Владимир Кирсанов - Научная революция XVII века
Творчеству выдающихся ученых XVII в. посвящены многочисленные исследования, в результате которых были обнаружены многие факты, пересмотрены некоторые существовавшие ранее точки зрения на процесс научных открытий в XVII в., взаимоотношения в научном сообществе и смысл, вкладываемый учеными прошлого в те или иные понятия. В значительной степени на основе этих данных был написан «Словарь научных биографий» — многотомная энциклопедия истории науки, созданная усилиями ученых многих стран, в том числе и учеными СССР.
Кроме чисто исторических работ, в последнее время получили большое распространение также и исследования методологического, философского и социологического плана. Как уже говорилось, значительным событием, оказавшим существенное влияние на развитие историко-научных исследований, явилась книга Т. С. Куна «Структура научных революций», появившаяся в 19()2 г. {31}. Согласно схеме Куна, развитие науки проходит таким образом, что периоды так называемой нормальной науки сменяются революционными переворотами, в процессе которых происходит переход от одной парадигмы к другой. В свою очередь, под парадигмой понимается совокупность принципов теорий и методов, определяющих состояние и функционирование науки в периоды нормальной науки. Ценность подхода Куна определяется тем, что он впервые создал рабочую модель развития науки, которая, отнюдь не будучи безупречной или адекватной для всех периодов развития науки, тем не менее оказалась полезной. Интересно отметить, что польза этой модели по ограничивается рамками истории науки, и в этом, возможно, одна из причин ее широкой популярности — парадигмальный подход с успехом используется в изучении различных областей творческой деятельности — социологии, политике, искусстве и образовании {32}.
Другая модель развития науки принадлежит И. Лакатосу. И его схеме центральным является понятие научно-исследовательской программы, а развитие науки происходит путем борьбы нескольких исследовательских программ, причем сама смена этих программ не рассматривается как экстраординарное событие {33}. Модель Лакатоса ближе к представлению о куммулятивном процессе развития науки, тем не менее известно, что концепция научной революции оказала определенное влияние на создание ого собственной модели.
Различие моделей развития Куна и Лакатоса отразило то обстоятельство в историко-научных исследованиях, что понятие научной революции трактуется с разной степенью широты, причем диапазон трактовки меняется и от контекста, и от индивидуальных привязанностей исследователя. Советский философ Э. М. Чудинов справедливо упрекает зарубежных исследователей в том, что «они не проводят достаточно четкого различия между научными революциями, состоящими в смене фундаментальных научных теорий, и „микрореволюциями", происходящими в рамках одной и той же фундаментальной теории» {34}. Он при этом имеет в виду философов и методологов науки, однако пример дискуссии о роли средневековой науки в революции XVII в. показывает, что этот недостаток не в меньшей степени присущ и историкам науки.
А. Р. Холл следующим образом резюмирует выводы, следующие из этой дискуссии: вне зависимости от того, как возникла новая наука — в результате революционного скачка или постепенно, появилось представление о том, что относительно короткие периоды, «в которых понятия о любом предмете оставались неизменными… отделялись друг от друга короткими интервалами быстрого перехода от одной „парадигмы" к другой». В таком случае «последовательность исторических событий, объединенных термином „научная революция", распадается на везалиевскую революцию, коперниканскую революцию, гарвеевскую революцию, галилеевскую революцию и т. д. как на последовательность дискретных эпизодов». (Первая книга Куна так и была озаглавлена: «Коперниканская революция» {35}, а одна из книг Коэна: «Ньютониаиская революция» {36}.)
Точно так же, говоря о современной науке, историки часто склонны упоминать революцию в биологии, математике, радиоэлектронике и т. п. В этой связи стоит подчеркнуть, что научная революция XVII в. все же, по мнению большинства исследователей, является исторической реальностью и не распадается на фрагменты. Вместе с тем наиболее авторитетные специалисты по истории науки этого времени стремятся сузить ее дисциплинарные рамки, утверждая, что по своим результатам это была революция исключительно в физико-математических науках и даже не во всех их областях. И. Б. Коэн говорит, например, что «ньютоновские исследования света и цветов, а также его «Оптика» отнюдь не совершили революцию и, более того, даже не рассматривались как революционные ни во время жизни Ньютона, ни впоследствии» {36, с. 11}. Он полагает также, что «ничего похожего на ньютоновскую революцию в науке не могло произойти в XVII и XVIII вв. в биологических науках или в науках о жизни», не говоря уже о том, что «истинная революция в химии не могла осуществиться прежде работ Лавуазье, который не был прямым последователем Ньютона» {36, с. 10}. Такая точка зрения прямо или косвенно выражается во многих книгах, посвященных науке XVII в.
Но означает ли сужение дисциплинарных рамок научной революции изменение масштаба ее влияния на науку в целом? На этот вопрос мы должны ответить отрицательно: несмотря на то что революция происходила главным образом в физике и астрономии, тем не менее она означала глобальную перестройку всей системы знания.
Чтобы пояснить этот тезис, воспользуемся введенным понятием диалога с Природой. В данном случае, т. е. для истории науки XVII в., важен сам факт возникновения такого диалога безотносительно к тому, в какой области естествознания он стал возможен. В процессе развития знания для любого периода необходимо существуют лидирующие дисциплины. Результаты и методы, выявленные в процессе совершенствования этих дисциплин, неизбежно становятся примером и образцом для подражания для других научных дисциплин. И хотя полной аналогии достичь невозможно — да ее и принципиально не существует, — результаты и методы каждой отдельной области знания естественным образом обогащают всю науку в целом, делая ее прогресс необратимым. В эпоху научной революции XVII в. такое лидерство принадлежало физико-математическим наукам, в первую очередь астрономии, механике, математике и физике. Это и определило тот факт, что диалог с Природой мог вестись в рамках языка этих дисциплин, но результат был всеобъемлющ — он выражал перестройку всего знания как системы.
В настоящей книге автор попытался изложить историю науки XVII в., исходя из такого именно представления о сущности научной революции и основываясь на результатах исследований самого последнего времени.
Глава первая.
Исторический обзор
Научная революция, как указывалось ранее, обнимает обширный период, поэтому выделять ее как феномен XVII в. было бы неправильно. Однако вполне правомерно рассмотреть развитие науки в XVII в. в качестве завершающего этапа научной революции, понимая под этим термином не столько процесс развития, сколько свершившийся результат. Но даже и при таком подходе к хронологии научной революции следует сделать одну важную оговорку. Дело в том, что круглые даты, с которыми мы привыкли иметь дело в хронологическом делении эпох, далеко не всегда совпадают с началом или концом периодов, в продолжение которых исторические события могут быть охарактеризованы как некий целостный процесс, когда действуют одни и те же тенденции и справедливы одни и те же культурные инварианты. С этой точки зрения историю науки XVII в. было бы правильней разделить на три периода, из которых первый начался в середине XVI в. и продолжался несколько дольше первой трети XVII в.; затем идет период, который условно можно было бы назвать «середина века» — это всего несколько десятилетий, а уже после наступает третий период, длящийся со второй половины XVII в. до первых десятилетий следующего столетия.
Говоря приблизительно, первый период совпадает с жизнью Галилея, второй — с жизнью Декарта, а третий — с жизнью Ньютона. Точных хронологических рамок здесь установить невозможно. Чтобы пояснить такое деление, заметим, что для первого периода характерно разрушение старой системы мироздания, основывающейся на физике Аристотеля и птолемеевской кинематике небесных движений. Начало этого периода устанавливается довольно точно — это 1543 год, год выхода в свет книги Н. Коперника «О вращении небесных сфер», а главный результат эпохи — ниспровержение аристотелевского космоса. Второй период характеризуется появлением картезианства как системы мира; именно Декарт замечательным образом заполнил ту интеллектуальную лакуну, которая образовалась в результате сокрушительной критики Галилея и пионерских работ Кеплера. Наконец, третий период знаменует создание подлинной научной картины мира, связавшей в единое целое точные математические законы земной физики и гелиоцентрическую модель Вселенной. Основная заслуга в этом предприятии, без всякого сомнения, принадлежит Ньютону.
