Виталий Ивашнев - Щепкин
В доме на 3-й Мещанской, где последние годы жил Щепкин, кроме самых близких родных, здесь находили приют многие — Сергей Васильевич Шумский, уже нами упомянутый, был замечен в провинции и привезен в Москву Михаилом Семеновичем и поселен в доме; мать рано скончавшегося актера и поэта, автора известной песни «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан» — Н. Г. Цыганова; сестра знаменитого Мочалова Мария Спиридоновна Франциева; старичок-парикмахер Пантелей Иванович, служивший со Щепкиным еще в Курске и умерший у него на руках. Старушки часто ссорились между собой, но Михаил Семенович умел их ловко мирить. Он подходил обычно к каждой из них, целовал и называл «резвушками». «Старушки были довольны и водворялся мир». Сестру Мочалова Щепкин называл Трагедией и с удовольствием разыгрывал с ней домашние импровизированные сценки. Невестка артиста вспоминала: «По комнатам двигались дряхлые старушки в больших чепцах; тут же расхаживали между ними молодые студенты, сыновья М. С. Щепкина и их товарищи. Часто среди них появлялись молодые артистки, вместе с ним игравшие на московской сцене».
Более двадцати лет «пользовались благодеяниями» щепкинского дома вдова содержателя Курского театра Барсова Петра Егоровича с шестью детьми. Один из сыновей оставил запись о памятном дне вселения в щепкинский дом: «…Мы приехали в Москву во время обеда, нам было неловко явиться в дорожных костюмах за стол, где, по-видимому, было столько гостей; но все это была одна семья, среди которой не было ни одного гостя. За столом, без преувеличения, было двадцать человек. Невольно родился в нас вопрос: где же поместят нас? Не будем ли мы лишние? Но Михаил Семенович своим радушным приемом устранил этот вопрос навсегда. В семье его нас не отличали от его детей; мало того, он иногда сердился на своих детей за детские шалости, к нам же обращался с мягким выговором, и дело оканчивалось слезами с обеих сторон. Но не мы первые, не мы и последние в течение двадцати лет жили в семье его: кроме нас беспрестанно являлись новые лица, остававшиеся в доме Михаила Семеновича кто месяц, кто год, и едва ли кому-нибудь из них удавалось поблагодарить гостеприимного хозяина и благотворительного человека: Михаил Семенович не выслушивал благодарности».
Елена Дмитриевна под стать верному супругу, замечательно и спокойно управлялась с большим хозяйством. Ее одинаковая расположенность ко всем, ровный характер и искреннее внимание к каждому домочадцу вносили особую атмосферу доброжелательности и человеколюбия в дом, где никто не чувствовал себя лишним или обременительным.
А какие гости собирались здесь на обед или ужин! По поводу и без оного, чтобы просто побыть среди приятных и близких по духу людей. Трудно назвать писателей, критиков или ученых, кто не переступал порог этого теплого и светлого дома. Весь цвет Московского университета перебывал в гостях у Щепкиных, находя равных по интересам и интеллекту собеседников. Ну а служители Мельпомены тут были как свои. В доме Щепкина, как вспоминал один из нередких посетителей его, «находило приют искусство, а простые и добрые обычаи семьи отрадно влияли на посещавшую молодежь». Это был своего рода клуб интереснейших людей, незабываемых встреч, одно из притягательнейших мест культурной жизни Москвы со своей особой атмосферой, погружавшей каждого человека в мир театра, литературы, музыки, живописи, науки. Здесь каждый чувствовал себя свободно, раскованно, органично входил в круг общения. И тон всему задавал, конечно, хозяин дома. Чего стоили одни пародии, которые он разыгрывал обычно с Марией Спиридоновной Франциевой, на фальшивую театральность. «Постой, дочь нежная преступного отца», — обращался он напыщенно словами из трагедии В. А. Озерова «Эдип в Афинах». Мария Спиридоновна «тотчас входила в его тон и отвечала ему монологом Антигоны, с декламацией старого времени и с поднятой кверху рукой». Присутствующие живо реагировали на каждую удачную реплику, жест, иногда подхватывали их, изображая импровизированный хор.
А с каким восторгом все слушали писателя Александра Николаевича Афанасьева, известного собирателя фольклора, сочинителя превосходных сказок. Себя он обычно выводил «в виде Бабы Яги, Кетчера в виде Змея-Горыныча, Петра Михайловича (сына Щепкина. — В. И.) — каликой перехожим… Михаил Семенович аплодирует, переходит от одной к другой группе гостей, добродушно улыбаясь».
Сколько рассказов, стихов, глав из романов, повестей, поэм впервые были прочитаны в этом доме и получили первое признание!.. Многие произведения Гоголя, включая «Мертвые души», к радости присутствующих были прочитаны самим автором. Тарас Григорьевич Шевченко декламировал здесь свои поэтические творения, а Иван Сергеевич Тургенев не раз выносил здесь на суд собравшихся свою прозу или пьесы. «Судьба всякого нового литературного произведения, судьба нового артиста, — сообщал бывший ученик Щепкина, — всегда встречала в доме Михаила Семеновича полное внимание и обсуждалась со всех сторон… Серьезные литературные и театральные разговоры, споры, пение, музыка, чтение, подбор смешных рифм и т. п. и никаких карт и азартных игр». Таким запомнился многим современникам этот гостеприимный и незабываемый дом.
Внутренний ритм, распорядок жизни в нем определялся по большей мере режимом его хозяина. В день спектакля Михаил Семенович обычно искал уединения, избегал общений, так как уже с утра настраивался на спектакль, мысленно проживал свою роль, повторял текст и приходил в театр задолго до его открытия для публики. После спектакля, когда уже отгремели аплодисменты, смыт грим и дома ждет ужин, он еще долго пребывал в творческом возбуждении, продолжал прокручивать в голове исполненную роль, отмечая ее удачи и промахи. В такие вечера он ощущал острую потребность в общении. Друзья об этом знали и, несмотря на позднее время, собирались за большим круглым столом, на который ко всеобщему ликованию неизменно подавался к чаю огромный пирог с капустой, приготовленный искусными руками хозяйки дома. Ночная жизнь продолжалась допоздна. Звучали песни, музыка, веселые и забавные истории, возникали целые театрализованные сценки. С тех веселых щепкинских вечеров и повелось именовать такие актерские вечеринки «капустниками», традиция полюбилась и закрепилась на века.
Молодежь с великой радостью посещала этот удивительный щепкинский дом, который становился для нее своеобразным родительским очагом и замечательной мастерской актерского искусства. Еще вчера желторотые птенцы гнезда Щепкина постепенно оперялись, обрастали крыльями и начинали свой славный полет в большое искусство. Среди них — Иван Васильевич Самарин и Сергей Васильевич Шумский, Надежда Михайловна Медведева, Гликерия Николаевна Федотова, Любовь Павловна Никулина-Косицкая, Дмитрий Тимофеевич Ленский. Наследниками творчества Щепкина по праву можно считать М. Н. Ермолову, А. А. Яблочкину, В. Н. Пашенную, В. Н. Рыжову, Е. Д. Турчанинову, М. Г. Савину, а также А. И. Южина, Н. К. Яковлева, актерскую династию Садовских, начало которой положил ученик Михаила Семеновича Пров Михайлович Садовский.
Вот как описывает первые шаги в искусстве родоначальника знаменитой династии «Репертуар и Пантеон» (1843, № 8): «… В 1838 году в Казань приехал наш гениальный артист М. С. Щепкин. От зоркого взора его не укрылся талант Садовского… В свой бенефис дал он ему несколько ролей, в которых Садовский увенчался полным успехом. После того Щепкин упросил содержателя театра, чтобы Садовскому дали другие роли, и сам помогал молодому артисту советами и наставлениями. Это внимание и участие заслуженного артиста ободрило и оживило юношу, а кратковременные уроки его принесли много пользы. В 1839 году Садовский из Рязани приехал в Москву с полным намерением попробовать счастья на столичном театре… Таланту Садовского открывается поприще обширное. Будет над чем поработать, попробовать силы. Перед его глазами — прекрасный пример гениального артиста: у него может он научиться не только тому, как играть на сцене, но и тому, как должно любить свое искусство и возделывать его. Счастлив молодой художник, которому судьба даровала возможность пользоваться таким примером».
Пример этот действительно не прошел даром. «Обязанный всем» Щепкину, как писал театральный критик уже в пору расцвета таланта Прова Садовского, «он сделался лучшим представителем его школы». Став партнером Михаила Семеновича на сцене, обучаясь на живом примере его искусства, Пров Михайлович, стихийно тяготевший к естественной манере игры, становится теперь убежденным сторонником реалистического искусства, продолжив в этом направлении поиски своего учителя. Он заметно прибавил в своем мастерстве и был оценен критикой и зрителями. Современники восхищались необыкновенными дуэтами этих артистов в «Ревизоре» и «Женитьбе», в которых Щепкин играл, соответственно, Сквозник-Дмухановского и Кочкарева, а Садовский — Осипа и Подколесина. В эти мгновения сцена как бы исчезала, уступив место «существенной жизни». «Садовский весь отдан роли, — писал об исполнении роли Осипа А. А. Григорьев, — говорит ли, молчит ли, чистит ли сапоги, уносит ли с жадностью жалкие остатки супа, входит ли сказать барину, что городничий пришел. С первого монолога Осипа и до последней минуты, везде — сама истина… Чтобы так сказать о приходе городничего, так обрадоваться щам и каше и так подойти к Хлестакову, уговаривать его ехать — надобно совсем отрешиться от своей личности, влезть в натуру Осипа, даже, кажется, думать и чувствовать в эту минуту, как Осип или Осипы думают и чувствуют».
