Игорь Смирнов - Роман тайн «Доктор Живаго»

2. Риторика тайны

Литературное произведение может быть тайной как текст, криптосемиотичным, либо обсуждать тайны бытия. Рассмотрим вначале первый из этих двух случаев. Тайная знаковость распадается, в свою очередь, на два подтипа, один из которых порождается синтагматическим путем, а другой — парадигматическим.

В синтагматически организованных криптотекстах одни и те же знаковые элементы обязываются участвовать сразу в двух последовательностях — в узаконенной, которая в индоевропейских языках развертывается слева направо, и в скрытой, которая, по контрасту с нормальным порядком слов и предложений, меняет направление чтения на вертикальное (акростих), обратное (палиндром)[30] или рекомбинирующее слова и части слов (анаграмма).

Если добавочное направление чтения не привносит ничего существенно нового в содержание произведения, то криптофигуры являются тайной только по форме, как это имеет место в тех анаграммах, которые передают состав присутствующего в тексте тематического слова, или в тавтологических палиндромах, вроде хлебниковских, не меняющих значения при чтении слева направо и справа налево. Чаше, однако, криптофигуры не только имеют формальную (орнаментальную) функцию, но и прячут в себе значения, исключенные из числа прочих значений текста (например, имена автора и адресата во многих древнерусских акростихах[31]), а иногда к тому же и темы, ставшие запретными в социо-культурном обиходе (таково, скажем, обращение к эмигрантке Цветаевой в акростихе, которым Пастернак снабдил вступление к революционной поэме «Лейтенант Шмидт»). Палиндромы также бывают вместилищами криптосемантики, хотя и не столь регулярно, как анаграммы и акростихи, — ср. хотя бы зашифрованные в «Посвящении» к «Поэме без героя» Ахматовой имена Анны Ахматовой и Ольги Глебовой-Судейкиной (Оле — Аня):

…а так как мне бумаги не хватИЛО,Я НА твоем пишу черновике[32].

Еще один пример из той же серии — фамилия капитана Лебядкина из «Бесов» = diable[33] (в палиндромной игре участвует здесь и имя лебядкинского господина, Ставрогина, — Николай).

Нужно надеяться, что когда-нибудь будет построена когнитивная риторика, в которой тропы и фигуры речи классифицировались бы по их соответствию тем или иным познавательным категориям. Ограничиваясь лишь упомянутыми выше категориями, с одной стороны, и лишь фигурами речи — с другой, заметим по этому поводу, что если акростихи, анаграмма и палиндром отвечают понятию таинственного, то фигура умолчания (апозиопеза) корреспондирует с неизвестным-в-себе (ср. хотя бы ряды отточий внутри пушкинского стихотворения «Полководец»), а с иллюзорным согласуются поэтические квазиэтимологии, которые опустошают этимологическое значение одного из двух близких по звучанию слов тем, что ложно наделяют это слово значением другого. Криптофигуры, если они функционализируются автором с целью преодолеть (политическую, моральную или религиозную) цензуру, становятся элементами эзопова языка. В порождении этого языка могут участвовать и умолчания, но тогда они утрачивают апофатичность и поступают в распоряжение крипториторики.

Автор, шифрующий свой текст синтагматически, занят перестановкой знаков. Парадигматический шифр — подстановка знаков одного типа на место другого[34]. Скажем, кириллицы на место латинского алфавита: так, например, русское имя одного из героев «Доктора Живаго», патриарха большевистского движения Тиверзина, полиалфавитно — оно образовано из двух немецких слов: tiefer Sinn (кажется, Пастернак имел в виду под Тиверзиным, спасшим татарина Юсупку от избиений, Ленина, который провел свою молодость среди татар, в Казани, откуда и немецкий подтекст имени этого героя, — ср. вменявшуюся вождю русской тоталитарной революции связь с германским Генеральным штабом).

Криптотекст, упорядоченный прежде всего парадигматически, восходит к фольклорной загадке, которая — как жанр — была результатом создания второго, «иератического», языка, надстроенного над первым, данным нам. Несмотря на широкую вариативность, загадки (в узком жанровом смысле слова; загадочны, разумеется, и криптофигуры) могут быть сведены к одному основополагающему принципу порождения. Любая загадка производит исключение искомого предмета из того класса, куда он входит, или вообще из какого-либо класса[35]. Вот некоторые (далеко не все) способы такого исключения:

(а) Загадка перечисляет ряд свойств подразумеваемой реалии, но приписывает их другой, взятой из класса, противоположного тому, к которому принадлежит искомый предмет. Так, в загадке: «Скатерть бела Весь мир одела» (из сборника Д. Н. Садовникова «Загадки русского народа» (1876); отсюда же и нижеследующие примеры) — подразумеваемая реалия («пороша») и обладает качествами названной («белизна», «трудно обозримая пространственная протяженность»), и противостоит своему субституту как природное явление изделию человеческих рук[36].

(b) В загадках из проблемной области «язык и реальность», например: «Среди Волги люди стоят» (ответ: «люди» = буква «Л»), — внимание реципиентов направляется на внешний мир, тогда как имеется в виду мир знаков. Искомый предмет описывается в процитированной загадке так, как если бы он не был элементом множества, состоящего из имен графем.

(c) Еще одна разновидность загадки возникает за счет того, что вопрос требует от нас найти такую реалию, которая отличалась бы по некоему показателю от всех однородных реалий, скажем, от всех режуще-роющих инструментов: «Что на свете не тупится?» (ответ: «свиной пятак»).

(d) Одним из распространенных методов построения загадки является, наконец, указание на классы, в которые искомый предмет нельзя зачислить, несмотря на то что его черты делают его совместимым с этими классами: «Не куст, а листочки, Не рубашка, а сшита, Не человек, а рассказывает» (ответ: «книга»). В подобного рода загадках подразумеваемая реалия исключается не из своего собственного множества, но из тех множеств, к которым она могла бы быть отнесена метафорически или метонимически.

Знак избыточен, когда используется тропически и фигурально. Риторика делает необходимость знака сомнительной. Но у тропов и фигур речи имеется возможность взять назад их избыточность, разуверить нас в том, что они излишни. Этой возможностью они обладают как шифр. Синтагматически и парадигматически зашифрованные сообщения требуют от нас отказаться от сосредоточенности по преимуществу на внешней форме знака ради того, чтобы мы углубились в его внутреннюю форму. Если прочие риторические приемы актуализуют именно внешнюю форму знака, замещающие компоненты, то тайнопись обесценивает ее, становясь тем самым экономичной, несмотря на свою удвоенность, речью. Шифры — риторика, преодолевающая самое себя, снимающая риторичность. Или иначе говоря: поверхность тайнописи ценна лишь как то, что мы в силах превозмочь.

3. Тайна как топика

Переходя от криптофигур и криптотропов к литературным текстам, рассказывающим о тайне и ее постижении, необходимо вначале поставить акцент на том, что художественная речь во всем ее объеме (в том числе не только стихотворная и лирическая, но также прозаическая и повествовательная) зиждется на смысловом параллелизме (подробно исследованном[37]). Отсюда: текст о тайне изображает по меньшей мере две тайны. Мы имеем дело здесь, однако, с особым параллелизмом, а именно с таким, члены которого взаимоисключительны. Действительно: два самостоятельных исключения в некотором множестве (параллелизм предполагает особость каждой из соположенных в нем величин) исключают друг друга. Параллельные тайны соотносятся между собой как истинная и ложная (т. е. иллюзорная), спасительная и гибельная, божественная и дьявольская, научная и экзистенциальная, нераскрываемая (становящаяся неизвестным-в-себе) и поддающаяся рассекречиванию или как-то иначе.

Сказанное станет очевидным, если взять детективную литературу. В детективном повествовании сталкиваются действительная тайна, на след которой нападает персонаж, наделенный выдающимися познавательными способностями, и ложная тайна, которая существует лишь в воображении заблуждающегося простака, ведущего сорасследование преступления, или возникает за счет того, что в совершении преступления может подозреваться целый ряд персонажей[38].

Сходным образом взаимоисключительность параллельных тайн прослеживается и в прочих текстах, повествующих о загадочных событиях и явлениях.