Петр Толочко - Кочевые народы степей и Киевская Русь
Известны случаи активного сопротивления как на северо-востоке, так и на западе Руси. Успешно сражался с Куремсой Данило Галицкий. Умел отстоять интересы русских земель и Александр Невский. И все же приходится признать, что в продолжение всего периода монгольского владычества русские князья признавали суверенитет хана. Не случайно летописцы называют его привычным для русских титулом «царь» и постоянно объясняют покорность русских князей тем, что они находились «в воле татарской»[240].
По существу, русские земли оказались включенными в огромные владения Золотой Орды. Завоеватели провели в них перепись населения с целью обложения данью. Взиманием этой дани, вошедшей в народную память как «татарщина», занимались ордынские баскаки. Особенно свирепствовали они в Киевской, Черниговской и Переяславльской землях. Галичина и Волынь, по-видимому, платили дань Орде лишь спорадически, главным образом тогда, когда ордынцы проходили через эти земли в Литву и Польшу.
В первые десятилетия XIV в. южнорусские и западнорусские земли постепенно перешли под протекторат Литвы и Польши, но и в этом политическом статусе не были избавлены от постоянных набегов татар. Новые хозяева степей оказались воинственнее своих предшественников половцев, которых они включили в число подданных и ассимилировали. Арабский автор ал Омари по этому поводу заметил, что «в древности это государство (Золотая Орда. — П. Т.) было страной кипчаков, но когда им завладели татары, то кипчаки сделались их подданными. Потом они (татары) смешались и породнились с ними (кипчаками), и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их (татар), и все они стали точно кипчаки, как будто одного (с ними) рода, оттого что монголы (и татары) поселились на земле кипчаков, вступали в браки с ними и оставались жить на земле их (кипчаков)»[241].
В какой-то мере этнополитическая разделенность восточноевропейских степей половецкого времени послужила основой для административных образований монголо-татар. Улусы Батыя (Поволжье) и Берке (Северный Кавказ) соответствовали поволжским и предкавказским объединениям половцев. Улус Ногая в Поднепровье образовался на землях половецкого объединения команов. Землями приднепровских половцев овладел хан Токта, а донские степи стали улусом Дешт-и-Кипчака[242].
Излишне подчеркивать, что и весь образ жизни монголо-татар мало чем отличался от половецкого. Вот как описал их жилища Плано Карпини. «Ставки (юрты. — П. Т.) у них круглые, изготовленные наподобие палатки и сделанные из прутьев и тонких палок. Наверху же в середине ставок имеется круглое окно, откуда попадает свет, а также для выхода дыма, потому что в середине у них всегда разведен огонь. Стены же и крыши покрыты войлоком, двери сделаны также из войлока. Некоторые ставки велики, а некоторые небольшие, сообразно достоинству и скудости людей. Некоторые быстро разбираются и чинятся, и переносятся на вьючных животных, другие не могут разбираться, но перевозятся на повозках. Для меньших при перевезении на повозке достаточно одного быка, для больших — три, четыре и даже больше»[243].
В золотоордынское время в степных районах, от Нижнего Поволжья до Днестро-Прутского междуречья, появляются стационарные поселения и даже города. Спор исследователей о том, является ли этот процесс свидетельством оседания кочевников на земле или же долговременные поселения служили монголо-татарам своеобразными опорными пунктами их колонизационной политики, в значительной мере искусственен. Если строительство городов было целенаправленной политикой Золотой Орды, значит, это отвечало не только ее политическим, но и экономическим интересам[244]. Разумеется это не меняло основ кочевнического способа ведения хозяйства монголо-татарами, но свидетельствовало о влиянии на них оседлых соседей. Не исключено, что среди жителей этих городков и селений были и монголо-татары, главным образом — ремесленники и торговцы. Запустение золотоордынских городов — Старого Орхея, Костешты, Белгорода в Поднестровье в 60-е годы XIV в. в результате активной венгерской экспансии подтверждает их органическую включенность в систему хозяйственных отношений Золотой Орды[245].
По хозяйственному укладу монголо-татары, как и их предшественники половцы, были типичными скотоводами. Карпини отметил, что «они очень богаты скотом, верблюдами, быками, овцами, козами, лошадьми. Вьючного скота у них такое огромное количество, какого, по нашему мнению, нет ни у кого в целом мире»[246]. Согласно сообщению ал Асира, татары «не нуждаются в следовании за ними провианта и припасов, потому что при них овцы, коровы, лошади и другая скотина, и они ничем иным не питаются, как их мясом. Животные же их, на которых они ездят, сами разгребают землю копытами и едят корни растений»[247]. Из сказанного следует, что монголо-татарское стадо содержалось круглый год на подножном корму. Кроме мяса монголо-татары питались также молокопродуктами. Рубрук сообщил интересные сведения о приготовлении кумыса, масла и способах их консервации. Сведения о кумысе как продукте питания половцев сохранили также русские летописи[248].
Что касается культурного облика монголо-татар, то проследить его специфичность практически невозможно. Речь может идти лишь о характерных особенностях культуры степного населения второй половины XIII — начала XIV в., этнически неоднородного, хотя и сливавшегося постепенно в единый новый этнос.
Исследователи отмечают некоторые изменения в этот период погребальной обрядности, находившие выражение прежде всего в конструкциях могил. Появляются ямы трапециевидные, с уступами и подбоями. Ориентация погребенных не отличается единообразием; наряду с западной встречается восточная, южная и даже северная. Мужские захоронения сопровождаются черепом и конечностями коня, уложенными в анатомическом порядке. Это указывает на сохранение древних традиций кочевых народов степей, обитавших здесь и до прихода монголо-татар. Как и раньше, в золотоордынское время погребения совершались, главным образом, в курганах древних эпох.
Интересна в этом плане группа погребений второй половины XIII–XIV в., исследованная И. Я. Стемиковским в 1896–1910 гг. в Тираспольском уезде Херсонской губернии. Она бесспорно может быть связана с новыми хозяевами восточноевропейских степей. Из дневниковых записей автора раскопок явствует, что это были преимущественно воинские захоронения. Совершены они в прямоугольных и трапециевидных ямах, иногда с подбоями, в деревянных гробах. Ориентировка погребенных не отличается единообразием. Наряду с западной(с отклонениями на север и юг), которая преобладала, имелись захоронения, ориентированные на восток (и также с отклонениями на север и юг). Слева от погребенных лежали скелеты лошадей, в зубах которых находились удила, а по бокам — железные стремена и пряжки от сбруи. Погребения содержали сравнительно богатый инвентарь. Кроме конской сбруи и снаряжения всадника в них находились предметы вооружения (кольчуги, сабли, кинжалы, колчаны из березовой коры и кожи, наконечники копий и стрел, боевые топорики), украшения (серебряные браслеты, бронзовые зеркала, железные пуговицы, серьги, поясные медные накладки). В ряде могил обнаружены джучидские монеты конца XIII–XIV вв.[249]
Изумительные по составу инвентаря погребения поздних кочевников исследованы у села Каирка Каланчакского района Херсонской области археологической экспедицией, руководимой А. И. Кубышевым. В них выявлены: железные шлемы, сабли, кольчуги и панцыри, наручи, берестяные колчаны, седла, стремена, котлы, амфоры. Захоронения совершены в подкурганных ямах-подбоях в деревянных гробах.
Погребенный в кургане № 3 у села Каирка лежал вытянуто на спине головой на северо-восток. Руки вдоль туловища. Череп имеет явно выраженные монголоидные черты. При погребенном находились: железные сабля, булава-шестопер, нож, кольчуга, двуручная корчага, железные наручи, шлем. Под кистью левой руки — кожаный кошелек, а в нем — семь серебряных монет, под пальцами правой руки обнаружен небольшой сверток из шелковой ткани, в котором — железное огниво, кремень. Вдоль левого бедра — сложносоставной деревянный лук с остатками тетивы. Вдоль правой ноги — берестяной колчан со стрелами. Ниже колчана, около стопы правой ноги, стоял медный котел. В юго-западном углу подбоя находилось деревянное седло, украшенное костяными накладками, а также пара стремян. Удалось проследить остатки одежды из зеленоватой ткани, а также кожаные сапоги[250].
