Юрий Гагарин - Психология и космос
Объясняя подобные явления, И. П. Павлов писал:
«Наше общее понятие (категория) противоположения есть одно из основных и необходимых общих понятий, облегчающее, упорядочивающее и даже делающее возможным, вместе с другими общими понятиями, наше здоровое мышление. Наше отношение к окружающему миру, вместе с социальной средой, и к нам самим неизбежно должно исказиться в высшей степени, если будут постоянно смешиваться противоположности: я и не я, мое и ваше, в один и тот же момент я один — и я в обществе, я обижаю или меня обижают и т. д. и т. п. Следовательно, должна быть глубокая причина для исчезновения или ослабления этого общего понимания, и эту причину можно и должно искать, по моему мнению, в основных законах нервной деятельности. Я полагаю, что указания сейчас в физиологии имеются…
Вот как это понимается физиологически. Пусть у нас одна частота ударов метронома есть условный пищевой положительный раздражитель, так как применение его сопровождается едой и она вызывает пищевую реакцию; другая же частота — отрицательный возбудитель, так как при ней еды не давалось, и она производит отрицательную реакцию, животное при ней отворачивается. Эти частоты ударов представляют взаимно противоположную, но ассоциированную и вместе с тем взаимно индуцированную пару, то есть одна частота возбуждает и усиливает действие другой. Это есть точный физиологический факт. Теперь дальше. Если положительная частота действует на ослабленную чем-нибудь (а также находящуюся в гипнотическом состоянии) клетку, то она по закону предела, который тоже есть точный факт, приводит ее в тормозное состояние, а это тормозное состояние по закону взаимной индукции обусловливает возбужденное состояние вместо тормозного в другой половине ассоциативной пары, и поэтому связанный с ней раздражитель вызывает теперь не торможение, а раздражение.
Это механизм негативизма или контрализма.
Собаке в состоянии торможения (гипнотического) вы подаете пищу, то есть возбуждаете ее к положительной деятельности — еде, она отворачивается, пищу не берет; когда вы еду отводите, то есть возбуждаете отрицательно — к задерживанию деятельности, к прекращению еды, она тянется к пище».
Особенно ярко эта закономерность прослеживается на больных с негативизмом. Такому больному вы протягиваете руку, чтобы поздороваться, — он свою руку прячет за спину или просто отдергивает. Вы убираете свою, а он тянется здороваться.
«Очевидно, — замечает И. П. Павлов, — этот закон взаимной индукции противоположных действий должен быть приложим и к противоположным представлениям, связанным, конечно, с определенными клетками (словесными) и составляющим также ассоциативную пару. На почве угнетенного, задержанного состояния (всякое затруднение в высшей нервной деятельности обыкновенно в наших опытах выражается торможением) сколько-нибудь сильное возбуждение одного представления производит его задерживание, а через это индуцирует противоположное представление».
То, что музыкальные гипногогические представления у С. Бугрова происходили именно на фоне ультрапарадоксальной фазы, видно из крайне интересной записи в дневнике: «Опять перед сном это музыкальное сопровождение. Теперь пионерский горн, звуки которого перешли в какую-то приятную музыку, и наступил сон».
Сам Бугров не мог объяснить внезапного появления звуков горна. Позднее, однако, все стало понятным. Дело в том, что 1 сентября начинались учебные занятия в школе. Однако дочь Бугрова вынуждена была пропустить их из-за тяжелого заболевания. Целый день мысль о дочери не покидала отца. Засыпая, он старался избавиться от тяжелых дум, но они все же нашли свое отражение в звуках пионерского горна.
Сравнительно устойчивый характер эмоций по отношению к определенным предметам и явлениям внешнего мира, выработанный в течение жизни, в период развития гипногогических фаз может существенно нарушаться. Это происходит, во-первых, потому, что представления могут выходить из обычных для них ассоциативных связей и вступать в причудливые новые. Во-вторых, подчиняясь закономерностям фазовых состояний, переживания могут носить характер, совершенно противоположный вызывающим их представлениям. Об этом свидетельствует следующая запись в дневнике: «Но вернусь к моему сну. Эти странные явления со слуховыми галлюцинациями (иначе я их не могу назвать) продолжаются по-прежнему. Вот вчера, засыпая, я опять услышал органную музыку на тему русских народных песен в такой фантастической вариации, что просто поразительно, как можно выдумать такие музыкальные образы. Затем все это вдруг перешло в песню, вернее — в мотив: „Вы жертвою пали в борьбе роковой…“ В конце в музыку влились голоса мальчиков, и на душе стало так блаженно, что просто диву даешься. И это от такой-то песни!!! Вот же чертовщина какая напала на меня!»
Подобные музыкальные гипногогические представления нельзя объяснить, исходя только из фазовых состояний. Известно, что каждый причастный к музыке человек может отыскать в своей памяти такие мелодии, которые ему не удается представить себе без «опоры на восприятие», но которые легко всплывают в сознании, когда исполняется их аккомпанемент.
У Бугрова, как уже говорилось, музыкальные представления развивались на фоне шума работающего вентилятора. Сначала этот шум причинял беспокойство и мешал засыпать. Затем, когда человек постепенно привык к нему, он, по-видимому, стал «нейтрализоваться» наслаивавшимися музыкальными представлениями, в чем-то сходными с этим монотонным гулом. Нечто подобное уже случалось с Бугровым раньше, когда он ездил в поезде: под стук колес на стыках рельсов возникали различные ритмические мелодии. Но если тогда мелодии звучали в голове, то в условиях изоляции источник музыкальных представлений находился во внешнем мире.
Такая иллюзия вообще характерна для слуховых эйдетических представлений. Об этом знают, например, композиторы, у которых в момент наивысшего вдохновения музыкальные образы как бы отчуждаются, становятся независимыми от создавшего их мозга. Так было у совершенно оглохшего Бетховена в последний период его жизни. С подобным явлением сталкивался и Гуно, говоривший: «Я слышу пение моих героев с такой же ясностью, как я вижу окружающие меня предметы, и эта ясность повергает меня в блаженство… Я провожу целые часы, слушая Ромео, или Джульетту, или фра Лоренцо, или другое действующее лицо и веря, что я их целый час слушал».
Итак, характер музыкальных гипногогических представлений находит вполне научное объяснение и не содержит в себе ничего таинственного. Это позволяет космонавтам во время полета бороться с «обманами чувств», не пугаясь их появления. Космонавты знают, что всегда по радио они могут уточнить все, что вызывает у них сомнение, получить дополнительную информацию и в конце концов отделить подлинное от предположительного и неясного.
Открытие астронома де МеранаВ 1729 году астроном де Меран, особенно интересовавшийся вращением Земли вокруг своей оси, сделал открытие в совсем иной области. Он обнаружил, что у растений, выдерживаемых в темноте при постоянной температуре, наблюдается такая же периодичность движения листьев, как и у растений, испытывающих чередование света и темноты. Этот факт привлек внимание исследователей, и в последующие годы было проведено немало экспериментов над различными организмами. И выяснилось, что даже простейшие живые существа в условиях постоянного освещения (или темноты) сохраняют ритм колебаний активности и покоя, роста, деления и т. д., приближающийся к 24-часовому циклу. Этот ритм был назван «циркадным».
Серию опытов провели с белкой-летягой, ведущей ночной образ жизни. Ее помещали в клетку с беличьим колесом, снабженным устройством для записи числа оборотов, и держали в полной темноте несколько месяцев. Графики активности летяг, полученные с помощью колеса, со всей очевидностью показали, что белки оживлялись каждый вечер: беготня в колесе начиналась всякий раз через один и тот же промежуток времени, примерно равный суткам.
Эксперименты с мышами обнаружили, что у шести поколений этих животных, непрерывно выдерживаемых при свете, сохранялась одна и та же частота колебаний физиологических функций (двигательной активности; фаз сна и бодрствования и др.), приближающаяся к циркадному ритму.
Большой научный интерес представляют наблюдения за членами экспедиций, находившихся в Арктике, где такой фактор, как ежесуточный восход и заход солнца, отсутствовал. Исследования проводились на Шпицбергене в период полярного дня. Они показали, что непрерывное двухмесячное дневное освещение не действует заметным образом на циркадную ритмику физиологических процессов людей, прибывших из средних широт.
Таким образом, по современным научным представлениям, у всех растений и животных, помещенных в так называемые постоянные условия, проявляется физиологическая ритмичность циркадного типа. С этим и связана идея о существовании в организмах «биологических часов», от которых зависит регулирование физиологических процессов.