половине XVI века. Что ж это за унылая картина! «Книги о святых, — пишет один из современников, — которые говорят нам о любви и милосердии Божием и наставляют нас в подвигах христианского милосердия, теперь совсем не в таком ходу и почете, как у старых добрых христиан. Всякий покупает себе теперь книжки, картины и стихи о дьяволе и о темных колдовских, дьявольских искусствах. Я сам знал одного портного, у которого было 10 или 50 такого рода книжек и листов, напечатанных за год или за два. И он еще хвалился своим собранием, как будто бы это было пристойное христианское дело держать у себя в доме такие срамные сказки о черте». «Уж много лет у нас печатается и продается без перерыва бесчисленное множество листов и книжек о ведьмах, чародеях и всякой бесовской нечисти, а также о чудесах и знамениях, которые якобы у нас случаются. Все это дикий вздор, которому раньше не поверил бы ни один разумный человек и которым теперь упиваются почти что все, старые и молодые, простые люди и высокопоставленные особы, считая все это за истинную правду. Мир ослабел в вере, зато как он окреп в суеверии, во всяких бреднях о черте, о привидениях и чудесных знамениях. Боже милостивый, чем же это может кончиться!» И наше собственное знакомство с дошедшими до нас остатками этой литературы, — говорит Янсен, — заставляет нас без оговорок подписаться под такою характеристикой. Когда читаешь эту литературу, то в голову невольно приходит известный диалог Лукиана «Любитель вранья», и вместе с Лукианом хочется воскликнуть: «Уж если вы не имеете никакого уважения к себе самим, то пожалели бы вы по крайней мере молодых людей и посовестились бы забивать их голову такими нелепыми, страшными сказками. Ведь, раз они овладеют детским воображением, они потом всю жизнь не будут давать людям покоя, заставляя их трепетать перед шорохом каждого листа и делая их жертвой всякого суеверия и страха перед духами».
Вот несколько образчиков этой умопомрачающей литературы из богатого собрания, помещенного Янсеном в его известной «Истории немецкого народа»[52]. Особый обширный ее отдел образуют трактаты о «знамениях». Знамений этих, с гордостью заявляют протестантские проповедники, небо никогда не являло столько, сколько оно являет с тех пор, как на земле снова воссиял свет истинного Евангелия. «Я думаю, — писал известный проповедник Мускулус в своем трактате «О Мезехе и Кедаре, о Гоге и Магоге» и т. д. (1577 г.), — что если бы собрать все чудесные знамения, записанные у всех историков от сотворения мира, то их не наберется столько — и столь разнообразных и странных, — сколько их огласилось у нас в печати за последние 10 лет». На первом месте по частоте стояли среди этих знамений рождения различных чудищ. В море и в реках вылавливались такие твари, которые не виданы были от века: рыбы с папскими головами, с монашескими капуцами и иезуитскими шапочками и т. п. Еще в начале реформации Тибр выбросил уродливое существо, в котором — по толкованию Меланхтона — Бог изобразил ужасы папства, дабы остеречь добрых христиан от римского антихриста и его челяди. Около того же времени у одной коровы во Фрейберге родился теленок с виду, как монах. Весь мир, писал по этому поводу Лютер, должен затрепетать перед таким страшным знамением. «Трепещут же люди, когда им случится увидать дьявола или привидение или услыхать таинственные стуки. А это ведь пустяки сравнительно с такою страстью, где сам Бог показывает свое откровение. Он ясно говорит этим теленком, сколь он враждебен монашеству. Паписты здесь, как в зеркале, должны увидать, чем они являются для Бога и за что их почитает небо». «Всякая беременная женщина, — писал один из верных Лютеровых учеников, — должна помышлять о своих грехах и каяться, ибо не может она знать, какой от нее будет плод и не появится ли от нее ради особой кары всех окружающих пороков и в немецкой земле какое–нибудь из тех творений, которые описаны и нарисованы в книжке Элуцидарии, находящейся у всех в руках». А в этом Элуцидарии, являвшемся тогда действительно одной из самых распространенных народных книг, повествовалось: «В стране Индии есть люди с песьими головами и разговаривают лаем; иные бывают там обоего пола — сразу мужчина и женщина; все они могут рожать детей, как женщины, и производить, как мужчины; правая грудь у них мужская, а левая женская… В стране Сицилии у иных такие уши, что покрывают все тело. — В Эфиопии у иных бывают рога, длинные носы и козьи ноги» и т. д. Но, видно, многие беременные женщины каялись плохо, так как «самые достоверные листки» в эпоху реформации сообщали случаи рождения в Германии чудищ, хуже описанных в Элуцидарии. В Бахарах, например, жена одного пьяницы родила в 1595 г. младенца с змеиным хвостом длиной в три локтя. Когда отец явился из шинка, чудище бросилось на него, как ястреб, и, обвившись кругом него, умертвило ядовитыми укусами. Известий же о том, как женщины рождали поросят, ослят или волчат и как, обратно, неразумные скоты рождали человеческие существа, нельзя было и перечесть. Небо следило тогда даже за нарядами и выражало свое неодобрение новым модам тем, что иные младенцы из чрева матери выходили уже, к ужасу людскому, в брыжжах и франтовских шароварах.
Auch wird kein Missgeburt uns heut Pur Augen gestellt, die uns nicht bedeut Ein Straf, und dass zu dieser Frist Kein greulicher Monstrum zu finden ist Denn der Mensch, so durch Adam Fall Verderbt ist durchaus uberall[53].
С таким же рвением раздувало протестантское духовенство народный страх перед кометами и другими необычайными небесными явлениями. Еще в XV столетии известный математик Иоганн Мюллер из Кенигсберга (Ре–гиомонтанус) сделал кометы предметом точных астрономических изысканий. Но протестантские пасторы XVI века не желали об этом слышать. Они считали своею священной обязанностью «разъяснять словом и писанием страшное значение комет, вливая этим спасительный ужас перед судом Божиим». «Иные говорят, — восклицал один из рьяных проповедников, — будто истолкованием комет должны заниматься не проповедники, а математики. Но мне до этих людей нет дела. Пусть они строят кислые рожи и всячески ругаются, как они выучились от отца своего дьявола: я не зарою данного мне от Бога таланта в землю». И всякое явление кометы сопровождалось запугиванием народа по всем церквам. «Труба гремит, лев рыкает, кто смеет не слушать». Особенными знамениями почтило протестантскую церковь небо, когда папа Григорий стал вводить свой исправленный календарь. Некоторые из протестантских проповедников сейчас же поняли, в чем дело. Затеяно это, поясняли они народу, «чтобы Христос спутался и не знал, когда собственно наступит срок второго пришествия, и чтобы папе не приходилось трепетать и можно было дольше на свободе безнаказанно продолжать свое живодерство, богохульство и всякое непотребство. Бог да покарает этого прохвоста». И чтобы удержать протестантов от принятия этого злостного календаря, который антихрист Григорий выпустил в свет, ища крови и гибели бедных евангелических христиан, месяц сам стал их предостерегать. Это видели в разных местах. Так, в одной деревне он снизошел на землю к людям и, грозно глядя, с кровавым ликом, несколько раз ясно выговорил: «Горе, горе, кровь, кровь, папа и иезуиты».
