Ниал Фергюсон - Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира
Чем американское гражданское общество отличалось от французского? Что позволило демократии уцелеть в Америке? Стало ли возвышение Наполеона вероятнее лишь потому, что французское государство было централизованным? Мы не можем сказать наверняка. Но уместно спросить, долго ли продержалась бы американская Конституция, если бы на долю США выпали те же военные и экономические испытания, которые уничтожили французскую Конституцию 1791 года?
Джаггернауты войны
Революция пожирала не только собственных детей. Многие из тех, кто боролся с ней, сами были детьми. Младшему капралу прусской армии фон Клаузевицу было всего 12 лет, когда он впервые сразился с французами. В 1806 году фон Клаузевиц уцелел под Йеной, где пруссаки потерпели сокрушительное поражение, в 1812 году отказался сражаться вместе с французами против русских, а в 1815 году дрался при Линьи. Именно он, воин-ученый, лучше, чем кто бы то ни было (лучше самого Наполеона!), понял, что Французская революция преобразила темное искусство войны. Изданный после смерти фон Клаузевица шедевр “О войне” (1832) остается самой важной работой на эту тему, написанной на Западе. Хотя эта книга во многом неподвластна времени, она служит незаменимым комментарием к наполеоновской эпохе, поскольку объясняет, почему изменился масштаб войны и ее характер.
По словам фон Клаузевица, “война – это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю… [Это] не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, проведение их другими средствами”[381]. Вероятно, это самые известные – а также неверно переводимые и недопонятые – его слова. Но не они самые важные в книге. Фон Клаузевиц увидел, что с началом Французской революции на поле боя вышла новая страсть. Он заметил (явно имея в виду французов), что и самые цивилизованные народы могут испытывать страстную ненависть друг к другу. После 1793 года “война сразу стала снова делом народа”, а не развлечением королей. Она стала “джаггернаутом”, влекомым “настроем народа”. Фон Клаузевиц признавал гений Бонапарта – возницы этого “джаггернаута”. Его “смелость и удача отбросили прочь старые, общепринятые методы”. При Наполеоне война “достигла состояния абсолютного совершенства”. Действительно, корсиканский выскочка стал не кем иным, как “самим богом войны… [чье] превосходство неуклонно приводило к краху врага”. И все же его исключительный талант полководца значил меньше, чем новый народный дух, который вел наполеоновскую армию. Война, по выражению фон Клаузевица, теперь представляет собой “странную троицу, составленную из насилия как первоначального своего элемента, ненависти и вражды, которые следует рассматривать как слепой природный инстинкт; из игры вероятностей и случая… и из подчиненности ее в качестве орудия политике, благодаря чему она подчиняется простому рассудку”. Правда, “желание уничтожить силы врага” является очень сильным устремлением, “первенцем” этой новой войны народов. Но фон Клаузевиц предупреждал, что “оборона все гда сильнее наступления”, поскольку “сила наступления постепенно истощается”. Но даже в обороне существует изначальная трудность: “Все на войне очень просто, но это представляет трудности… [Это] трение… представляющее низший общий уровень исполнения”. Поэтому эффективный командующий должен всегда помнить четыре вещи. Во-первых, “оценивать вероятности”[382]. Во-вторых, “действовать с предельной концентрацией”. В-третьих, “действовать с предельной скоростью”:
Таким образом, всякая военная деятельность имеет прямое или косвенное отношение к бою. Солдата призывают, одевают, вооружают, обучают… только для того, чтобы в свое время и в надлежащем месте вступить в бой.
Но прежде всего – “джаггернаут” должен оставаться под контролем. И поэтому то, что фон Клаузевиц называет “абсолютной” войной, “требует первенства политики” (другими словами – подчинения военных средств целям внешней политики). В этом и состоит подлинный посыл книги “О войне”[383]. Какие политические цели преследовал Наполеон? В некотором отношении они имели налет реакционности: например, сравните “Посвящение Наполеона I” Жака Луи Давида (1807), где Бонапарт изображен в императорской мантии в соборе Парижской богоматери, с романтическим героем картины “Наполеон на перевале Сен-Бернар” (1801) того же Давида – воплощенный “Мировой дух на белом коне” (слова Гегеля). Людвигу ван Бетховену, музыкальному духу той эпохи, метаморфоза показалась настолько отталкивающей, что он в Третьей симфонии вычеркнул посвящение Бонапарту и изменил ее название на “Героическую”. После своей коронации в декабре 1804 года Наполеон вынудил австрийского императора Франца II отказаться от титула императора Священной Римской империи и женился на его дочери. В 1801 году посредством конкордата с папой римским Наполеон покончил с якобинским культом Разума.
И все же империя, которую Наполеон строил в Европе, была по своей сути революционной. Он не только довел территорию Францию до ее “естественных границ” и окоротил Пруссию, но и создал Швейцарскую Конфедерацию, Рейнский союз (конфедерация 40 немецких монархий от Балтики до Альп), королевство Италию и Великое Герцогство Варшавское.
Правда, эти новые государства стали вассалами Франции. Наполеон посадил своего младшего брата Жерома, человека расточительного, на трон Вестфалии, а франтоватого шурина Иоахима Мюрата сделал неаполитанским королем. Побежденные выплатили победителям огромную дань. В 1795–1804 годах голландцы отдали французам 229 миллионов гульденов – сумма, превышавшая размер годового национального дохода. Наполеоновские кампании 1806–1807 годов не только были самофинансирующимися, но и покрыли по меньшей мере треть расходов Франции. В 1805–1812 годах половина всех собранных в Италии налогов перешла во французскую казну.
Перекроенную Наполеоном Европу составляли национальные государства взамен прежнего лоскутного одеяла наследственных монархий. Кроме того, французское правление сопровождалось коренным изменением правопорядка. Кодекс Наполеона еще долго оказывал положительное влияние на экономику завоеванных стран. Французы уничтожили привилегии дворянства, духовенства, гильдий и городской олигархии, утвердили принцип равенства всех перед законом[384]. Позже Наполеон сказал, что желал основать “европейскую систему, европейский кодекс, европейский кассационный суд”, единый европейский народ[385]. Но крах империи не был вызван недостатком у Наполеона политического предвидения. Война для него (и для фон Клаузевица) была не самоцелью, а продолжением политики.
Неудача постигла не цель Бонапарта: рано или поздно неприятельские армии должны были численно превзойти его собственные, даже если их командиры не могли с ним сравниться. Измотанная не столько русской зимой, сколько русской тактикой “выжженной земли” (не говоря уже о сыпном тифе), Великая армия уступила превосходящему ее в численности противнику (особенно в кавалерии) в 1813 году при Лейпциге[386]. Примерно так же пруссаки склонили чашу весов при Ватерлоо в 1815 году. Задолго до этого Франция проиграла войну на море. В 1798 году в дельте Нила, у Абукира, Горацио Нельсон снискал себе славу и нанес смертельный удар мечте Наполеона о завоевании Египта. Семь лет спустя в Трафальгарском сражении Нельсон, располагавший 27 линейными кораблями, разбил франко-испанскую флотилию. Он отказался от линейной тактики боя, предпочтя ей прорыв на высокой скорости вражеского строя с одновременной стрельбой из орудий обоих бортов.
Поражение Наполеона на море имело двоякое значение. Во-первых, Франция постепенно лишалась своих заморских владений. Уже в 1791 году в необычайно богатой “сахарной” колонии Сан-Доминго произошла революция. Ее возглавил освобожденный раб Франсуа Доминик Туссен-Лувертюр (“Открывающий”) после того, как Конвент в Париже предоставил право голоса свободным чернокожим и мулатам – но не рабам. Отмена рабства Национальным конвентом в 1794 году погрузила остров в расовую войну. Она перекинулась на соседнюю испанскую колонию Санто-Доминго и бушевала до ареста и высылки Туссена-Лувертюра во Францию в 1802 году и восстановления Наполеоном рабства. В ходе Гаитянской революции погибло 160–350 тысяч человек. Год спустя французы решили продать США Луизиану (не путать с современным американским штатом) – 828,8 тысяч кв. миль – за 15 миллионов долларов, то есть менее чем по 3 цента за акр. Во-вторых (возможно, это важнее), Франция проиграла финансовую войну. Несмотря на продажу бывших церковных земель, денежную реформу и выжимание денег из голландских и итальянских налогоплательщиков, Наполеон не мог добиться снижения стоимости заимствований ниже 6 %. В период между Трафальгаром и Ватерлоо доход по французским государственным облигациям в среднем на 2 % превышал доход от британской консолидированной ренты. Это было слишком много.
