Людвиг Мизес - Бюрократия, Запланированный хаос, Антикапиталистическая ментальность
Программой этого внутренне противоречивого интервенционизма является диктатура, предположительно нацеленная на освобождение людей. Но свободу эти деятели понимают, как свободу поступать «правильно», то есть делать то, что замыслено планировщиками. Мало того, что они не осознают неизбежных при этом экономических проблем и трудностей. У них к тому же отсутствует способность к логическому мышлению.
Самое нелепое оправдание интервенционизма предлагают те, кто рассматривает конфликт между капитализмом и социализмом в терминах борьбы за распределение дохода. Почему бы собственническим классам не быть более уступчивыми? Почему бы им не предоставить избыток своих доходов в пользу бедных рабочих? Почему они сопротивляются намерениям правительства поднять долю обездоленных за счёт установления минимальной заработной платы и потолка для роста цен? Почему бы им не урезать свои прибыли и процент до более «справедливого» уровня? Уступчивость в данных вопросах, говорят эти люди, ослабит позиции радикальных революционеров и сохранит капитализм. Худшими врагами капитализма, с их точки зрения, являются те непреклонные доктринёры, которые своей избыточной заботой о сохранении экономической свободы, системы Laissez-faire и Манчестерства срывают все попытки достижения компромисса с требованиями труда. [Манчестерство – направление в экономической науке и политике, сформированное представителями так называемой Манчестерской школы. Её основатели – английские экономисты и политические деятели Р. Кобден (1804–1865) и Дж. Брайт (1811–1889), – выступали за полную экономическую свободу товаропроизводителей, против какого-либо государственного вмешательства в предпринимательскую деятельность. Манчестерская школа вела борьбу против политики протекционизма, правительственных субсидий промышленности, фабричного законодательства, регулирования зарплаты как со стороны государства, так и со стороны профсоюзных объединений.] Только несгибаемые реакционеры виновны в горечи современных партийных распрей и в порождаемой ими неумолимой ненависти. Что нужно на самом деде, так это принять конструктивную программу вместо чисто негативистских принципов экономических монархистов. И, конечно же, с их точки зрения, «конструктивно» только государственное вмешательство.
Однако, такой способ рассуждения совершенно порочен. Предполагается, что вмешательство правительства в хозяйственную жизнь приведёт к ожидаемым благим результатам. При этом постыднейше игнорируются все заявления экономистов о тщетности целей государственного регулирования и о его неизбежных и нежелательных последствиях. Вопрос не в том, справедливы или нет ставки минимальной заработной платы, но – не приведут ли они к появлению безработицы среди тех, кто ютов работать. Называя эти меры справедливыми, интервенционисты не опровергают возражения экономистов. Они просто демонстрируют своё полное невежество в этом вопросе.
Конфликт между капитализмом и социализмом вовсе не является борьбой двух групп за то, как разделить между собой данный объём благ. Это спор о том, какой тип организации общества наилучшим образом служит благосостоянию человечества. Противники социализма отрицают его не потому, что завидуют благам, которые рабочие, предположительно, извлекут из социалистической организации производства. Они сражаются с социализмом именно из убеждения, что он будет пагубен для масс, которые обречены на то, чтобы превратиться в нищих рабов, полностью зависимых от безответственных диктаторов.
В этой борьбе идей каждый должен сделать определённый выбор. Необходимо встать либо на сторону защитников экономической свободы, либо примкнуть к адвокатам тоталитарного социализма. Этого выбора нельзя избежать на путях интервенционизма как предположительно срединной позиции. Ибо интервенционизм не является ни срединным путём, ни компромиссом между капитализмом и социализмом. Это третья система. Система, нелепость и тщетность которой признаётся не только всеми экономистами, но даже марксистами.
Не может быть «чрезмерной» защита экономической свободы. С одной стороны, производство может направляться усилиями каждого индивидуума приспособить своё поведение так, чтобы удовлетворять наиболее настоятельным потребностям потребителей и самым подходящим способом. С другой стороны, производство может направляться правительственными указами. Если эти указы будут затрагивать только отдельные детали экономического механизма, они не достигнут цели, и даже их сторонникам будет не по душе результат. Если же они приведут к всесторонней регламентации, это и будет тоталитарный социализм.
Человек должен выбрать между рыночной экономикой и социализмом. Государство может поддерживать рыночную экономику, защищая жизнь, здоровье и частную собственность от насилия и мошенничества. Либо оно может взять на себя контроль за всей хозяйственной деятельностью. Кто-то должен определять цели производства. Если это не будут делать потребители посредством спроса и предложения, это придётся делать правительству методами принуждения.
Социализм и коммунизм
В РАБОТАХ Маркса и Энгельса термины коммунизм и социализм являются синонимами. Они используются по очереди и между ними не делается различия. Так это и сохранялось в практике всех марксистских групп и сект вплоть до 1917 года. Марксистские политические партии, которые относились к Коммунистическому манифесту, как к непременному евангелию своей веры, называли себя партиями социалистическими. Наиболее влиятельная и многочисленная из этих партий – Германская – приняла имя Социал-демократической партии. В Италии, во Франции и во всех других странах, где марксистские партии уже играли некую политическую роль до 1917 года, термин социалистический был взаимозаменим с термином коммунистический. Ни одному марксисту до 1917 года и в голову не приходило отделять коммунизм от социализма.
В 1875 году в критике Готской программы Германской социал-демократической партии Маркс ввёл различие между низшей (начальной) и высшей (зрелой) фазами будущего коммунистического общества. Но он не выделил «коммунизм» как исключительно высшую фазу и не называл низшую фазу «социализмом».
Одной из фундаментальных догм Маркса был тезис, что социализм настанет «с неотвратимостью закона природы». Капиталистическое производство отрицает самое себя и создаёт социалистическую систему общественной собственности на средства производства. «Капиталистическое производство порождает с необходимостью естественного процесса своё собственное отрицание» <Marx, Das Kapital, 7 Aufl. Hamburg, 1914, Bdl., s. 728 (К. Маркс, Капитал, Т. 1, – Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 23, с. 773)>. Он не зависит от воли людей <Marx, Zur Kritik der politischen Oekonomie, Stuttgart, s. XI (К. Маркс, Критика политической экономии, – Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 13, с. 6)>. Человек не может ни ускорить его, ни замедлить, ни отменить. Ибо «ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она даёт достаточно простора, а новые, более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества»<Ibid., s. XII (там же, с. 7)>.
Эта доктрина, конечно же, не согласуется с политической активностью самого Маркса и с идеями, которыми он оправдывал эту свою активность. Маркс пытался создать политическую партию, которая бы с помощью революции и гражданской войны завершила переход от капитализма к социализму. Характерной – в глазах Маркса и всех марксистских доктринёров – чертой их партий была их революционность, бескомпромиссная преданность идее насилия. Целью было поднять восстание, установить диктатуру пролетариата и безжалостно уничтожить всех буржуа. Действия Парижской коммуны в 1871 году рассматривались как превосходная модель такой гражданской войны. Парижское восстание, конечно, огорчительно провалилось. Но ожидалось, что последующие бунты будут успешными <см. Marx, Der Burgerkrieg in Frankreich, Berlin, 1919 (К. Маркс, Гражданская война во Франции, – Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 17)>.
Однако тактика марксистских партий в различных европейских странах безнадёжно не совпадала ни с одним из этих противоречивых направлений в учении Карла Маркса. Они не верили в неизбежность прихода социализма. Не верили они и в успех революционного восстания. Они приняли методы парламентаризма. Они набирали голоса на выборах и посылали депутатов в парламент. Они «выродились» в демократические партии. В парламентах они вели себя подобно другим партиям оппозиции. В некоторых странах они заключали временные союзы с другими партиями, и порой социалисты попадали в Кабинет министров. Позже, после конца первой мировой войны, социалистические партии во многих парламентах заняли господствующее положение. В некоторых странах им одним принадлежала власть, в других – они правили в коалиции с буржуазными партиями.
