Ричард Фейнман - Радость познания
Так я стал все больше и больше интересоваться математикой, связанной с физикой. Кроме того, математика сама по себе всегда казалась для меня очень привлекательной. Я люблю ее всю свою жизнь.
Диктор: После окончания Массачусетского технологического института Ричард Фейнман переместился приблизительно на 400 миль южнее в Принстонский университет, где со временем получил докторскую степень. Именно там в 24 года он прочитал свою первую официальную лекцию. Как выяснилось, это была очень содержательная лекция.
Фейнман: Тогда я был неопытным новичком и работал с профессором Уилером[35] в качестве научного сотрудника; мы вместе разработали новую теорию, как ведет себя свет, когда в разных местах происходит взаимодействие между атомами; для того времени это была весьма интересная теория. Профессор Вигнер[36], который руководил семинаром, предложил, чтобы мы выступили на семинаре, а профессор Уилер сказал, что ввиду моей молодости и отсутствия опыта выступлений на семинарах это отличная возможность попрактиковаться. Это была моя первая лекция по специальности.
Я начал к ней готовиться. Позже ко мне зашел Вигнер и сказал: «Работа эта довольно важная, поэтому я пригласил на семинар профессора Паули — великого физика, который приедет из Цюриха, профессора фон Неймана — величайшего в мире математика, Генри Норриса Рассела — знаменитого астронома, и Альберта Эйнштейна, который живет поблизости». Я побелел как полотно, а он продолжал: «Не нервничайте и не беспокойтесь об этом. Во-первых, если профессор Рассел заснет, не расстраивайтесь — он всегда спит на лекциях. Когда профессор Паули кивает, продолжайте говорить, но не слишком радуйтесь — он всегда кивает, его обычно трясет» — и так далее. Он хотел меня немного подбодрить, но я еще больше разволновался. Профессор Уилер обещал отвечать на вопросы, а от меня требовалось всего ничего — прочитать лекцию.
Я вспоминаю свое выступление — представьте свой первый опыт — это как пройти сквозь огонь. Я заранее выписал все уравнения на доске, так что вся доска была ими испещрена. Никто не хотел смотреть на такое количество уравнений… Все хотели получше разобраться в идее. Помню, как я поднялся для выступления, сознавая, сколько там присутствует великих людей — и испугался. Еще помню, как выхватил бумаги со своими записями из конверта, и все они перемешались. Я тут же отложил бумаги в сторону и начал говорить. И тут со мной что-то произошло, и всегда с тех пор происходит — это удивительная штука. Если я говорю о физике, а я люблю эту науку — я думаю только о физике и перестаю беспокоиться, где я нахожусь; все остальное меня просто перестает волновать. И все пошло очень легко. Я как можно проще объяснил им все «дело». Я не думал о том, кто там находится. А думал только о задаче, которую объяснял. В конце, когда наступило время задавать вопросы, меня ничуть это не беспокоило, поскольку профессор Уилер собирался сам на них отвечать. Встал профессор Паули — он сидел радом с профессором Эйнштейном — и сказал: «Я не понял, эта теория может оказаться правильной из-за этого, того или третьего и так далее… Вы согласны со мной, профессор Эйнштейн?» Эйнштейн произнес: «Не-е-ет». Это было самое чудесное «нет», которое я когда-либо слышал.
Диктор: Именно в Принстоне Ричард Фейнман понял, что, хотя он и живет всецело в мире математики и теоретической физики, существует другой, внешний мир, который настойчиво требует от него практических решений. В те годы мир был охвачен войной, и Соединенные Штаты начали работать над атомной бомбой.
Фейнман: Примерно в то время Боб Уилсон зашел ко мне в комнату и рассказал о проекте, к которому он подключился. Проект был связан с получением урана для атомной бомбы. Он сказал, что встреча назначена на 3.00, и все это страшный секрет, но он знал, что, когда я пойму, в чем состоит секрет, я тоже включусь в работу, поэтому никакого вреда в том, что он мне это рассказал, нет. Я ответил: «Ты ошибся, посвятив меня в секрет. Я не собираюсь там работать. Я должен вернуться к своей работе — к диссертации». Он выскользнул из комнаты, но напомнил: «Мы собираемся ровно в 3.00». Разговор произошел утром. Я вышагивал из угла в угол и думал, что будет, если бомба окажется в руках Германии, и решил, что эта работа очень важная и захватывающая. Ровно в 3.00 я был на встрече и приостановил работу над диссертацией.
Для создания бомбы нужно было разделить изотопы урана. Уран существовал в виде двух изотопов, U235 и U238, именно U235 был реактивным, и его следовало выделить. Уилсон разработал схему разделения — создавая и аккумулируя пучки ионов. Скорости обоих изотопов при одинаковой энергии слегка различны. Если вы создадите небольшие количества изотопов и пропустите их через длинную трубку, реактивный изотоп будет впереди, и таким способом вы сможете разделить изотопы. Таков был его план. До этого момента я был теоретиком. Первоначально мне предстояло установить, окажется ли такая установка практически работоспособной, можно ли ее вообще сделать? Существовало много вопросов о пространственных ограничениях заряда и других свойствах. Но я показал, что ее можно сделать.
Диктор: Несмотря на то что Фейнман показал, что метод Уилсона разделения изотопов урана теоретически возможен, в конечном итоге для атомной бомбы был использован другой метод производства урана-235. Тем не менее на долю Ричарда Фейнмана с его высокой квалификацией физика-теоретика выпал огромный объем работы в главной лаборатории Лос-Аламоса, штат Нью-Мексико, связанной с разработкой бомбы. После войны он работал в Лаборатории ядерных исследований в Корнеллском университете. Сегодня он испытывает смешанные чувства относительно работы в атомном проекте. Прав ли он был, согласившись работать над бомбой?
Фейнман: Нет, я не думаю, что ошибся, я принял правильное решение, особенно учитывая то время. Я думал над этим — тогда была реальная опасность, что Германия получит бомбу. Но я был не прав в том, что продолжил работу уже после капитуляции Германии. Мы работали очень интенсивно, и я не останавливался, и даже не задумывался, что ситуация давно изменилась. И вот что я вам скажу: если у вас есть причины заниматься чем-то, очень серьезные причины, и вы начинаете работать, вы должны время от времени останавливаться и пересматривать первоначальные мотивы. В свое время я принял решение, считая, что был прав, но продолжать, не обдумывая изменившуюся ситуацию, было бы неправильно. Я не знаю, как все сложилось бы, если бы я думал об этом. Может быть, я решил бы продолжать в любом случае — не знаю. Однако это ошибка — не учитывать того, что первоначальные условия, на основании которых вы принимали решение, изменились.
Диктор: После пяти лет в Корнелле доктор Фейнман, как и многие до и после него, влюбился в Калифорнию и перешел на работу в Калифорнийский технологический институт.
Фейнман: Прежде всего погода в Итаке прескверная. Во-вторых, я любитель ночных клубов и подобных заведений.
Боб Бачер пригласил меня сюда прочитать серию лекций о моей работе в Корнелле. Итак, я прочитал лекции, а он и спрашивает: «Хочешь, я одолжу тебе свой автомобиль?» И я каждый вечер наслаждался видами Голливуда, Сансет-стрит[37], и эта смесь великолепной погоды и широких горизонтов в сравнении с маленькими городками штата Нью-Йорк окончательно убедили меня, что надо перебираться сюда. Это было совсем нетрудно. И тут я не совершил ошибки. Это было еще одно правильное решение.
Диктор: На факультете Калифорнийского технологического института доктор Фейнман превратился в Ричарда Чейса Толмена Фейнмана, профессора теоретической физики. В 1954 году он получил премию Альберта Эйнштейна, а в 1962 году Комиссия по атомной энергии присудила ему премию Е. О. Лоуренса за «заслуживающий особого поощрения вклад в разработку, использование и контроль над атомной энергией». И наконец, в 1965 году он получил Нобелевскую премию по физике. Он разделил ее с Син-Итиро Томонагой из Японии и Джулианом Швингером из Гарварда. Для доктора Фейнмана известие о Нобелевской премии связано с внезапным пробуждением.
Фейнман: Меня разбудил телефон, звонил журналист из одной радиовещательной компании. Меня раздосадовало это раннее пробуждение — естественная реакция. Человек полусонный, полураздраженный. Журналист говорит: «Мы рады сообщить, что вам присуждена Нобелевская премия». Я подумал про себя, все еще раздосадованный — это неофициальное заявление. И ответил ему: «Не могли бы вы перезвонить мне утром?» Но он продолжал: «Я думал, вы обрадуетесь». «Я сплю», — сказал я и положил трубку. Жена спросила: «Что это было?» Я промямлил: «Я получил Нобелевскую премию». Она не поверила: «Перестань, ты дурачишь меня!» Я часто подтрунивал над ней. Каждый раз, когда я пытался подшутить, она видела меня насквозь, но в тот раз она обманулась. Она решила, что это какой-нибудь надравшийся студент или что-то в этом роде. Словом, не поверила мне. Но когда спустя десять минут раздался второй звонок, из другой газеты, я сказал: «Да, я уже слышал, оставьте меня в покое». Тогда я снял трубку с телефонного аппарата, чтобы отправиться поспать, а к 8.00 положить трубку обратно. Но больше не мог заснуть, и жена тоже. Я встал, прошелся, и все-таки положил трубку, и начал ждать телефонного звонка.
