Майкл Бейджент - Запретная археология
В воскресенье 23 марта 1879 года Каваллари, в присутствии представителей местной власти и толпы зевак, торжественно вскрыл гробницу. Внутри находился мужской скелет, обращенный лицом на восток, а рядом с его головой была тонкая золотая пластина, сложенная, как выяснилось, девять раз. Когда ее раскрыли, она оказалась чуть более тридцати одного дюйма в длину и почти дюйм в ширину; внутри ее Каваллари обнаружил вторую сложенную пластину – размером примерно два на один дюйм. Обе золотые пластины содержали текст, написанный архаическими буквами, относившимися к четвертому веку до н. э. Самое удивительное, что этот текст давал указания умершему в манере, более присущей древним египтянам, нежели древним грекам.
В декабре того же года был раскопан еще один курган. В нем были найдены три каменные гробницы, все они явно относились к разному времени. Внутри каждой гробницы находился скелет, точно так же обращенный лицом на восток. И у каждого скелета, около правой руки, была небольшая тонкая пластина из золота, также с нанесенным кратким текстом.
С тех пор были обнаружены или опознаны другие примеры этих надписанных золотых пластин. У английского коллекционера, жившего в Риме, была одна такая, найденная в Южной Италии в восемнадцатом столетии. Еще шесть были найдены в центральной части Крита. Две были обнаружены в могилах в Фессалии, в Греции. В 1969 году еще одна такая пластина была найдена в могиле женщины в местечке Гиппоний – ныне Вибо-Валентия – по другую сторону гор от Фурии, на побережье Тирренского моря. Спустя шестнадцать лет еще две были найдены в Фессалии, на этот раз в форме листьев плюща. В общем итоге было обнаружено семнадцать пластин, все, за исключением одной, датируемые третьим или четвертым веком до н. э.
Тексты, нанесенные на эти пластины, давали указания покойным, с тем, чтобы они не заблудились во время путешествия по другому миру. Они также обещали конечную награду – бессмертие. По своему стилю и содержанию они отчетливо походили на тексты египетской «Книги мертвых». В тех и других сквозит одна и та же, объединяющая их главная тема: что хранители преисподней останавливают и испытывают душу умершего и что душа заявляет о своем тождестве с одним из богов или одной из звезд. На одной из пластин, найденных в Фессалии, умерший человек восхваляется как: «О счастливый и блаженный, ты будешь богом, более не смертный». Такое сходство не могло быть просто случайным совпадением. Археологи неохотно признали, что эти золотые пластины доказывали существование ранних и тесных культурных связей между Древним Египтом и греками, в особенности в колониях Южной Италии.
В результате картина греческого культурного наследия стала немного более сложной.
Смешение мистики
Не нужно удивляться существованию таких связей. Мы склонны забывать, как легко перемещались люди – и их идеи – в древние времена. Ученые, торговцы, ремесленники, строители – все путешествовали то туда, то сюда, через каждую границу, по каждому морю. Греки, в частности, имели тесные связи с Египтом; в 570 г. до н. э. фараон Амасис разрешил им основать целый город, Навкратис, в качестве торговой базы в дельте Нила. Он даже позволил им строить свои собственные храмы.
Но задолго до этого времени, по крайней мере с 700 г. до н. э., греческий остров Самос уже поддерживал прочные торговые отношения с Египтом. При Амасисе эти отношения особенно окрепли, а купцы с острова тоже обосновались в Навкратисе. Вскоре после основания этого города, около 558 г. до н. э., на Самосе поселился, взяв в жены местную женщину, финикийский торговец из Тира. Их ребенку суждено было стать одним из самых влиятельных философов в истории человечества – знаменитым Пифагором. Выросши, он, как и многие его соотечественники самосцы, принялся много путешествовать. Но, в отличие от них, он делал это ради знаний, а не ради торговли: он становился посвященным в сакральные таинства каждой культуры, с которой знакомился.
Пифагор начал свои странствования в раннем возрасте, когда отец отправил его на учебу в Тир, в Финикию. Он пробыл там до двадцати двух лет, когда отправился в Египет, где затем многие годы жил и учился. За это время он выучился читать иероглифы, что включало в себя и знания их символического толкования – загадочный вопрос, по поводу которого современные египтологи хранят странное молчание.
В 525 году до н. э. персидский царь Камбиз предпринял поход на Египет, и Пифагор, в числе многих других, был угнан в качестве пленника в Вавилон. Однако, оказавшись там, он вскоре начал заниматься с зороастрийским магом. Спустя несколько лет ему позволили уехать, и сначала он посетил Крит, а потом Грецию. В конце концов, около 518 года до н. э., он приехал в Южную Италию, в залив Таранто, где основал свою знаменитую школу, сперва в Кротоне, а позднее дальше к северу на побережье – в Метапонте.
Музыка сфер
Многое из того, чему учил Пифагор, было знакомо египтянам: что душа бессмертна и что мертвые путешествуют к звездам. Он также учил о переселении душ – о чем Геродот открыто говорит как о египетском веровании – и о памяти прошлых жизней.
Учение Пифагора было основано на вере в динамическую гармонию Вселенной, вечно меняющуюся парадигму, которая буквальным образом может быть услышана как созвучие музыкальных нот, которое сам Пифагор якобы способен был слышать. Большинство других людей, объяснял он, не способны слышать его потому, что не привыкли к этому: музыка эта создается постоянным движением планет и звезд, и она никогда не прерывается контрастирующим периодом тишины, который бы мог сделать ее более явственной.
Подход Пифагора к познанию был мистическим. Он основывался на откровении. Но чтобы получить этот божественный дар, человек должен был очиститься. Этим и мотивировалось вступление в его аскетическую общину. Прежде всего, Пифагор видел в себе целителя – как тела, так и души. В частности, он исцелял посредством музыкальной гармонии. И в этом отношении Пифагор был весьма практичен: он не проводил никакого разграничения между ролью целителя, мага или философа. Он немало отличался от поздних греческих философов, которые были олицетворением интеллектуальной теории, далекой от практических вопросов.
Пифагор учил не при помощи рассудочных построений, а используя символизм, так как полагал это наилучшим средством выражения мистической истины. К тому же такое символическое учение могло быть опубликовано и все равно оставаться тайным; уразуметь его могли только те, кто имел правильное понимание. Как мы увидим, именно так обстоит дело с алхимией.
В годы жизни Пифагора – и позднее – в Египте произошли глубокие перемены. Персидское владычество с 525 по 404 год до н. э. открыло страну для разных влияний – от зороастрийского до вавилонского. Едва минуло 200 лет после этого, как вторглись греки под водительством Александра Великого; к тому времени империя греков простиралась на восток вплоть до Индии. И таким образом в греческий мир проник и индийский мистицизм – ведический и буддистский.
Ко времени строительства великой библиотеки в Александрии, столице греческого Египта в третьем веке до н. э., город являлся плавильным котлом для мистических религиозных культов. Одновременно Египет продолжал сохранять свои собственные древние и эзотерические учения, запечатленные в «Книге мертвых», «Текстах саркофагов» и «Текстах пирамид».
Из этого плавильного котла, этого тигля, вышла алхимия.
Из плавильного тигля
Алхимия, как мы ее знаем, впервые, судя по всему, появляется в трудах Болоса, гражданина Мендеса, города в западной части дельты Нила. Он умер около 250 г. до н. э., при жизни став очевидцем правления царей Птолемея I и II и основания Александрийской библиотеки. У Волоса мы находим два великих мистических направления в их сочетании. С одной стороны, он был увлечен эзотерической традицией Египта, в особенности магической ее составляющей – его сочинения содержат многочисленные заклинания, которые требуют использования звука и контроля дыхания. С другой стороны, он был приверженцем пифагорейского учения и целительства, несмотря на то, что Пифагор умер за 200 с лишним лет до него.
Болос из Мендеса считался активным пифагорейцем. Он исповедовал убеждение, что материя во всем своем бесконечном разнообразии является не более чем поверхностным восприятием лежащего в основе гармонического единства. Как следствие этого он считал, что формы материи текучи, что одна форма может быть превращена в другую – свинец, к примеру, может быть изменен в золото. При этом он не был только мистиком; он приобрел практические навыки в химии и металлургии.
Одним словом, Болос из Мендеса являлся решающей фигурой как для переноса пифагорейских традиций в Египет, так и для последующего развития того, что стало известно как алхимия. И этому суждено было соединиться с позднейшими герметическими сочинениями – Книгами Гермеса, – которые и сами объединяли египетские и пифагорейские мистические темы. Возможно, они даже напрямую обязаны Болосу и его соратникам. Но на данный момент это может быть только догадкой. Его истинная роль могла бы стать яснее, если бы у нас имелся полный текст написанной им книги, носившей название «Физика и мистические вопросы». К сожалению, сквозь тысячелетия до нас дошли только ее фрагменты.
