Коллектив авторов - История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III
Многие аппаратчики пришли из среднего и низшего слоя управленцев сталинского призыва. Их отличало отсутствие высшего образования (техникумы, система партшкол), приверженность догмам «Краткого курса» и, в значительной мере, русско-советский шовинизм. Мертвящее влияние на интеллектуально-культурную сферу оказывали Секретарь ЦК по идеологии Михаил Андреевич Суслов, которого знающие русскую историю люди сравнивали с Победоносцевым и называли «серым кардиналом», и заведующий Отделом науки и учебных заведений ЦК С. П. Трапезников. Еще одну группу составляли образованные и прагматичные циники-карьеристы. В их числе был новый руководитель Гостелерадио С. Лапин, начальник Госкино Ф. Ермаш и многие другие. Именно в те годы в народе был популярен анекдот: «Вопрос: что такое КПСС? Ответ: набор глухих согласных».
В годы после XX съезда в номенклатуру пришло некоторое, сравнительно небольшое, число относительно образованных людей, которые играли роль «аппаратной интеллигенции». Это были, прежде всего, консультанты, которых набрал Юрий Владимирович Андропов – бывший посол в Венгрии, а в 1957–1967 гг. глава отдела ЦК по связям с социалистическими странами. В эту группу входили политологи и международники Ф. М. Бурлацкий, Г. А. Арбатов, Н. Шишлин, Н. Н. Иноземцев, О. Богомолов, А. Е. Бовин, Г. Х. Шахназаров. Кроме того, ряд «просвещенных» аппаратчиков оказался в Международном отделе ЦК (А. С. Черняев, К. Н. Брутенц) и ряде других отделов. В силу своих талантов и образованности некоторые из этих людей вошли в группу спичрайтеров и помощников Брежнева.
Мнение историка:
В 1968 г. русский историк Георгий Вернадский, работавший в США, писал о современном ему советском обществе: «Несмотря на то, что материальные условия повседневной жизни в Советском Союзе в последнее время улучшились, российское общество вошло в состояние глубокого психологического кризиса. В целом его можно охарактеризовать как конфликт между стремлением Коммунистической партии к жесткому контролю над умами людей и растущими надеждами интеллигенции и молодежи на обретение свободы мысли и самовыражение. Основа марксистской философии – марксизм – окостенел и превратился в догму, в обязательную для всех официальную идеологию, не удовлетворяющую даже многих коммунистов. Нет ничего удивительного, что его идейная ценность подвергается сомнению у всего народа. Сопротивление марксистской догматике – как тайное, так и явное – начало постепенно развиваться, как только эпоха сталинского террора отошла в прошлое. Это явственно проявлялось в самых разных аспектах культурной жизни России – в религии, литературе, искусстве, науке». – Г. Вернадский. Русская история. М., 2001. С. 508.
Среди большинства общества, в том числе студенчества и образованных слоев, кредит доверия к режиму в 1965–1967 гг. оставался довольно высоким, а недовольство последних хрущёвских лет пошло на спад. Происходила дальнейшая стабилизация режима, на которую работали следующие факторы:
• Большая социально-культурная мобильность общества, позволявшая выходцам из крестьянских и малообеспеченных городских семей за одно поколение «перескочить» в профессиональные группы и даже в привилегированную номенклатуру.
• Возрастание, не только в пропаганде, но и в действительности, социального равенства; зримый рост «социального государства» с его, пусть минимальными, но все же реальными благами, бесплатным общедоступным образованием, хорошо развитым спортом, медициной, обеспечением детства и старости.
• Ослабление страхов перед голодом и нуждой, государственным террором и произволом, и появление, впервые за много десятилетий, ощущения социальной стабильности.
Эти факторы до сих пор питают в российском обществе тоску по советскому строю брежневской эпохи.
Кроме того, стабилизации советского строя и ограничению оппозиционных движений способствовала международная обстановка и неразвитая политическая культура русского общества. Продолжение холодной войны способствовало вытеснению массовых страхов и недовольства вовне, переносу их на «внешнего врага», прежде всего на «американский империализм и милитаризм». Война США во Вьетнаме и беспощадные бомбежки американскими самолетами Ханоя и Хайфона облегчили работу советской пропаганде.
Советские пропагандистские органы, от ЦК до комсомола, от Политуправления армии до Союза писателей, обратились к теме войны. Брежневское руководство в мае 1965 г. восстановило празднование Дня Победы, отмененное в 1946 г. По всей стране открывались «вечные огни», «памятники неизвестному солдату», проводились «рейды школьников по местам боевой славы», награждались «города-герои». Нет сомнений, что и для Брежнева и для многих миллионов людей война действительно была самым жертвенным моментом и самым трагическим воспоминанием их жизни.
Мнение современника:
«Для нашего, воевавшего поколения она была и остается «звездным часом» обретения подлинных гражданских чувств, великим подвигом жертвенности, принесенной на алтарь отечества, временем незабываемым и очень значимым, оставшимся в нас до конца дней. Но спрашивается: не зря ли воевали? Я убежден: не зря! Если что и было настоящее в нашей семидесятилетней истории – это была война. Вот почему, несмотря на кровь, на муки, на нечеловеческие тяготы войны, мы – ее участники – вспоминаем о ней как-то светло. Видимо, потому что в то время мы брали выше себя, и оно освящалось великой целью защиты своего отечества, когда мы ощутили себя гражданами. Больше такого в нашей жизни не было…» – В. Кондратьев. Оплачено кровью // М.: Родина, № 6/7. 1991. С. 8.
Восстановление почитания Великой Отечественной войны и Победы утверждало единство между режимом и народом и напоминало, что даже при худой власти мир – лучше войны. Теперь даже в малообеспеченных слоях, ругая последними словами начальство, многие считали коммунистическую власть «своей». Продолжали сказываться полная разрушенность гражданского общества и ответственного политического самосознания, социальная апатия, весьма ограниченное представление об идейных и бытовых альтернативах советскому образу жизни. Даже критики режима отмечали многочисленные скрепы, связавшие номенклатуру и народ и придающие стабильность режиму. Они заключали, что советская власть действительно является «народной», а не навязанной сверху.
По наблюдениям скульптора Эрнста Неизвестного, во всех сферах и нишах, от промышленности до литературы и искусства, сложились сети, внутри которых перекачивались и разворовывались деньги и ресурсы. По его словам, советская власть «пронизывает все слои общества, сверху донизу. Верхи не всевластны, они зависят от среднего звена, среднее звено зависит от низов. Режим держится на иерархии искусственно созданных привилегий, которые работают в условиях нищеты и бесправия… Круговая порука действует и в заводском цеху или дворовом комитете пенсионеров, и на самых верхах… Люди этого братства вездесущи – от политика до исполнителя эстрадных куплетов. Это – «ученые», «журналисты», «врачи», «киноработники», «художники»… Они узнают друг друга по какому-то чутью, по цинизму – «мы одной крови, ты и я».
Попытки экономических реформ грозили привилегиям, статусу, самому образу жизни больших общественных групп: управленцев низшего и среднего звена и полуквалифицированных рабочих. Также реформы угрожали и быстро растущему классу инженеров, специалистов и техников, которые рассчитывали на гарантированную занятость. Наконец, вся традиция социального равенства, поддержанная идеологией и «уравниловкой» хрущёвских лет, питала широкие настроения против движения к рынку. Уже в 1968 г. плоды «косыгинских реформ» были в значительной степени съедены советским «социальным государством». Наращивание общенародных программ оказалось более привлекательным, чем обеспечение эффективного труда меньшинства. Позже именно эти факторы развились в брежневский «застой».
Советское руководство предложило большинству народа негласный общественный договор: хлеб и зрелища в обмен на покорность. По американским оценкам, общественное потребление СССР ежегодно вырастало на 4,6 % в 1964–1973 гг., по сравнению с 3,2 % ежегодно в 1960–1964 гг. За тот же период рост капиталовложений снизился с 7,1 до 6,4 % в год. И это несмотря на то, что режим проводил дорогостоящие программы вооружений. Кремль делал и пушки, и масло одновременно. Впрочем, «масло» не столько производили, сколько приобретали на стороне. Неуклонно росли закупки продовольствия за рубежом. В странах Восточной Европы и в западных странах советские торговые представители закупали все большее количество товаров народного потребления.
В СССР, в ответ на рост потребительской культуры, началось массовое производство индивидуальных автомобилей. Итальянский ФИАТ строил «под ключ» гигантский завод в Ставрополе Волжском (Тольятти), рассчитанный на сборку 600 000 легковых машин ежегодно. В 1960–1970 гг. число легковых автомобилей в СССР выросло всего с 500 000 до 1,7 млн.
