Наум Халемский - Форварды покидают поле
Зина стояла на фоне синего занавеса, изображавшего штормовое море, и пыталась угомонить зал.
— Ребята, мы начинаем концерт выступлением «Синей блузы» клуба металлистов, после чего участники сегодняшней встречи молодежи покажут нам свое искусство.
Санька гудит над ухом по поводу «Синей блузы» со своей артистической точки зрения, но я с ним не согласен. В антракте наш спор едва не перерастает в драку. Вовремя подошел Игорь Студенов.
— Не ожидал встретить здесь черноярских форвардов, — сказал он, пожимая нам руки.
Не хочется говорить, кто привел нас на вечер. Скажет: «Втроем побежали за девчонкой». Но Санька вдруг сообщает:
— Зина дала нам билеты.
— Какая Зина?
— Зина Шестакович.
— Вот кто, — рассмеялся Студенов. — Ну, Зина, если захочет, приведет на собрание даже отца Сергия из Троицкой церкви.
Оскорбительное сравнение! Ставить нас на одну доску с попами, когда религия — опиум для народа, не очень умно. Студенов хлопнул меня по плечу:
— Ну, не сердись, я ведь шучу. Ребята вы смекалистые, толк из вас будет.
Звонок зовет в зал. Игорь идет с нами и садится на Степкино место.
— Где ваш третий дружок?
— Смылся с Зиной на сцену.
— Он поет, — объясняет Саня.
— Я и забыл о вашем Шаляпине. Его с удовольствием послушают. — И незаметно Игорь переводит разговор на футбол.
— Напрасно вы не ходите на тренировки. Дзюба с вами ведь обо всем условился, а вы точно в воду канули.
— Должно быть, из черноярской команды нам никуда не уйти.
— Ну и чудаки! Уличная команда уже не для вас. Разве не интересно выступать за свой город в Ленинграде, Москве, Харькове, Одессе, учиться у таких футболистов, как Подвойский, Дзюба, Фоминых? А в черноярской команде, кроме драк, пожалуй, ничто вас не ждет.
— Правильно, но и меченым ходить тоже нет охоты.
— Меченым? — не понял он.
Санька разъяснил ему, что это значит.
— Но за что? За что вас станут так казнить?
— Дзюба ведь работает в угрозыске.
— При чем же тут вы?
— Вот и при чем. Его считают лягавым, а нас — лягушонками.
Он задумался.
— Седой Матрос припугнул. Правда?
Я неопределенно повел плечами.
— Он, он! Знает кошка, чье мясо съела. Ему страшен уголовный розыск, и Дзюбы он боится, как огня. Грехов у Матроса хватит на десятерых. Но при чем здесь вы? Впрочем, может быть, вы у него в помощниках?
— Ты что, очумел? — разозлился я.
— Чего же вам бояться уголовного розыска? Вы ведь не воруете, темными делами не занимаетесь. А Матросу выгодно, чтобы вокруг него было побольше народу, тогда за ним труднее охотиться.
Действительно, Седой Матрос стремится втянуть пас в свои дела. Разве я это не почувствовал на себе?
— Вы, как мухи, садитесь на липкую бумагу, — резко заключает Студенов.
— А что делать? — раздражается Санька. — Над нами такую расправу учинили — другие бы на нашем месте уже на Байково кладбище загремели.
— Лупили? — удивился Студенов. — Понятно. Удалось, значит, запугать.
— Кому охота ходить меченым? С ними шутки коротки.
— Значит, всё — круг замкнулся. Трусом может помыкать любой проходимец. Известно, что если при первом испытании человек спасовал, не хватило мужества, то при втором — тем более не хватит. Теперь ходить вам всю жизнь под ярмом шпаны и Седого Матроса.
Игорь нервно перебирает свой кавказский ремешок.
— Я думал о вас иначе. Хлопцы крепкие, не хлюпики какие-нибудь, их на испуг не возьмешь. Надо им помочь пойти правильной дорогой. На заводе центрифуг о тебе, Радецкий, говорил. Хотели тебя устроить учеником слесаря в счет брони подростков. И тебе, акробат, работу можно подыскать.
У меня перехватило дыхание от радости, но я стараюсь не показать этого:
— Надо посоветоваться. Степку спросим.
— Он-то уже работает?
Студенов, оказывается, все о нас знает.
— Да, на верфи, токарем по дереву.
На сцене снова появилась Зина и объявила выступление акробатической группы клуба. После этого на сцепе выстроился хор девушек, а потом довольно смело вышел черноярский Шаляпин. Волосы ему будто корова языком прилизала.
— Ребята, — прозвенела Зина, — Степан Головня, токарь по дереву, сын краснодеревщика-большевика, исполнит песню «Сижу за решеткой».
Степан Головня! Хм… Звучит солидно. Точно говорят о ком-то постороннем. Я не привык к фамилии друга. От нее веет чем-то истинно рабочим. А мне даже в этом смысле не повезло. Прилепилась к нам фамилия австрийского фельдмаршала. Степка вообще счастливчик: и фамилия подходящая, и голос, а батя — большевик. Много у него всяких добродетелей, о которых можно только мечтать.
Сижу за решеткой в темнице сырой.Вскормленный в неволе орел молодой…
запел он легко, свободно и печально.
Мой грустный товарищ, махая крылом,Кровавую пищу клюет под окном.
Зал замер. Никто не ожидал такого чарующего голоса. Студенов даже рот разинул. У меня по телу пробегает дрожь. Его голос звучит так, будто играют несколько скрипок. Еще лучше, если закроешь глаза и не глядишь на его рожу. А Зина смотрит на него как завороженная, пальцы ее сами бегают по клавишам. Тоже мне, называется, аккомпанирует… Все девчонки одним миром мазаны. И чем он ее очаровал? Нос — как рычаг, скулы широкие, рот — как ворота в Косом Капонире. Все вместе похоже на деталь, еще не зачищенную наждаком. Правда, когда Степан поет…
Может быть, мне кажется, а может, и действительно в глазах у Зины слезы.
Ну и пусть влюбляются, пропади все пропадом! Нет, вы взгляните на Зину. Лицо у нее просто светится. Без репетиций спелись! Может, они знакомы уже давно? Не мог же Степка покорить ее так сразу одним своим волшебным голосом.
— Паренек далеко пойдет, — шепнул Игорь. — Он даже не знает, каким богатством владеет.
Мы вольные птицы: пора, брат, пора!Туда, где за тучей белеет гора,Туда, где синеют морские края,Туда, где гуляем лишь ветер… да я!..—
закончил Степан и поклонился. Вдруг, словно по чьему-то велению, зал дружно встал и подхватил последний куплет, Затем над залом пронесся ураган рукоплесканий, криков. Что творится! Санька и тот вопит, как одержимый: «Бис, бис, бис!»
Степана вызывают несколько раз. Он появляется, кланяется и уходит. Но его не хотят отпускать. Зал нельзя успокоить.
— Еще ломается, точило несчастное, — сказал я Сане.
— Ребята, — старалась Зина перекричать всех, — товарищи! Степан Головня без аккомпанемента выступать нс может.
Старинная крепость.
— Буржуйские замашки!
— Долой аккомпанемент!
— Бис! Бис!
— При чем здесь буржуйские замашки? — обиделась Зина. — Будет у нас скоро встреча с ветеранами революции. В концерте примет участие и Степан Головня.
Но зал неистовствовал. Степану пришлось выйти и повторить «Сижу за решеткой».
— Эх, спел бы «Двенадцать разбойников», — вслух подумал я.
Игорь Студенов погрозил мне пальцем и стал прощаться.
Никто из участников концерта не имел такого успеха, как Степан. Он появился важный и торжественный. Саня сразу же сказал ему о предложении Студенова.
Нежно поглаживая свой ежик, он заявил:
— Больше ни одной тренировки не пропустим. Седой может теперь жаловаться на нас только в письменном виде: вчера он снова в «гостинице» поселился.
Неужели взяли?
Мы с Саней впервые слышим об аресте Матроса.
— Точно, — заверяет Степан. — Этой ночью его повязали. А хоть бы он и на воле ходил — нет мне до него дела. Я за себя постою. — Степан указал рукой на шумный многоголосый зал. — Мне такая жизнь по душе.
На сцене два красноармейца разухабисто выкаблучивали «яблочко». Мне хотелось продолжить разговор, я собирался после концерта многое сказать Степану и Сане, но, едва опустился занавес, подошла Зина с незнакомой девчонкой, курносой и веснушчатой.
— Познакомьтесь, ребята, с Асей, моей подругой, она выступает в «Синей блузе».
Сколько понадобится времени, чтобы подсчитать ее веснушки? Может, она не успела снять грим, и веснушки эти не настоящие? Впрочем, если даже они ее собственные, то ничего. Девчонка не умолкая щебечет о всяких любопытных вещах. Теперь я замечаю ее грациозность, она напоминает статуэтку цирковой гимнастки, украшающую старый комод в Санькиной комнате.
Стоит тихий и теплый вечер. Таинственно мерцают огни среди зеленого моря каштанов и кленов. И хотя Зина предлагает разойтись по домам, в душе она наверняка хочет другого.
— Зина, милая, — бросилась к ней Ася, — пойдем на Владимирскую горку. Там такая красота!
— Нет, уже поздно, мама станет волноваться.
— Пойдем, Зина, ненадолго, — необычно тихо просит Степка. И странно: она тут же согласилась и пошла с ним рядом, забыв о маме и обо всем на свете.
