Сергей Михайлович Иванов - Утро вечера мудренее
Человек может провести месяц за письменным столом, может на сенокосе, а может и на курорте — итог будет один: если его дня на три полностью лишить сна, то в первую же ночь, когда он уляжется спать, прежде всего начнется «отдача» дельта-сна, а уж потом быстрого. Нет, задача у дельта-сна, видимо, пошире, чем просто восстановление сил. Если бы это было не так, не разыгрывались бы в это время вегетативные бури. Все зависит от того, что мы будем подразумевать под словом восстановление, говорит Латаш, стараясь примирить информационную теорию с нашей привычной точкой зрения. Информационная теория не противоречит энергетической концепции восстановления, ибо переработка информации во сне не подменяет собой переработку во время бодрствования, а дополняет ее. Восстановление в широком значении этого слова — это не покой и пассивное накопление ресурсов, вернее, не только покой, которого у нас во сне достаточно, но прежде всего своеобразная мозговая деятельность, направленная на реорганизацию воспринятой информации. После такой реорганизации и возникает у нас ощущение свежести и отдыха, свежести как физической, так и умственной. Такое же ощущение бывает у нас и после хорошей утренней зарядки. Строго говоря, зарядка — это ведь расход сил и энергии, но так как расход этот особым образом организован, он превращается в приход, в заряд, оттого и название — зарядка.
Информационной теории близка точка зрения Вейна. К концу дня, говорит он, наш мозг напоминает затоварившийся склад. На складе неразбериха, им уже трудно пользоваться. Надо на время закрыть его и навести в нем порядок. Этой цели и служит сон. Кстати, на наведение порядка всегда приходится затрачивать какую-то энергию: само собой ничего не делается. В одной из своих работ Вейн вспоминает слова Норберта Винера из его «Кибернетики»: «Из всех нормальных процессов ближе всего к непатологическому очищению сон. Часто наилучший способ избавиться от тяжелого беспокойства или умственной путаницы — переспать их». Под очищением Винер, конечно, подразумевает не нейтрализацию гипнотоксинов, не отсеивание «лишней информации» и не забвение причин беспокойства; об этих причинах мы помним и наутро. Винер, как и мы, надеется на то, что к утру наши проблемы станут яснее и путаница распутается, а если и не станут, то уж голова прояснится наверняка. Утро вечера мудренее, говорим мы, откладывая окончательное решение на завтра. Размышления над занимающими нас проблемами продолжаются, как мы знаем, и во сне; благодаря отсутствию внешних помех они, быть может, становятся продуктивнее. Одни ищут формулу бензола, другие ждут появления цирковой наездницы, бросающей в публику цветы. Но в большинстве случаев никто ничего сознательно не ищет и не ждет, а инстинктивно ощущает необходимость в очищении от умственной путаницы и от накопившихся за день смутных и порой тревожных эмоций.
Как бы то ни было, восстановление все равно налицо — восстановление душевного равновесия, восприимчивости, внимания. И разумеется, восстановление физических сил — никто этого не отрицает. И восстановление наших внутренних кирпичиков — синтез белков, который, по мнению многих исследователей, усиливается в дельта-сне. Информационная теория готова признать все, даже гипнотоксины, но при условии, если во главе будет поставлена «содержательная сторона мозговой активности», то есть психическая деятельность, имеющая целенаправленный характер.
Считалось когда-то, что сновидения лишены какого бы то ни было значения, что это всего лишь побочный результат мозговой активности. Но вот было установлено, что если искусственно подавлять их, они будут проникать в медленный сон или воплощаться в галлюцинации. «Энергетиков» это убедило, они согласились с тем, что сны необходимы и что быстрый сон и психическая активность — синонимы. Но медленный сон они все еще хотят оставить себе; медленный сон, говорят они, это другое дело, это перерыв, полное отключение, отдых, и больше ничего. «Мысли», проносящиеся в стадиях сонных веретен и дремоты, не более чем случайные воспоминания о том, что приходило в голову накануне или в быстром сне. Но отчего же так активизируются наши эмоции во время дельта-сна? Отчего мы так взволнованы и на что так бурно реагируем? Не на синтез же белков или на нейтрализацию «продуктов усталости»! Не логичнее ли предположить, что реагируем мы на свои впечатления, мысли и чувства, что в дельта-сне мы заняты их оценкой, классификацией, упорядочиванием и подготовкой к окончательной обработке и отделке, происходящей во время быстрого сна? Не потому ли мы так болезненно отзываемся на нехватку дельта-сна и не на него ли больше всего полагаемся, столь часто повторяя, что утро вечера мудренее?
ОРКЕСТР БИОРИТМОВ
Мы готовы принять информационную теорию в любом ее варианте, благо она сама готова принять многое. Нам, безусловно, импонирует ее непредвзятость, терпимость и широта. Но к сожалению, свои рассуждения она не всегда доводит до конца: кое-что недоговаривает, кое-где отделывается расплывчатыми метафорами, а кое о чем умалчивает совсем. Как, например, представляют себе ее сторонники «реорганизацию» информации или наведение порядка на складе? Что же именно происходит с информацией в первых трех циклах «медленный сон — быстрый сон» и, если к концу третьего цикла реорганизация завершается и информация в память уже «введена», то какой цели служат четвертый и пятый циклы, часто обходящиеся без дельта-сна и состоящие в основном из сонных веретен и быстрого сна? Все задачи, какие только можно придумать, решены, а мы зачем-то спим. Неужто так сильна инерция суточного ритма и мы спим только потому, что на дворе еще темно? А если это действительно так, то почему наша инерция предпочитает именно быстрый сон, а не дремоту, например, что было бы гораздо естественней?
Рассуждая таким образом, мы неизбежно приходим к выводу, что коли инерция делает столь странный выбор, то это вовсе не инерция и суточный ритм тут ни при чем. Если он и заставляет нас отходить ко сну, то зачем ему приковывать нас к постели расслаблением мышц и завлекательными утренними сновидениями? Пусть бы шло, как идет. Так нет же! Мало нам трех циклов; без пяти или хотя бы без четырех вся наша психика полетит кувырком, и мы забудем, что такое полноценное, нормальное бодрствование.
Наши вопросы и недоумения спешит рассеять еще одна теория, которую развивает доктор медицинских наук Н. И. Моисеева из Института экспериментальной медицины в Ленинграде. В течение дня, каким бы он ни был, говорит она, ритмическая согласованность в работе мозговых структур приходит в упадок. Все структуры участвовали в процессе бодрствования по-разному, и вот теперь, к вечеру, одна уже выработалась целиком, и ей надо срочно восстанавливать свой биохимический баланс, другая израсходовала свои ресурсы наполовину, а третьей так и не пришлось поработать, и все ее функциональные, химические и прочие возможности будут ждать своего часа. Словом, гармонии в биоритмах никакой, один хаос и разноголосица, отчего мы и чувствуем себя разбитыми и соображаем плохо (вот он, затоварившийся склад!). Надо, чтобы все структуры снова настроились на один лад.
Как же происходит эта настройка? Во время медленного сна скорее всего идет регулировка внутренних ритмов каждой мозговой структуры, каждого нашего органа, каждой клеточки, а во время быстрого налаживаются гармонические взаимоотношения между ними. Может быть, схема эта чересчур груба, но то, что одна из задач сна — настройка биоритмов организма на оптимальный режим, это несомненно. Человек погружается в сон, и присущие бодрствованию функциональные связи между мозговыми структурами на время распадаются — об этом можно судить по снятым с каждой из них электроэнцефалограммам. Структуры как бы замыкаются в себе, настраиваются, саморегулируются, затем связи постепенно восстанавливаются, начинается общая регулировка, и вот уже наш оркестр биоритмов готов к разучиванию новой музыки дня. Сделать это во время бодрствования, ясное дело, невозможно: структурам и их ритмам не до себя, они заняты игрой или, выражаясь строго научно, активным взаимодействием со средой.
По мнению Моисеевой, эталоном для создания оптимальной согласованности всех ритмов служит модель «потребного биоритмического фона», создающаяся во время бодрствования на основе врожденной программы поведения и сигналов, приходящих извне. Во сне эта модель проходит проверку. Если модель получилась удачной, сна особенно много не потребуется, если же она нуждается в доработке — приходится спать дольше. Для создания модели нужна внешняя информация. Чем больше получит ее организм, тем меньше, как это ни парадоксально, понадобится ему сна. Вот почему когда мы заняты кипучей деятельностью или когда наши эмоции получают основательную нагрузку, мы спим гораздо меньше, чем когда отдыхаем в санатории или убиваем время за телевизором. Однообразные в сущности и поверхностные впечатления туриста, с этой точки зрения, могут содержать несравненно меньше информации, чем «впечатления» инженера, выполняющего ответственный заказ и просиживающего ночи напролет за чертежами, или чувства и мысли не смыкающих глаз влюбленных, которые не видят в целом мире ничего, кроме себя, но зато видят друг в друге целый мир. Кто думает о сне, когда влюблен!
