Андрей Звонков - Пока едет «Скорая». Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь
Чем больше решалось дел в течение дня, тем больше Таню раздражало ощущение отсутствия праздника. А точнее, как однажды сказала мама Восьмого марта: «Праздника не чувствуется», зато, когда вечером пришел папа, который работал в праздничный день, сгреб всю семью и повел в ресторан, праздник почувствовался, особенно когда начали раздавать подарки. Таня себя успокаивала: все еще впереди. И шампанское, и куранты, и хорошая компания, но тоскливое предчувствие давило в груди. Что не будет ей радостно в той шумной компании. И поэтому, когда вдруг мобильник взорвался звонком от Ерофеева, она чуть не завопила в трубку:
– Привет!
– Привет, – спокойно сказал Саша. – Как ты?
– С наступающим тебя Новым годом! – выпалила Таня.
– Спасибо, и тебя тоже. Так как ты?
Вопрос, на который или надо врать с фальшивой улыбкой, или отвечать честно, но тогда настроение испортится и у спрашивающего. Папа говорит: «Отвечай честно – если плохо, значит, плохо. В следующий раз не будут спрашивать».
Таня посопела носом и сказала букой:
– Праздника не чувствуется.
– Аналогично, – подтвердил Ерофеев. – Ты хочешь со мной поездить?
– А можно? – Внутри будто все зазвенело, и, чтобы не выдать радости, Таня спросила шепотом: – А кто сегодня за старшего?
– Напарница заболела, я один. Если составишь компанию, буду рад. Сомов разрешил, я спрашивал.
– До утра? – спросила Таня и подумала: «Сомов – золотой дядька, я с ним работала, он почти как Ерофеев, только старый – ему за пятьдесят, а так с ним тоже интересно».
– Ну да… А как еще? Среди ночи домой поскачешь?
– Нет, конечно. Я приеду. Ко скольких?
– Ловим тебя через два часа у ворот подстанции.
Что-то в воздухе переменилось. Небо поднялось и чуток, самую малость, поголубело… И снег под ногами уже не хлюпает утробно, а ручейки, будто весной, журчат вдоль тротуара… И палатка «Куры-гриль» источает не мерзостный запах пригоревшего куриного жира, а очень даже манит довольно приятным ароматом. «Надо будет купить к столу», – подумала Таня, сворачивая к дому. Главное, быстренько принять душ, собрать вещи. Хотя что там собирать? Джинсы, свитер, халат, фонендоскоп не забыть (совать в уши подстанционный, неизвестно в чьих ушах уже побывавший, Таня брезговала, особенно после того, как они с Ерофеевым возили в Боткинскую больницу женщину врача-терапевта из поликлиники с фурункулом в ухе), достала и протерла от пыли влажной салфеткой виниловые полусапожки, специально купленные для работы в слякоть.
Главное, кошку покормить не забыла да сорбента сыпанула в лоток. Уже в сумерках Таня подошла к воротам подстанции, позвонила Ерофееву:
– Я тут.
– Жди, мы едем. Не замерзнешь?
– Нет, – сказала она, и ее сразу зазнобило.
В машине тепло. Таня забралась в кресло в салоне, запихнула сумку под носилки – и будто и не было недели разлуки, будто только вчера они ездили вместе или пару дней назад. «Газель» вкатилась на территорию.
– А я курицу купила – гриль, – сказала Таня. – Пойдет?
– Этим живоглотам все пойдет, – отозвался водитель, – только дай. А кетчуп есть?
Татьяна покачала головой:
– Нет, про кетчуп забыла. Что нового? – спросила она и водителя, и Сашу.
– Да все по-старому, хотя есть грустная новость, – отозвался Ерофеев.
– Что случилось? – встревожилась Таня.
– Видякина помнишь?
Она кивнула.
– Умер.
– Как же так? – Таня вспомнила мужчину с бронхиальной астмой. – У него ж сын? Мальчик, да? Сколько ему… двенадцать лет?
Ерофеев вышел из машины, открыл боковую дверь и помог Тане выйти, забрал пакет с курицей.
– Идиотская история, – сказал он. – Мы ж тогда с тобой свезли Видякина, он лечился, потом выписался с улучшением. Сын его в это время жил в интернате. – Таня слушала, семенила рядом с Ерофеевым. – Недели полторы назад он взял мальчишку на выходные, и они гуляли в парке Горького, ну и покатались на «американских горках». Ты понимаешь?
– Обострение астмы?
– Конечно, он опять простудился, к вечеру начал задыхаться, парень хотел вызвать нас, отец не разрешал, пока не потерял сознание, а когда приехали, он уже был мертв.
– А как же сын?
Ерофеев пожал плечами.
– Живет в интернате. Ищут его мать. Мы ведь о ней ничего не знаем. Парнишка себя винит в смерти отца. И разубедить его сложно. – Саша вздохнул. – В общем, год кончается невесело. Как ты говоришь? Праздника не чувствуется? Так вроде и не праздник – просто смена одного года другим.
Ерофеев был прав. Будто и не праздник – гоняли хуже, чем в будние дни. Они только вошли, Саша направился пополнять запас лекарств в «аптеку», а по селектору им уже объявляли вызов. Таня подошла к окошку диспетчерской, взяла карточку – «мужчина, пятьдесят семь лет, боли в животе».
В машине как обычно.
– К чему готовимся? – спросил Ерофеев.
– К чему угодно, – отозвалась Таня.
– Верно. А все-таки, что наиболее вероятно?
– Возраст пятьдесят семь, мужчина… – На минуточку задумалась. – Если полный – печеночная колика, холецистит, язва – обострение или прободная, гастрит, ну это уже и не у полных…
Ерофеев кивнул.
– А еще возраст, опасный для инфаркта, может быть абдоминальная форма.
Ерофеев снова кивнул.
– Может быть почечная колика. Когда впервые или камень на переходе из лоханки в мочеточник, то часто жалуются на боли в животе, а еще аппендицит…
Опять кивок.
– А еще, если гипертоник и мерцательная аритмия, может быть тромбоз кишечных артерий… – сказала Таня, вспомнив давний вызов к умиравшему от такого тромбоза мужчине.
– Панкреатит забыла с панкреанекрозом, – остудил ее Ерофеев, – холодцу свиного покушает с чесночком, водочкой ледяной зальет – и будь здоров… Через три часа на стенку лезет от боли.
– Ладно вам, гадалки, – сказал водитель. – Сейчас подниметесь и все увидите, чего перебирать? У меня брат заместо домкрата трактор поднял, у него пупок развязался – тоже живот болел. Так ему банкой нутро на место ставили.
Таня замерла, удивленно поглядев на водителя.
– Как это – банкой?
Водитель сказал:
– Бабка берет трехлитровую банку, сперва наговор пускает, потом пучок какой-то травы запалит и внутрь кинет, потом начинает горлышком банки над животом водить – нутро-то само на место и встает.
– Пойдем, – сказал Ерофеев, – большая уже сказки слушать!
Водитель насупился, обидевшись, что ему не верят.
В квартире праздника тоже не чувствовалось или он тут был непреходящим… судя по количеству пустых бутылок из-под водки, наливок, коньяка, текилы, каких-то малознакомых, но, судя по этикеткам, страшно горючих смесей, предназначенных для употребления вовнутрь… На одной бутылке Таня прочитала: «CAMPARI». Кроме больного, как и было заявлено – мужчины пятидесяти семи лет, залежей пустой вонюче-водочной посуды, в доме обнаружилась еще и женщина средних лет, которая задумчиво бродила между пустых бутылок и повторяла, ломая мозолистые руки:
– Под самый Новый год. Витя, ты сволочь! Не мог подождать? Кто тебя просил нажираться? Нам еще елку наряжать – я не знаю, где игрушки…
– Зачем тебе елка? – стонал на диванчике больной. – Зачем тебе игрушки? Мы в ресторан пойдем… говорил же.
– Потому что положено, – не повышая голоса, отвечала женщина, выписывая восьмерки на паркете. – На Новый год положено елку наряжать, а не нажираться…
– Да кем и куда положено? – простонал опять мужчина. – Я не пил…
Женщина остановилась перед медиками, застывшими в дверях в изумлении.
– Он не пил, он ел… И объелся…
Мужчина с диванчика протянул руку за голову к серванту, достал упаковку таблеток, выщелкнул пару и закинул в рот.
Ерофеев бросил ящик и поспешил к больному.
– Эээ! Погодите! Что вы пьете?
Мужчина глотнул и уставился на фельдшера.
– Баралгин. А что, нельзя?
Саша обреченно махнул рукой, повернулся к Тане:
– Иди сюда, давай осматривать, пока есть время.
Таня принялась выполнять распоряжения Ерофеева. Как учили их, начала осмотр живота сверху вниз, как он себя ведет по отношению к дыханию, каков на ощупь, старалась обнаружить признаки воспаления брюшины – перитонит, не нашла, однако обнаружила признаки воспаления желчного пузыря – холецистита. Ерофеев стоял рядом, наблюдая за Таней и вглядываясь в лицо больного. Лицо морщилось, когда Танина ладонь наступала на ямку под ложечкой. Саша присел на корточки и сперва пальцем о палец выступал печень, потом, глубоко запуская пальцы под ребро, прощупал ее же, больной при этом немного морщился.
Ерофеев отошел от постели больного, предоставив Тане изучать специфические симптомы, повернулся к женщине.
– А что он ел и когда? Сегодня?
– Вчера, – ответил мужчина, – мы на работе Новый год праздновали. – И вдруг добавил не к месту: – Я эссенциале пью!
