Боб Каррен - Оборотни: люди-волки
Сьодмак также ввел еще один мотив: вервольфа можно убить только серебряной пулей. Эта идея якобы была взята из фольклора румынских цыган — на самом деле ничего подобного в нем нет. Хотя оборотни действительно существовали в легендах румынских и российских цыган, они не были каким-то особенным воплощением ужаса. Более того, даже обычных волков цыгане воспринимали с несколько меньшими опасениями, поскольку считалось, что вервольф по-прежнему обладает человеческой душой, которая в основе своей добра. Французская же традиция, как уже отмечалось ранее, относилась к идее оборотня с гораздо большим неприятием, чем цыганское сообщество, — и, конечно, это никак не вязалось с идеологической программой фильмов «Юниверсал».
Сьодмак также предложил идею о том, что вервольфа, как и вампира, можно отпугнуть с помощью распятия — или нарисовав защитную пентаграмму, такую же, как румынский талисман. Опять-таки, никакого основания для этого в настоящем румынском фольклоре не было, но эти детали внесли значительный вклад в драматическую атмосферу фильма, придав сюжетной линии некую мистическую окантовку.
В «Человеке-волке» наличествовали два элемента, которым предстояло стать составной частью позднейшей «вервольф-традиции». Во-первых, фильм утвердил мысль о том, что оборотень зачастую является жертвой некоего фатального заклятия, которое вступает в силу при восходе полной луны (или в новолуние). Почти детская невинность внешности Чейни способствовала тому, что его герой выглядел человеком, живущим в постоянном ужасе перед страшной трансформацией, но неспособным ничего с этим поделать.
Во-вторых, «жертва» в процессе превращения не становилась волком полностью, а скорее делалась чем-то вроде гибрида, получеловеком-полуволком. Сущность этого создания состояла в невероятной свирепости и дикости, ничем не напоминая изначальную, человеческую, и полностью отражая только звериный элемент. В более поздних фильмах герой часто даже не сохраняет никаких воспоминаний о том, что происходило с ним после превращения.
Такой подход, разумеется, ставил некоторое количество вопросов, разрешение которых осуществилось при помощи драматических эффектов в последующих фильмах. Это были вопросы, например, такого рода: что представляет собой само превращение — одержимость духом волка в стиле вуду или верований американских коренных племен? Что произойдет, если луч луны не коснется оборотня: помешает ли это превращению — или оно совершится в любом случае, как только взойдет луна? Может ли священник на самом деле воспрепятствовать превращению? Все подобные вопросы легли в основу фильмов, продолживших линию «Человека-волка».
Хотя фильмы о вампирах продолжали лидировать в жанре ужасов, общее число лент о вервольфах также достаточно велико. В 1940— 1950-х они время от времени выходили на экран, но к 1960-м, ознаменованным появлением Кристофера Ли в роли Дракулы, такие ленты стали редкостью. В 1957 г. студия «Америкэн Интернэшнл Пикчерз» выпустила фильм «Я был подростком-оборотнем», снятый Германом Коэном, с Майклом Лэндоном в главной роли «трудного подростка», пытающегося справиться с ликантропией. Фильм пользовался успехом у молодежной аудитории, но не у кинозрителей постарше, поскольку давящая на психику подростковая агрессивность Лэндона в то время рождала тревожные ассоциации, предполагавшие, что воинствующей молодежью движут звериные инстинкты.
Тем не менее фильмы об оборотнях продолжали снимать, поддерживая образ вервольфа в сознании публики. Наверное, одним из самых знаменитых стал фильм Джона Лэндиса «Американский оборотень в Лондоне», который некоторые критики громогласно объявили «шедевром». Хорошо написанная и снятая, эта история включает многие компоненты, пришедшие из 1930-х, подавая их в захватывающей, свежей и волнующей манере, способствовавшей несомненному кассовому успеху картины. В 1994 г. эстафету подхватил фильм «Волк» с Джеком Николсоном в главной роли, продемонстрировав тем самым, что картины об оборотнях могут привлекать и серьезных актеров-звезд. Эта лента также оказалась финансово успешной.
Другой сферой, где развивался этот жанр, была порнографическая киноиндустрия. Сексуальный элемент, присутствовавший как в «Американском оборотне», так и в «Волке», доказал свою привлекательность для любителей кино, и порнопродюсеры взяли его на вооружение. Эта тема получила и другой аспект. В 1945 г., в последние дни Второй мировой войны, Адольф Гитлер приказал создать бригаду «Вервольф» — формирование фашистских партизан, которые безуспешно пытались помешать продвижению советских войск в Германии. Некоторые порнорежиссеры подхватили эту тему, воплотив «вервольфов» в образе девушек в нацистской военной форме. Так на рынке порнографических фильмов стали появляться ленты типа «Нацистских девушек-волчиц» и «Сексуальных волчиц Третьего рейха», многие из которых были сняты американскими и итальянскими режиссерами.
С пышногрудыми девицами в нацистской форме или без оных, кинофильмы поддерживали образ вервольфа в массовой культуре. Такие ленты, как «Американский оборотень», разумеется, породили ряд подражаний в других культурных сферах, и в середине — конце 1980-х комиксы вроде «Ночного оборотня» (выпущен компанией «Марвел Комикс») пользовались определенным успехом. Первую скрипку, однако, продолжали играть вампиры, и выходили фильмы типа «Баффи, истребительницы вампиров» (полнометражный вариант и телесериал) или «Сумерек». Вервольфы до некоторой степени были оттеснены на второй план, поскольку того требовали вкусы публики. Кровавое безумие, характерное для многих лент об оборотнях, перекочевало в жанр «слэшера», где жестокость и кровопролитие стали прерогативой безумных маньяков, а не гибридных звероподобных чудовищ.
Тем не менее образ рыщущего в лесах существа по-прежнему преследует человеческое воображение, и высокий пронзительный волчий вой, отдающийся эхом в дальних холмах, по-прежнему способен заморозить кровь в жилах. Тень волка здесь, она никуда не делась…
Заключение
Клыки уже не те, что были прежде…
Даже тот, кто и чист, и невинен душой,
Кто молитвой святой осенил свои сны,
Станет волком, когда расцветет волкобой
В страшном свете осенней луны.
«Человек-волк», 1935 г.От древних пещерных росписей в Пиренеях до сегодняшней голливудской «фабрики грез» идея оборотня проделала немалый путь. Это существо было отодвинуто на периферию жанра ужасов. Тогда как предпочтение было отдано вампирам и мумиям — детищу компьютерной графики. Оборотень, однако, по-прежнему прячется в потаенных уголках фольклора, и желающим вполне по силам его выследить. Предки его жили в верованиях и воображении первобытных охотников, смотревших на свирепость и охотничьи таланты волка с ужасом и завистью. Они думали, что, подражая повадкам животного и надевая его шкуру и прочие связанные с ним атрибуты, смогут приобрести похожие навыки и боевую ярость. Возможно, они даже верили, что на них снизойдет дух волка и, овладев их телами, сделает их столь же неистовыми, как и сам зверь, — вполне логичное предположение, надо сказать. Так сформировалась идея об одержимости, оборотничестве и превращении человека в животное.
Оборотень, или человекозверь, воплощал целый комплекс эмоций и восприятий древнего человеческого сообщества: обычный человек, член своей общины, под влиянием дикого зверя становился устрашающим и свирепым охотником. Он заслуживал восхищения, даже благоговения, но также и страха, поскольку в образе яростного, не рассуждающего зверя мог обратить свою злобу на ближних. И в те времена, когда род людской начинал проводить различие между собой и царством животных, из которого он вышел, человекозверь служил откровенным и беспощадным напоминанием о животном прошлом человечества. Для многих возникающих цивилизаций это было довольно неприятным воспоминанием, и по мере того, как люди становились все более организованным обществом, рассказы о диких существах, полулюдях-полузверях, живущих где-то в дальних странах, вгрызались в сознание образованного современного человека, порождая худшие ночные кошмары.
Но был в образе человекозверя и другой элемент, противоположный, — он олицетворял свободу: азарт охоты и отсутствие ограничительных рамок, свойственных более организованной культуре. То была дикая природа; то было радостное возбуждение, которое цивилизованный человек воображал неотъемлемой частью животного мира; они соответствовали скрытым страстям и подавленным эмоциям, сбрасывая все силки и капканы, которые делили общество «цивилизованным». Такие глубоко укоренившиеся вожделения часто заметны в изображениях и скульптурах богинь-охотниц, обычно сопровождаемых волками или волкоподобными существами — как напоминание о сущности охотничьей погони. В этом идеале присутствовал также и элемент силы и власти, поскольку звериная ярость была зачастую залогом победы в битве и сеяла ужас в рядах врагов — соответственно многие герои былых времен ассоциировались с такими вспышками «волчьей ярости», которые стали частью их легендарного образа. Как мы имели возможность убедиться, существовали целые сообщества древних воинов, практиковавших подобные образцы поведения, — например, берсерки скандинавской традиции (носившие «медвежьи рубахи» и совершавшие с их помощью превращение). Мотив человека-животного, в особенности человека, превращающегося в волка, стал центральным образом многих средневековых баллад и лэ. Однако представление о дикости и непредсказуемости, освобожденной и не поддающейся контролю ярости по-прежнему оставалось в центре этой идеи, оставляя оборотней далеко за пределами сферы добра и порядка.
