Сюзанн Моррисон - Йога-клуб. Жизнь ниже шеи

Хотя нет, знаете: да ну это все к чертям. Я не себя подавляю, а свой пищеварительный тракт.

Хочется умереть. И смешно. Кажется, я сошла с ума.

По-моему, у меня истерика. Я смеюсь, плачу и прячусь под одеяло. Джессика поверить не может, что я так расстроилась из-за какого-то там пука. Она принесла мне имбирный чай на подносе и йогурт. Мол, йогурт полезен для пищеварительного тракта. А потом пукнула ртом, как маленькие дети делают. Села на кровать и пукнула еще раз. «Извините!» — воскликнула она и продолжила пукать, пока у нее тоже не началась истерика и она не облилась имбирным чаем.

Обожаю Джессику.

Я прочла все свои книжки! И «Бхагавад-Гиту», и «Упанишады», и «Йога-сутры». Я робот для чтения священных текстов!

И вот теперь схожу с ума, так хочется что-нибудь почитать. Барбель сжалилась над мной и одолжила кое-какие свои книжки. У нее есть «Упанишады» без сокращений, не то что мои презренные отредактированные. Еще она дала мне книги по древней аюрведе — это медицинская наука, напрямую связанная с йогой. И смотрите, что я нашла: рецепт для излечения от сумасшествия, одержимости демонами и эпилепсии:

«Коровью мочу проварите примерно с тремя килограммами гхи[30], добавьте 200 г асафетиды, черной соли и смесь черного перца, длинностручкового перца и сушеного имбиря».

Знаете, если бы мне пришлось выбирать, чью мочу пить — коровью или собственную, — мой выбор был бы очевиден. Абсолютно очевиден. Я бы убила себя.

Сон: Джона приезжает на Бали, и я его не сразу узнаю. Он, разумеется, обижается. Мы садимся на ступеньки веранды, с трех сторон открытых порывам ветра и пелене дождя, который бьет нас в лицо и треплет деревья. Я встаю на дворе под дождем, а Джона говорит: «Ты сейчас испачкаешься и не сможешь достигнуть просветления. Маленькие ножки застрянут в грязи, и с места не сдвинешься».

У Джессики случился прорыв с открытием таза — в позе лошади она поняла, что, когда дышишь через йони, нужно особенно сосредоточиться на выдохах. Чтобы отпраздновать сие достижение, она всех нас пригласила за покупками и теперь одевается на прогулку, заплетает свои золотистые волосы во французскую косичку и надевает сережки из розового кварца. Мне она велела надеть светло-розовое льняное платье. Что ж, велела — так велела. Как-никак, сегодня у нее праздник.

Правда, у меня возникли сомнения насчет того, можно ли нам вообще предаваться шопингу. Я медитирую примерно пять миллионов часов в день, а в оставшееся время изнуряю все мышцы своего тела в вантилане с одной лишь целью — чтобы можно было спокойно медитировать. Действительно ли я хочу приносить в жертву ясность сознания, наполняя сердце мирскими желаниями?

Но нет. Я не собираюсь отгораживаться от мира — я просто буду практиковать отстраненность. Вот Ганди не отгораживался от мира, и я тоже не буду.

Джессика совсем иначе воспринимает покупки. Сегодня утром она заявила, что мода — это золотые прожилки женственности в серой скальной породе мужественности. Ее гуру по распределению половых ролей говорила, что женственность проявляет себя в желании украшать. Я же ответила, что, по-моему, мода — это всего лишь очередная индустрия, нацеленная на получение наших денег. Да и не кажется ли ей чистым безумием то, сколько денег и усилий вкладывается в стремление угнаться за переменчивыми тенденциями?

— Но в этом вся суть! — воскликнула она. Она стояла передо мной в длинных черных льняных брюках и льняной рубашке с длинным рукавом, небрежно обернув вокруг шеи зеленый шарф из батика. Именно эфемерная природа моды, по словам Джессики, делает ее женской силой. — Женщины в этом мире — само воплощение переменчивости. Ничто так не меняет мир, как рождение новой жизни.

Меня поразил ее изящный вид: хрупкая талия, маленькая грудь, узкие плечики. В своем розовом платье я вдруг почувствовала себя какой-то сосиской — белой, жирной и крапчатой, как мюнхенская колбаска, — и сразу захотела пойти и купить что-нибудь, что обновит меня. Джессика, кажется, разделяла мои чувства — она воздела руки над головой, и тонкие рукава рубашки задрались, обнажив ее сморщенные локти.

— Сегодня нас ждет превращение!

Джессика говорит, что, совершая шопинг, мы поклоняемся Кали — богине разрушения и трансформации. Когда в твоей жизни случается большой прорыв, ты словно рождаешься заново, но, чтобы принять эту новую себя, нужно уничтожить себя старую — и все старые шмотки, которые носила.

Какой день, какой день! Сидим в «Каса Луна», красивые и блаженные после долгих часов одухотворяющего шопинга.

Если бы я могла, то прожила бы этот день еще раз сто. Хочу сохранить его, завернуть в шелк и положить в симпатичную маленькую коробочку из сандала, чтобы доставать и любоваться, когда захочется.

Я сегодня влюбилась. Это проблема. Но все равно, как приятно! Я больше не отгораживаюсь от мира!

Но сохраняю отстраненность, разумеется.

Мы начали прогулку с Кампухана, где маленькие красные плоды во время утренней грозы попадали на землю и были раздавлены множеством ног. В результате подошвы наших шлепанец липли к дороге. Кампухан — ближайшая к Убуду деревня, тут полно сувенирных магазинов. Мы зашли в один и через пару минут вышли, купив бирюзово-пурпурные шарфы, выполненные в технике батик.

И знаете что? Я вдруг сразу вернулась в состояние полного блаженства. Как будто поднятие кундалини произошло сегодня утром. Я уже забыла, что почти такой же кайф можно испытать, просто отдав кому-то деньги в обмен на шмотки. Джессика абсолютно права насчет трансформирующей силы шопинга. В ювелирной лавке я стала представлять, как буду ходить в Нью-Йорке, вся обвешанная потрясающими серебряными украшениями, с китайскими палочками в волосах, и украшать свой городской экошатер масками Шивы и Шакти. Приходя ко мне в гости, люди будут говорить: «Она много путешествует по миру. Интересуется разными культурами. У нее исключительный вкус. Для нее каждый отпуск — духовное путешествие».

Я купила резную скульптуру мужчины с громадным торчащим пенисом, который сидел, согнувшись пополам и зажав глаза руками, точно хотел сказать: «Не могу поверить, что он такой большой». Спорим, ни один из гостей не удержится, чтобы не высказаться по этому поводу?

Когда мы подошли к Убуду, солнце уже светило в глаза, хотя по канавам бежали потоки дождевой воды. Мы проходили мимо павильонов, где мужчины в шортах и майках мастерили каких-то существ из проволоки и папье-маше для грядущего фестиваля.

Джессика тем временем восторгалась моим кольцом с лунным камнем, которое переливалось разными цветами, и ее голосок от восторга становился все выше и выше. Я, в свою очередь, похвалила ее серебряный браслет. Мы были лучшими подругами.

До тех пор, пока Джессика не увидела те туфли. Тут мне пришлось ненадолго удалиться. Видите ли, Джессика торгуется так: называет очень низкую цену и на большее не соглашается. Так что, когда она увидела туфли — сандалии с бусинками, белые, блестящие, которые она, по ее словам, хотела бы надеть на свою свадьбу, — она предложила цену в пять тысяч рупий, что примерно равно пяти долларам. Продавщица ответила «двадцать», потом сбросила до восемнадцати, потом до шестнадцати, но Джессика упорно твердила «пять». Я старалась не встревать между ними, притаившись за каруселью с шарфами, но потом поняла, что Джессика очень не скоро купит себе новые туфли. И вот, пока она неохотно соглашалась поднять ставку до шести тысяч рупий, я вышла на оживленную улицу и стала смотреть, куда бы пойти дальше.

Я прошла мимо тощего дядьки с голым торсом, сидевшего на корточках на углу и торговавшего шашлычками из курицы и говядины, которые пахли вкусно и запретно. Заглянула в пару магазинчиков и вдруг остановилась у стеклянной витрины, которая выглядела совсем не к месту в стране шалей из батика и сандаловых скульптур. Это был бутик «Прада».

Внутри было чисто и светло. С трех сторон возвышались черные полки, на которых лежали сумки, рюкзаки и кошельки, дожидаясь своих почитателей, как произведения искусства в музее. На полу стояли карусели с футболками из невесомой ткани. У входа была выставлена небольшая коллекция обуви: по одной паре на полке. В основном там были остроносые кожаные лодочки на трехдюймовой шпильке. Все очень хорошенькие, но я не фанатка туфель, поэтому быстро потеряла к ним интерес. На той же стене красовались несколько десятков кошельков, сумочек и смешных рюкзачков из черного нейлона, которые так часто попадаются на глаза в отдельных районах Сиэтла, где живут светловолосые загорелые женщины, а мужчины водят «ягуары». Я никогда не понимала, что особенного в этих сумках. Тем более что стоят они примерно как половина моей платы за квартиру.