Фридрих Лист - Национальная система политической экономии
Глава XIV. Частная экономия и политическая экономия
Мы доказали при помощи истории, что единство нации является основным условием прочного национального благосостояния, и показали, что там, где частный интерес подчинен интересу национальному и где целый ряд поколений преследовал одну и ту же цель, нации достигали гармонического развития их производительных сил, и что без общего стремления к одной и той же общей цели одного и того же поколения и поколений последующих частная промышленность развивается слабо. Далее в предшествующей главе мы постарались выяснить, каким образом обнаруживаются благодетельные действия закона ассоциации на одной и той же фабрике и каким образом совершенно с той же энергией закон этот влияет на промышленность целой нации. В настоящей главе мы намерены показать, как школа замаскировала свое непонимание национальных интересов и действия ассоциации национальных сил, смешав принципы частной экономии с принципами национальной экономии.
«То, что оказывается благоразумным в частной экономии, — говорит Адам Смит, — не может быть ни в какой мере бессмыслицею в экономии великих наций. Всякий человек, преследуя исключительно свои частные интересы, необходимо трудится также в интересах общества. Очевидно, что всякий человек, знакомый с местными обстоятельствами и относящийся внимательно к своим делам, может обсудить несравненно лучше всякого государственного человека или законодателя, какое наиболее выгодное употребление может он дать своим капиталам. Государственный человек, который решился бы направить частных лиц в употреблении их капиталов, не только взял бы на себя наиболее бесполезную заботу, но он присвоил бы себе в отношении промышленной предприимчивости такой авторитет, который не мог бы быть с наибольшею опасностью вручен человеку, достаточно самонадеянному, чтобы быть уверенным в своих способностях исполнить такую задачу».
Отсюда Адам Смит заключает, что всякие ограничения международной торговли, устанавливаемые для поощрения внутренней промышленности, нелепы; что каждая нация, точно так же, как отдельный человек, должна покупать предметы там, где она их может приобрести дешевле; что для достижения высшей ступени национального благосостояния необходимо лишь следовать принципу laissez faire, laissez passer. Смит и Сэй уподобляют нацию, желающую поощрить свою промышленность посредством ввозных пошлин, портному, который вздумал бы сам себе шить сапоги, и сапожнику, который вздумал бы увеличить свое производство посредством установления входной платы в свое помещение. Томас Купер в своем сочинении, направленном против американской протекционной системы, доводит до крайности последнюю мысль, как и все другие заблуждения школы84 : «Политическая экономия, — говорит он, — почти то же самое, что и частная экономия всех индивидуумов; политика не составляет какой-либо существенной особенности политической экономии; нелепо было бы думать, что общество есть нечто совершенно иное, нежели индивидуумы, из которых оно состоит. Каждый человек знает лучше всего, каким образом он должен распоряжаться своим трудом и своими капиталами. Общественное богатство есть не что иное, как накопленное богатство отдельных лиц, и если каждый человек лучше, чем кто-либо, понимает свои собственные интересы, то богатейшим народом должен быть тот, в котором каждый человек предоставлен собственным своим силам».
Американские защитники протекционной системы на этот аргумент, который раньше еще приводился купцами-экспортерами в пользу свободы торговли, возражали, что навигационные постановления дали сильный толчок к развитию торгового мореходства, внешней торговли и рыбных промыслов в Соединенных Штатах и что миллионы тратились ежегодно на флот исключительно в видах поощрения мореплавания, что, по теории, эти постановления и эти издержки точно так же должны подлежать осуждению, как и протекционная система.
«Во всяком случае, — восклицал Купер, — никакая морская торговля не стоит морской войны, пусть купцы сами себе покровительствуют».
Таким образом, школа, чуравшаяся вначале национальных интересов, доходит до полного отрицания даже существования того и другого и предоставляет индивидуумам заботу о защите собственным их силам.
Как! Разве благоразумие в частной экономии составляет также благоразумие в национальной экономии? Разве в природе человека заботиться о потребностях будущих столетий, как это свойственно нации и государству? Представьте себе основание американского города: здесь всякий, предоставленный самому себе, думал бы только о собственных нуждах и, самое большое, о своем ближайшем потомстве; люди же, собранные в общество, заботятся об удобствах и нуждах будущих самых отдаленных поколений, они требуют для этой цели от современного поколения лишений и жертв, каких ни один разумный человек не может ожидать от отдельного человека. Может ли, далее, отдельный человек при ведении своих частных дел иметь в виду защиту страны, общественную безопасность и все те тысячи других целей, которые возможно достигнуть лишь общественными средствами? Не нация ли налагает для достижения таких целей ограничения на свободу людей? Не требует ли она даже, чтобы они приносили ей в жертву часть своих доходов, часть своего умственного и физического труда, даже собственную жизнь! Сначала нужно, согласно с воззрениями Купера, уничтожить самое представление о государстве и нации, чтобы допустить такое правило.
Нет! Что благоразумно в национальной экономии, может оказаться нелепостью в частной экономии, и наоборот, и по причине очень простой: потому что портной — не нация и нация — не портной; потому что семья есть нечто совершенно другое, нежели союз миллиона семей, и дом — нечто совершенно другое, нежели громадная национальная территория.
Точно так же отдельный человек, хотя бы он наилучшим образом знал и понимал свои собственные интересы, не всегда еще своей свободной деятельностью содействует интересам общества. Спросим тех, которые сидят в судах, не приходится ли им часто ссылать на каторгу осужденных ими за избыток изобретательности и промышленной деятельности. Разбойники, воры, контрабандисты и мошенники отлично знакомы с местным положением и личными отношениями и прилагают неусыпное внимание к своему делу; отсюда, однако, вовсе еще не следует, что общество находится в наилучшем положении там, где подобные индивидуумы наименее стеснены в своих частных занятиях этими промыслами.
В тысячах случаев государственная власть видит себя вынужденной ограничивать частную промышленность. Она воспрещает кораблевладельцам брать на борт на южном берегу Африки рабов и переправлять их в Америку. Она издает правила относительно устройства и для установления на море, порядка для того, чтобы пассажиры и матросы не отдавались на жертву алчности и своеволия капитанов. Недавно еще в Англии были предложены правила для кораблестроения, потому что напали на след адского договора между страховыми обществами и кораблевладельцами, вследствие которого тысячи человеческих жизней и миллионы ценностей приносились в жертву корыстолюбию частных лиц.
В Северной Америке содержатели мельниц под страхом штрафа не менее 19 фунтов обязаны запаковывать добротную муку в бочки, и на всех рынках назначены инспектора, несмотря на то что ни в одной стране не ценят так индивидуальную свободу, как там. Всюду власть стремится к обеспечению общества от опасности убытка: так в торговле пищевыми продуктами, лекарствами и т. д.
Но приведенные случаи, возразит нам школа, касаются преступного нарушения права собственности и личной безопасности, а не заслуживающей уважения торговли полезными предметами, не безвредной и полезной деятельности частных лиц; стеснять свободу последних государственная власть не имеет никакого права. Конечно нет, пока эта деятельность безвредна и полезна, но то, что может быть безвредным и полезным во всемирной торговле, может оказаться вредным и опасным в торговле национальной и наоборот. Во время мира, с точки зрения космополитической, каперство есть промысел вредный, однако во время войны правительства ему покровительствуют. Предумышленное убийство человека в мирное время считается преступлением, а во время войны — это обязанность. Торговля порохом, свинцом и оружием в мирное время считается позволительной, в военное же время тот, кто отправляет эти предметы врагу, наказывается как изменник.
По тем же основаниям государственная власть не только имеет право, но и обязана ограничивать и регулировать в интересах наций безвредные сами по себе торговые сношения. Она посредством запрещений и ввозных пошлин не предписывает отдельным лицам, куда они должны употреблять свои производительные силы и капиталы, как то утверждает школа, доказывая софистически свои взгляды; она не говорит одному: «ты должен употребить свой капитал на постройку корабля или на устройство фабрики», а другому: «ты должен быть капитаном, а ты гражданским инженером»; она предоставляет на усмотрение каждого лица то, куда и каким образом желает он употребить свои капиталы или какому призванию желает посвятить себя. Она говорит только: в интересах нашей страны мы сами должны производить такие-то или такие-то мануфактурные товары; но так как при свободной конкуренции с другими странами мы никогда не в состоянии были бы достигнуть этого, то мы ограничили эту конкуренцию настолько, насколько нам необходимо, во-первых, для того, чтобы тем из нас, которые употребляют свои капиталы на эти новые отрасли промышленности и посвящают им свои умственные и физические силы, дать верное ручательство в том, что они не потеряют своих капиталов и не потратят напрасно своего труда, во-вторых, для того, чтобы побудить иностранцев перенести свои производительные силы к нам. Таким образом, власть вовсе не ограничивает частной промышленности; напротив, она предоставляет для личных и естественных сил, равно для капиталов нации, более обширное поле деятельности. Вместе с тем она не делает чего-либо такого, что частные лица понимают и могут сделать лучше, чем она сама; напротив, она делает то, что частные лица не могут сделать для себя, несмотря на их знание.
