Александр Никонов - Судьба цивилизатора. Теория и практика гибели империй
Римские завоевания вырыли огромный пустой имперский котлован, который тут же стал заполняться близлежащей родственной культурой. Которая заодно слегка размывала строгие прямые стенки котлована…
Все происходящее Катону страшно не нравилось. Он не уставал произносить по поводу новых развратных нравов гневные речи, которые современники метко прозвали «воплями Катона». Вот так вот — люди легко соглашаются с моралистами, ибо те всегда трындят внешне правильные вещи; люди даже выбирают моралистов цензорами и депутатами, но при этом люди моралистов не любят. Моралисты скучны и говнисты. Причем последнее — самая гнусная черта ревнителей старой морали. Я бы даже ввел термин «говнистость моралиста» во все учебники по психологии, социопсихологии и политпсихологии.
Уж не знаю, почему так получается, но самые большие моралисты — не только страшные ханжи, но и двуличные люди. Не допуская попрания своей любимой моральки другими, они часто вполне допускают для себя отступления от Традиции.
…Катон «исключил» из состава сената одного дядьку, который чмокнул жену в присутствии дочери — за аморалку. А сам до старости лет шастал по публичным домам. И, будучи 80-летним стариком, женился на 15-летней девушке.
…Катон сравнивал ростовщичество с убийством человека и рекомендовал юношеству никогда не заниматься столь омерзительным делом. А сам через подставных лиц, обходя закон, вовсю давал деньги в рост под 20 % годовых (кому давал под меньший процент, пусть откликнется, я лично извинюсь).
.. Катон трындел о традиционных римских ценностях, уважении к богам и показном равенстве богатых и бедных. Но при этом к концу жизни сколотил такое состояние, про которое богохульно утверждал, что даже сам Юпитер не смог бы отнять у него всех капиталов. А на рынке торговался с бедным торговцем за каждый асс.
…Катон вещал о внутренней чистоте, скромности и простоте. А сам занимался работорговлей — занятием, которое даже в рабовладельческом Риме считалось постыдным.
Я встретил Марка Порция Катона на набережной Яузы в Александр-хаусе, роскошном здании с видом на Кремль. Ныне Катон не высок и не жилист, а, напротив, пузат и грузен, небрит и волосат. Да и зовут его Александр Гельевич Дугин. В остальном — точно такой же отморозок. У нашей встречи была одна цель — я хотел познать Дугина (не в библейском смысле, упаси боже). Познал. Катон чистой воды!
Тот же запал, та же ненависть ко всему новому и превознесение старого. Та же декларативная борьба за Традицию против Цивилизации. И то же жульничество: для себя Дугин считает возможным то, чего не допускает для других. Например, стиральные машины. Кондиционеры. Мобильный телефон. Автомобиль…
Не знаю, возможно, это и странно для такой книжки, но я, пожалуй, вставлю сюда кусок нашей беседы с Дугиным. Должны же вы получить полное представление о катонах. Вот вам современный тип защитника Традиции. Абсолютно такой же, как две тысячи лет назад…
Формальным поводом для нашей встречи явилось следующее. Незадолго до этого я прочитал в одной из «славянских» газет программную статью московского Катона о мерзости современных нравов. Дядя Дугин призывал в статье к сакральной революции, возвращению к патриархальным традициям и пр. Весь современный мир, глаголил Дугин, есть не что иное, как глобальные похороны сакрального… Что африканский дикарь, не имеющий стиральной машины и с полной душой наблюдающий закат над Замбези, живет гораздо правильнее, поскольку по самые яйца набит сакральностью… И что для спасения Третьего Рима, а вместе с ним и заблудшего человечества, нужно эту самую загадочную субстанцию — сакральное — изо всех сил стараться производить, а проклятые стиральные машины, которыми так гордится Запад, выбросить на свалку истории.
Я: Александр Гельевич, друг мой, высчитаете, что хорошо было древним дикарям, они сидели себе на бережку и умели восхищаться простыми вещами типа стеклянных бус. Не то что нынешнее племя. А западный горожанин, у которого стиральные машины и кондиционеры, имеет мертвую душу. Вы что, хотите отнять у нас стиральные машины и кондиционеры?
Дугин: Да. Я хочу отнять у вас кондиционеры, я хочу отнять у вас стиральные машины, я хочу отнять у вас тот смысл, который вы вкладываете в технический прогресс, и хочу вернуть вас к тем ценностям, которые принадлежат к сфере Абсолютного, к сфере человеческого бытия, к сфере Неподвижного, к сфере человеческой души. Мы живем в мире, который представляет собой разрушение традиционных ценностей. Собственно, современность и возникла как прямое отрицание традиционного общества. Дух Просвещения, Ренессанса, дух Модерна, Нового времени был последовательным отторжением той системы взглядов, мифов, догм, верований, представлений, которые предопределяли жизнь в традиционном (сельскохозяйственном. — А. Н.) обществе. Именно тогда был осуществлен ценностный перенос с духовного на материальное, с вечного на временное, с абсолютного на относительное.
Люди стали вкладывать большой смысл во второстепенные предметы, стали противопоставлять: что лучше — честь или деньги; деньги или удобство. Происходит вырождение ценностных систем. Современному мышлению внушено, что комфорт и удобство, техническая ловкость есть сами по себе ценность. Но если вы придете в храм и спросите муллу, раввина, православного батюшку, является ли комфорт человеческой ценностью, можем ли мы судить по наличию стиральной машины о качестве общественного устройства и уровне жизни? Он вам ответит: нет.
Я: Хорошо, что я не хожу в церковь и не задаю глупых вопросов. Никто не мешает мне наслаждаться комфортом.
Дугин: В том-то и дело. Вы — дитя эпохи. Современность, Просвещение начались с чего? С того, что Бога нет, религия — сказки, есть только то, что человек физически может ощутить. А вот когда человек эвакуирует, элиминирует метафизику, говорит, что это его больше не интересует, тогда стиральная машина действительно является для него важным критерием. Поэтому для современности стиральная машина, комфорт и удобство — реальная ценность. А для традиции нет, вообще не ценность.
Я: Эмансипированные женщины будут недовольны. Ведь удобнее с машиной, чем со стиральной доской.
Дугин: Мало ли, что удобнее! Удобнее ходить без штанов, удобнее не соблюдать супружеский долг и пост. Удобнее быть животным.
Я: А у вас самого стиральная машина есть?
Дугин: Есть. Но для меня это не ценность! Я езжу на автомобиле, звоню по мобильному телефону, но для меня это все не ценность.
Я: Хорошо устроились. Вы говорите: я лично все это иметь буду, пусть дальше ребята изобретают, но я буду иметь все эти материальные блага не как ценность! А у вас отниму!
Дугин: Да. Потому что это не сакральные ценности. Сакральное — когда человек сосредотачивается в себе, сталкивается с опытом собственной души и, соответственно, души мира…
Я: Простите, я тоже имею стиральную машину не как ценность, а исключительно для стирки, наверное, я тоже очень духовный человек, но, тем не менее, не понял последней фразы: что такое «опыт души мира»? Вы не могли бы попонятнее изложить нам, людям Просвещения?
Дугин: То, что вы у нас отняли в эпоху Просвещения и чего теперь нет в Современности. Опыт души — это когда человек сталкивается с тем, что…
Здесь я на время прерву катоновские вопли и вернусь к ответу Дугина на мой вопрос чуть позже, когда будем подробнее говорить о перерождении римлян под влиянием Ренессанса и разрушении Карфагена. (Перерождение — это перепрограммирование, изменение ментальных установок, перемена самоощущения и ощущения мира, поведения, представлений о собственной идентичности…)
А сейчас завершим наконец бесконечный рассказ о переломном времени и о том, какую роль в нем сыграли очеловеченная Традиция (Катон) и очеловеченная Современность (Сципион).
Карфаген должен быть…
Уничтожить и унизить Сципиона Катону не удалось. Удалить из политики и из города — вполне. Но семена, брошенные Сципионом во влажную почву Ренессанса, проросли. Катон полол эти сорняки Современности всю свою жизнь. А жизнь у него, в отличие от жизни Сципиона, была долгой и полной сил (помните, в 80 лет женился на 15-летней). Он был окружен большим почетом — практически как Солженицын, которого все бесконечно уважают, но давно уже никто не слушает.
Катон пережил всех своих друзей и врагов. Он пережил даже своего любимого сына Марка. (Кстати, миллионер Катон похоронил сына по самому дешевому разряду.) Катон остался один. Совсем один. Да, он победил почти всех своих врагов. Персональных. Но теперь вокруг одинокого старика возвышалась густая буйная поросль нового времени. Эллинизм, ненавидимый Катоном, пророс в головах молодого поколения, и Катон с грустью следил за закатом той эпохи, которую так любил. Как и Дугин, он чувствовал себя проигравшим.
