Петр Романов - Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II
И так далее в том же роде. Детство императора, который позже приобрел имидж самого национального из российских монархов, проходило в основном в окружении иностранцев, частью, впрочем, обрусевших.
Простые русские люди, также изредка появлявшиеся в окружении будущего императора, собственных имен в «Воспоминаниях» не имеют, хотя и о них написано не без теплоты. В одном месте Николай I с гордостью заявляет, что его кормилицей была простая «Московская Славянка» (оба слова патриотично написаны с большой буквы, чтобы подчеркнуть народность и «породистость» кормилицы). Чуть дальше снова воспоминания о кормилице, правда уже не «московской», а «питерской»:
С момента рождения каждого ребенка к нему приставляли английскую бонну, двух дам для ночного дежурства, четырех нянек или горничных, кормилицу, двух камердинеров, двух камер-лакеев, восемь лакеев и восемь истопников. Во время церемонии крещения вся женская прислуга была одета в фижмы и платья с корсетами, не исключая даже кормилицы. Представьте себе странную фигуру простой русской крестьянки из окрестностей Петербурга, в фижмах, в высокой прическе, напомаженную, напудренную и затянутую в корсет до удушья.
Как видим, в роли «ряженых», пытаясь совместить несовместимое, оказывались то господа, то прислуга, причем нелепость этого нарочитого маскарада бросалась в глаза многим людям, не лишенным чувства юмора и вкуса. Чтобы свести подобную нелепицу к минимуму, жизнь царской семьи старались четко разграничить на частную и публичную.
В быту царская семья могла позволить себе жить по-европейски. При этом западные предпочтения у различных российских государей оказывались, естественно, разными в силу их воспитания и вкусов. Петр III ориентировался на прусские стандарты, Екатерина II на французские, Николай I тяготел к английским.
Няня Джейн Лайон (Николай называл ее «няней-львицей») сумела привить воспитаннику любовь к Великобритании, которая позже развилась и окрепла в ходе четырехмесячной поездки молодого великого князя (в 1816 году) в Англию, Шотландию и Уэльс. До конца своих дней Николай I сохранил особую привязанность к рыцарским романам Вальтера Скотта, английским магазинам, британским инженерам, предпринимателям, врачам, архитекторам и живописцам. Тому есть немало доказательств.
Архивы сохранили, например, множество счетов модного тогда английского магазина «Николс и Плинке», где император, его жена и дети предпочитали делать закупки. Следует, правда, признать, что сам Николай Павлович, особенно в зрелые годы, был в быту очень неприхотлив, но вот жену и детей баловал с удовольствием, тратя на них немалые средства.
К подчеркнутому аскетизму Николая I его современники относились по-разному. Англичане, высказав в своих мемуарах немало комплиментов в адрес русского гостя, тем не менее откровенно осуждали его за позерство. Им казалось абсурдным пристрастие Николая Павловича спать в английском дворце на матраце, набитом сеном, взятом из соседней конюшни. Русские монархисты, напротив, приходили в умиление, вспоминая о том, что государь умер посреди дворцовой роскоши на простой железной кровати, накрывшись солдатской шинелью.
«Все, что окружало его, дышало самой строгой простотой, начиная от обстановки и кончая дырявыми туфлями у подножия кровати», – пишет один из придворных.
Кто здесь прав, сказать сложно. Можно лишь констатировать, что если Николай Павлович и был позером, то весьма последовательным, поскольку пронес этот грех до самой смерти. От подлинного аскета царь отличался тем, что свою жесткую кровать предпочитал ставить все-таки не в монастырской келье, а помещать в изысканный английский интерьер.
При Николае – поклоннике английской архитектуры – возвели немало зданий именно в этом стиле. В одном из таких усадебных комплексов в Петергофе, названных Александрией, выстроили дворец Коттедж, где протекала частная жизнь царской семьи. Дворец был окружен классическим пейзажным парком. Иностранец, посетивший это место, писал:
Это самый настоящий английский дом, стоящий среди цветов и в сени деревьев; построен он по образцу тех прелестнейших жилищ, какие можно видеть под Лондоном, в Туикингеме, на берегу Темзы.
Лучшие портреты самого императора и членов его семьи также принадлежат не русским живописцам, а все тем же англичанам, им и здесь отдавалось предпочтение. В поместье Чатворт-хаус, частном владении герцогов Девонширских в Лондоне, современные туристы могут увидеть великолепные коронационные портреты Николая и императрицы Александры Федоровны работы знаменитого английского живописца Джорджа Доу. Портреты были заказаны герцогом Девонширским, одним из наиболее близких и верных друзей Николая Павловича как до его коронации, так и после. Даже во время Крымской войны, когда отношения России и Англии стали враждебными, дружеская переписка между герцогом и русским императором не прекращалась.
На английский лад император даже развлекался, хотя, будучи человеком трудолюбивым, делал это не очень часто. Под влиянием Вальтера Скотта Николай Павлович устроил однажды в Царском Селе грандиозный праздник-маскарад, до мельчайших деталей повторявший средневековые рыцарские турниры. Есть свидетельства современников, что Николай Павлович имел привычку читать английские рыцарские романы вслух жене и детям, получая от этого огромное удовольствие.
Все сказанное выше не имеет никакого отношения к русскому быту и характеру. Даже в историческом анекдоте о солдатской кровати и дырявых туфлях российского самодержца нет ничего национального. Мировая история знает немало примеров подобных чудачеств.
Иначе говоря, царская семья жила точно так же, как и все европейские аристократические семьи, а это означает, что ровно за сто лет, прошедших после смерти Петра I (он умер в 1725 году, а Николай взошел на престол в 1825-м), стиль жизни российского государя разительно изменился. Великий реформатор ценил иностранцев, но жил совершенно иначе. Где бы ни останавливался на ночлег Петр I, его комната тут же наполнялась исконно русским национальным духом, который не мог перебить никакой голландский табак.
Столетие спустя европейский дух полностью побил русский. Во всяком случае, в отдельно взятом императорском Коттедже.
В публичной жизни следовать европейским стандартам царской семье было, по понятным причинам, значительно сложнее. Быть просто Ники император Николай I мог позволить себе только дома, в кругу близких. Пиар-кампания в этом плане выстраивалась всегда очень тщательно: при появлении на публике национально-православно-патриотический компонент жизни семьи приходилось всячески подчеркивать.
«Русский уголок» в царском Коттедже являлся пристройкой обязательной, хотя и второстепенной. Он был чем-то вроде классной комнаты, где наследникам престола преподавали отечественную историю, а вчерашних немецких принцесс приучали к православию. Или чем-то вроде чулана: надо же было не очень русским государям и государыням где-то хранить – для торжественных выходов на публику – свою русскую корону, русский (маскарадный) костюм, русскую азбуку и положенный по протоколу православный крестик.
Стоит, кстати, заметить, что переход в православие немецких принцесс как непременное условие брака с членами царской семьи приводил, как и следовало ожидать, к неоднозначным результатам. Кто-то отдавался под крыло новой церкви искренне и даже истово, кто-то нес свой православный крест равнодушно, как ювелирное украшение, а кто-то, оставаясь в душе верным заповедям прежней веры, каждый поход в русскую церковь воспринимал как наказание. Показное православие в царской семье никогда и никем не обсуждалось. По понятным причинам именно здесь табу было особенно жестким.
Впрочем, в России XIX века если и не весь народ, то, во всяком случае, образованная часть общества уже прекрасно понимала, что любовь к европейскому комфорту, родство с немцами и даже формализм в вопросах православной веры сами по себе не являются ни преступлением, ни предательством по отношению к России. Времена, когда каждый русский, осмелившийся примерить на себя иностранный камзол, мог быть обвинен во всех смертных грехах, давно канули в Лету.
Из всех монархов, сидевших на русском престоле, откровенную нелюбовь к своей стране питал только один – Петр III, так и не смирившийся с тем, что ему досталась русская, а не шведская корона. Все остальные государи, невзирая на иностранную родословную, свое хлопотное российское хозяйство любили и служили Российской империи в меру сил и способностей. Ну а то, что именно сил и способностей царям часто не хватало, уже другой разговор.
Само представление о патриотизме среди русских постепенно изменилось. Как и все народы, начав с чисто внешнего, русские в своем анализе постепенно добрались до сути. Как и во многом другом, перелом здесь произошел в Петровскую эпоху, когда граждане от пустых споров по поводу длины и формы истинно русской бороды перешли наконец к дискуссии о национальных интересах. Петр I сумел во многом изменить представление о том, что для россиянина патриотично, а что нет.
