Петр Романов - Россия и Запад. От Рюрика до Екатерины II
Стоит для контраста процитировать кое-что из этой записной книжки. Она этого заслуживает хотя бы потому, что автор записок как раз типичен, а Петр все-таки исключение.
В то самое время, как Петр осматривал в Голландии мануфактуры, лесопильни, сукновальни, повышал свои познания в артиллерии, работал плотником на верфи в Саардаме и слушал лекции по анатомии, автор записок искал исключительно развлечений и курьезов. Неизвестный путешественник подробно и сумбурно записывает, что видел зажигательное стекло, хамелеона, танцующую собачку, кукольную комедию, анатомирование трупа, травлю быков собаками, рыбу-пилу, чучело крокодила, канатоходцев, акробата, «который, через трех человек перескочив, на лету обернется головою вниз и станет на ногах», и слона, «который играл менуэты и стрелял из мушкета». Неизвестный посещает синагоги, церкви квакеров, приюты, госпитали, ярмарки. Ужинает в доме, «где стояли нагие девки: кушанья на стол и пить подносили все нагие, только на голове убрано, а на теле никакой нитки». В Венеции неизвестный с любопытством наблюдает, как играют «мячом кожаным», а в Риме осматривает фонтан: «…мужик на лошади в рог трубит очень громко, водою же; еще на горе девять девок лежат, у каждой флейты в руках, как пустят воду – девки играют очень приятно». И далее в том же роде.
В отличие от незнакомца первое, что захотел сделать Петр, ступив на заграничную землю, это осмотреть рижскую крепость, но его туда не пустили шведы – то ли опасаясь, что русские используют эту возможность для разведки, то ли не разобравшись толком в том, кто скрывается под именем Петра Михайлова. Поверить в это, правда, трудно, но даже современные шведские историки, с некоторым раздражением описывая этот эпизод, объясняют все произошедшее недоразумением.
Как бы то ни было, но именно этот оскорбительный для Петра отказ послужил позже поводом к началу Северной войны со шведами. Повод, конечно, можно было бы придумать и иной, но Петр, человек весьма эмоциональный, навсегда запомнил закрытые перед ним двери. Зная о его взрывном темпераменте, неистребимом любопытстве и настоящем голоде к новым знаниям, легко представить ярость царя, когда самую первую и столь долгожданную достопримечательность, что он встретил за рубежом, ему отказались показать.
Сама идея ехать инкогнито была глубоко продумана и отвечала личному удобству Петра, к этикету и церемониям относившегося с раздражением. Официальная поездка царя заставила бы его слишком много времени уделять ненавистному протоколу в ущерб учебе, да и кутежам, а им петровская компания за рубежом, как и дома, предавалась регулярно. В то же время откровенная прозрачность инкогнито (всерьез хранить тайну было просто невозможно, учитывая незаурядную внешность Петра) давала возможность для конфиденциальных переговоров на высшем уровне.
Формальной целью посольства были переговоры о союзе с христианскими государствами против Турции, а неофициальной – то самое «похищение Европы», то есть поиск новых знаний, технологий и наем необходимых для России западных мастеров и специалистов в самых разных областях. Уже в июне 1698 года четыре корабля высадили в Архангельске разноязыкий отряд офицеров, моряков и кораблестроителей общей численностью 672 человека. И это было только начало.
Великими полномочными послами, то есть официальными главами делегации, являлись Франц Лефорт, Федор Головин и Прокофий Возницын. Самый главный посол, Лефорт, понимал в дипломатии ровно столько же, сколько в морском и военном деле, а это был самый сухопутный адмирал и самый гражданский генерал за всю историю России. Благодаря своему веселому нраву и умению находить контакт с людьми Лефорт в посольстве выполнял задачи, как теперь сказали бы, службы пиар, то есть отвечал за связи с общественностью и за имидж Петра. Профессиональным дипломатом был Федор Головин – руководитель Посольского приказа. Именно на него и ложилась основная дипломатическая работа в ходе зарубежной поездки. Конечно же, опытным дипломатом, хотя не столь высокого полета, являлся и Возницын – дьяк и член Боярской думы. Трех послов сопровождала многочисленная свита: более 20 дворян и 35 волонтеров, среди последних числился и Петр Михайлов.
В первой же стране, куда прибыло посольство, – в Германии, в Кёнигсберге, – Петр сразу принялся доучиваться артиллерии у прусского полковника. По окончании курса Петр получил соответствующий аттестат, где выражается удивление быстрыми успехами ученика. В следующей стране, Голландии, Петр работает плотником на верфи, а затем, не вполне удовлетворенный познаниями голландцев в теории кораблестроения, едет в Англию, чтобы отшлифовать свое мастерство в этой области. Рядом с ним постоянно учатся его соратники и спутники по Великому посольству. Такого своеобразного посольства никогда и нигде в истории не было ни до Петра Великого, ни после него.
Дотошные исследователи жизни Петра I указывают на то, что уже к 25 годам он овладел 14 ремеслами. Кажется, не вполне удовлетворенной осталась страсть царя лишь к одной отрасли знаний – медицине, он увлекался ею и, когда было время, также всерьез изучал. За рубежом он слушал лекции профессора анатомии Рюйша, ходил с ним по госпиталям, с удовольствием присутствовал при операциях, а однажды, увидев в анатомическом кабинете профессора превосходно препарированный труп ребенка, который улыбался как живой, даже поцеловал это «наглядное пособие».
В другой раз в анатомическом театре доктора Боэргава, заметив на лицах сопровождавшей его компании отвращение, Петр пришел в негодование и заставил всех своих спутников в «воспитательных целях» разрывать мускулы трупа зубами. Петр Алексеевич тут явно пошел дальше своего отца. Рассказывают, что, когда тишайшему и милейшему Алексею Михайловичу доктора пускали кровь, он заставлял всех своих придворных пройти ту же процедуру.
Позже Петр переписывался с профессором Рюйшем на протяжении ряда лет, обсуждая медицинские и биологические вопросы. Петр посылал Рюйшу червей, ящериц и редких рыбок из-под Азова, а Рюйш подробно описывал Петру, как лучше кормить червей и как правильно прокалывать бабочек для коллекции.
В Кунсткамеру, созданную по приказу Петра, со всей России собирали всяческие природные и прочие курьезы, в том числе медицинские. Во время своей второй поездки в Европу в 1717 году Петр купил весь анатомический театр Рюйша. Есть даже любопытное свидетельство, что ученый, откровенно симпатизировавший Петру, раскрыл ему особый секрет бальзамирования трупов с условием, что он никому этот секрет не передаст. Царь, однако, сохранить тайну не сумел, и по цепочке способ Рюйша дошел в конце концов до лейб-медика Ригера, а тот, покинув Россию, опубликовал его в «Notitia rerum naturalium».
Некоторых живых людей с теми или иными физическими аномалиями Петр любил возить с собой в качестве передвижных экспонатов и показывал их окружающим, растолковывая, что к чему. И здесь, как часто это бывало у Петра, вопросы этики и морали уходили на второй план, а на первый выступал интерес к анатомии – своеобразной, но, по сути, все той же любимой им «железке». Человек с редкой физической аномалией и какой-нибудь мушкет необычной конструкции стояли для царя в одном ряду.
Сам Петр считал себя опытным хирургом и стоматологом. После его врачебных занятий остался целый мешок зубов – памятник его стоматологической практике. Судя по тому, что все близкие царя приходили в ужас, боясь, что государь проведает об их болезни, врачом он стал далеко не лучшим и явно преувеличивал свои способности. Учитывая вышесказанное, можно легко догадаться, в чем был главный дефект Петра-врачевателя. К ремонту сломанного стула и вправлению вывиха он подходил одинаково, а редкому больному это понравится.
Может быть, и не стоило об этом столь подробно говорить, но, как мы увидим дальше, точно так же Петр подходил и к своим реформам. Реформировал как врачевал: дергал зубы всей России, заботясь о пользе пациента, но не задумываясь о его страданиях и обезболивающих средствах.
Софья Шарлотта Бранденбургская, с которой Петр встречался во время своей зарубежной поездки, очень простодушно и точно заметила:
Это государь одновременно и очень добрый, и очень злой… Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы превосходный человек, потому что у него много достоинства и бесконечно много природного ума.
Как показывают документы и свидетельства очевидцев, Петра на Западе интересовало не только корабельное дело, артиллерия или анатомия. Круг заведенных им знакомств очень велик. Во время поездок за рубеж – а их было две – царь даже беседовал с католическими богословами об унии церквей.
На это стоит обратить особое внимание, поскольку тем самым Петр переступил черту, которую не захотел перейти даже Иван Грозный. Разговор о возможной унии состоялся в Сорбонне в 1717 году. Сначала Петр, как когда-то Иван Грозный, пытался отшучиваться, чтобы обойти щекотливую тему, но когда богослов Бурсье напомнил царю, что тот все-таки повелитель страны и ему не пристало уклоняться от дискуссии, Петру пришлось объясняться всерьез.
