Михаил Жутиков - Проклятие прогресса: благие намерения и дорога в ад
Этот тип доверчив, опыт обмана не очерствляет до поры его сердца, оттого подлость всякий раз успевает, снова и снова «проходит»: довлеет всякий раз надежда – это она окрашивает вождя, оценивая его бог знает по каким приметам – обаянию, доступности, простоте или «эрудиции» – хоть бы он на глазах проваливал одно за другим государственное дело; это огорчительно, это скверно, но будет забыто, прощено за дарованный пустяк, за доброе слово. Важна форма, а не суть, важно как, а не что сказано, – хоть простота вполне может оказаться худшей воровства (обаятельней же, убедительнее всех, как известно, аферисты: это их профессия). Это не означает, конечно, что каждый из нас таков, очень многие видят реальность как она есть и судят «по-мужски»… молчком, про себя. «Толпа» (по любимой его терминологии) – она же и рабочая лошадь – аполитична, анархична, покорна и своенравна вместе – ей важно определиться в вожде! Слабое же правление враз ослабляет и государство.
Но берегись: она чует правду, и внушаемость ее до поры. Россия – таки не Душечка. Доверчивость и глупость далеко не одно! Разочарование ее безвозвратно: перегорело чувство – и ты больше не существуешь для нее. «Разлюбила, и стал ей чужой» (И.Бунин). Она оставит тебя в трудное время и в любом положении, вини одного себя: ты не понял ее нужд (ей было нужно немногое, быть может, словечко понимания, да защита), не оценил ее преданности, ты предал ее! Ты безнадежен – ты откочевал в категорию ничтожеств. Ведь и разгул, и разбой, и бунт здесь тоже не европейский!
Вот что учуял и блистательно использовал великий полководец Владимир Ульянов – и вот что, почти одно, вытянуло его из зубополочного прозябания в их вечном Цюрихе в вожди крупнейшей нации, – несмотря на абстрактность и чуждость социалистической затеи, вопреки «аналитическим», «экономическим» и иным предсказаниям скорого краха большевиков. Фанатик цели, подхватывающий за собой ветер отребья, всполохнувшегося от внезапного шанса урвать от перемен – бесшабашных ловкачей, тугодумов-теоретиков с бледно-сияющим взором и одноплеменников с текущей из пасти слюной, балбесов, верящих в счастье без труда, в «освобождение», за которое платят только худшей кабалой, самое умное, что есть в России – ее воров и самое тупое, что в ней есть – ее интеллигенцию, – этот внук Израиля Бланка (принявшего в православии имя Александра) догадался до самой сути русской лениво-доверчивой, внушаемой души, чтобы бросить ее в огонь самоистребления. И она ринулась в огонь.
Крах наступил только вследствие Ее разочарования. Ей надоело терпеть и дожидаться будущего.
Она больше не верит тебе.
И все кончено навеки.
Возможно, это различал сквозь «старины заветные преданья» великий правдивец Михаил Лермонтов, и в нетерпеливую, лютую минуту это бесило его:
Прощай, немытая Россия…И ты, им преданный народ…
Отсюда же, конечно, и главный недостаток типа – обезьянничанье и нетерпение: «Оттого вся и беда наша, что мы не глядим в настоящее… оттого и будущее висит у нас словно на воздухе… безделицу позабыли, что пути и дороги к этому светлому будущему сокрыты именно в этом темном и запутанном настоящем, которого никто не хочет узнавать…» (Н.В.Гоголь) Никто не хочет узнавать – по нынешний день!!
(Быть может, уродливость нынешних «преобразований» коренится хоть отчасти в искренних – почему нет – потугах переменить тип нации на образец индивидуалистического, антиправославного Запада? Но тип – это, кажется, стойкая вещь?.. Не разумнее ли использовать качества того, который есть – если уж он таков – ведь прочностные его качества не уступят, кажется, иноземным, ведь доказали же это стычки с сильнейшими армиями Европы – Бонапарта, Гитлера? – ведь не осталось же ничего от этих армий? ведь так? ведь верно?? Ведь вылетели же зубы у немецкого «нового порядка» – и вылетят же у всякого нового чуждого? Быть может, друзей стоит поискать не за океаном, а поближе, в собственном народе?)
Между прочим, оттого-то, что нация такова, и сильно влияние литературы: женщина «любит ушами», слово для нее важнее видимого воочию. И оттого не безобидны, а разрушительны подлые усилия превратителей литературы в анекдот, в «частное дело», в сборники скабрезностей, «ненормативной лексики», в сборники историй о надругательствах над жизнью и человеческим порядком: эти художества воспримут подростки-читатели с той же доверчивой душой; она впоследствии захлопнется – но внутри у нее уже будет яд, и он станет разъедать ту душу. – Да ведь и вырастим на свою же голову… о том не мыслим…
Но если с «рабами» отчасти ясно, то кто «господа», и откуда берутся они у нас после многих уже, на сегодняшний день, переворотов? Кто они – эти бояре, дворяне, номенклатура, наконец нынешние «VIP», для которых уже и в алфавите родном букв не отыскалось? В основном, это волки, искренне любящие, как известно, овец. Обе стороны эти отношения устраивают, оттого никакие перевороты их не переменят. Народ никогда не стремился к «равенству» – хоть бы и перед «законом» (которого никогда не уважал) – он для этого слишком умен (стремятся разве к обратному – к привелегиям…) – но стремятся, главное, к справедливости. Народ как целое стремится к тому, чтобы власть реализовывалась пастырями не в волчьих, а в национальных интересах. Однако власть понимает свой народ, ищет его целей еще меньше теоретиков. (Да собиралась ли понимать?)
Но продолжим.
И это-то предчувствие России, это зарождающееся высшее знание – еще не самое высшее, еще не вершина лермонтовского! Его главное понимание еще серьезнее, прозорливее: понимание того, что борьба высших партий – Добра и Зла, абстрактная на слух, на деле посодержательней и поупорней борьбы иной. Нет в той борьбе «второстепенного и главного», народа и царя, партий и классов, «эллина и иудея» – но из каждой частности, от самого низменного и простенького в самом невидимом человечке он умел провидеть путь на самый верх. И она-то, эта борьба идет на земле русской только лишь в наиболее открытой – видимой и откровенной – форме. Этой его высшей школы не пройдет русское общество. Размежуются – по поверхностным (в сущности, страстным, женским) предпочтениям
Земля и Воля
народники и марксисты
социал-революционеры и социал-демократы
меньшевики и большевики
«рыночники» и «кавалеристы»
и т. д. до наших дней.
Поделят крестьян на каких-то кулаков, середняков… (Кубань, 1930 год: две лошади – кулак; 20 килограммов вещей и в течение суток – на подводу с детьми, в Сибирь. То-то «переход количества в качество» – о, диалектик Гегель, посмейся горько с нами!) Объявят интеллигенцию «прослойкой»… Между Добром и Злом?
Гильотина 10 термидора навеки убережет Максимилиана Робеспьера от позора ликования, а злоба революционной Франции расплещется во внешних войнах Бонапарта. Злоба российской революции вся пойдет на саморазогрев! С той необоримой неизбежностью, с какой «коммуны» Слепцова обратятся в бордели, сны Веры Павловны обратятся в явь Беломорканала.
Суждено было худшее: духовная чума, осатанение. Политическое ничтожество двора, его благородно-лакейские «союзнические» услуги Европе – в защите одной гадины от другой заливающие ее русской кровью – истощат и русское терпение. Разрушить же Россию можно только изнутри, натравив нас друг на друга, – это и исполняется бесами «экономики» под лживыми лозунгами «Земля – крестьянам» и т. п. Напрасны добросовестные попытки людей дельных противостоять расколу: масса разогрелась, явились ее кумиры. Трагическое противостояние народной цельности (и грубости), ее «евклидовости» и дворянски-интеллигентской размытости (и культуры) не зачало светлого будущего. Зато изловлена в заморской проруби зубастая теория «авангардной роли» самой отсталой и неприкаянной (и самой организуемой для разрушения) части общества, теория диктатуры неимущих, – изловлена и ухвачена крепко в своей скользкой разбойной красе. Теория вполне в национальном духе: по щучьему велению, по передовой теории, поезжай, русская печка без труда, сама собой в рай!
Первым результатом, зловещей «костяшкой домино» стало аннулирование понятия чести (Г.Зиновьев в Петрограде дал слово не применять репрессий к дворянам, которые явятся на «регистрацию», и расстрелял всех, включая женщин и девушек), следующим, логическим падением стало саморазрушение духа, проступившее опять в адресном терроре – против священнослужителей, церковной атрибутики и самих церквей. («Где же твой бог? Вот я срываю крест, плюю в икону, что же он не поразит меня?» – Но ты уже поражен, в твоей душе не будет покоя. В опоганенных, окаменелых церквях, голых ребрах куполов, в железных конях вместо хлеба, в мертвой воде, в помойных голубях вместо птиц, в твоем рационализме – твое наказание, ты не найдешь себе места, ты будешь метаться по стране, распахивая «залежные земли», обращая степи в пыль, роя каналы, оборачивая «вспять» реки, не имея ни кола, ни двора; проклято твое потомство, твои дети примутся искать утешения в дихлофосе, «ширянии», избиении слабого, жалко-жестоком «лохотронстве» бизнеса – ты обречен уже в самый миг посягновения, как обречен грызть себе десницу несчастный Коля, Соломонов сын, Мартышка! Снова и снова вырастают на ней невредимые пальцы, и снова, давяся костью, отгрызает их бедняк: его рот в крови, его взгляд безумен – еще ли не помилуешь его?)
