Виктория Ученова - Беседы о журналистике (второе издание) (с илл.)
На сто нумеров хватит!»
В нашей журналистике подобные изобретатели тематических вариаций не приживаются. Но рецидивы случаются. Они в мелкотемье, заурядности иных сообщений и рассуждениях «плоских как выкройки» (А. Вознесенский).
Лауреат премии Союза журналистов СССР, очеркист «Правды» С. Богатко сказал о такой «внезапности» иных озарений:
«…С нами бывает: ищем тему, изобретаем конфликты, а проблема написана на плакате, что висит поперек улицы».
Бывает. На привычное, примелькавшееся взглянуть другими глазами совсем не просто. Неоценимо важен при этом обмен мнениями, дружеская «переброска» впечатлениями в кругу коллег, в редакционных «кулуарах» в редкие минуты делового затишья, что наступают порой во время дежурства по номеру.
— Слушай, старик, а ведь это тема! — вдруг раздается в пылу оживленного разговора торжествующий клич, и отзвуки его начинают заинтересованно обговаривать в разных «отсеках» дружного редакционного корабля.
Давно уже не тайна: в дружных коллективах «урожай» интересных тем и выступлений многократно выше, чем в тех, что засушены повышенной авторитарностью и «застегнуты на все пуговицы».
О рождении темы в специально посвященной этому книге рассказывает журналист Е. Рябчиков:
«Когда самолет летел над синим-синим Байкалом, отражавшим в своем зеркале белые вершины Хамар-Дабана, я взял томик Лермонтова, и вдруг хорошо известное с детства стихотворение, наизусть выученное еще в школе, зазвучало по-новому:
А он, мятежный, просит бури.Как будто в бурях есть покой!..
Возможно, повлияла необычность обстановки авиационной трассы, шум авиационных моторов, синева ясного неба, вид заснеженных вершин Хамар-Дабана, голубое свечение Байкала. Но в те минуты я совсем по-новому воспринял стихи. Мне показалось, что в лермонтовских поэтических строках есть какой-то особый, еще не осознанный, но очень важный для меня, журналиста, скрытый смысл. Чтобы не забыть об этом и разгадать смысл стихов, я записал в своей дорожной записной книжке, в которую, как правило, записываю все рождающиеся во время путешествий темы:
А он, мятежный, просит бури,Как будто в бурях есть покой!..
и в скобках для себя пометил: „Узнать в Гидрометеослужбе“».
Результатом переговоров журналиста с руководителями Гидрометеослужбы был его вылет на самолете о красными молниями на фюзеляже. С борта самолета Е. Рябчиков вел репортаж о работниках летающей лаборатории, исследующих природу ураганов. Публикация в «Огоньке» «Самолет ищет бурю» стала для многих читателей открытием прежде неведомой области.
«Что труднее всего увидеть?» — спросил однажды себя В. Гёте. И ответил так: «То, что лежит перед самыми твоими глазами». Часто кажется, что именно в экзотике — россыпи журналистских тем. Однако их можно не меньше открыть и в явлениях обыденных. Если уметь видеть не по типу «выеденного яйца», а по подобию сильного магнита.
Представим себе сильный магнит, поднесенный к разнофигурным, разноцветным железным опилкам. Их вытягивают и притягивают друг к другу, заряжают силы сцепления. Причудливо выглядят узоры опилок, скрепленные магнитным притяжением. Вот так и «крупинки» информации извлекает из невидимых убежищ интеллектуальный магнит сильного публициста.
Так можно представить себе процесс «конденсации» темы из потока впечатлений, который постоянно захватывает журналиста, обрушивается на него. Когда этот поток особенно интенсивен и хаотичен, бывает нелегко увидеть в нем главное. Как найти опорные вехи, определить систему координат? О чем же писать в первую очередь?
Этот вопрос лихорадочно задавал себе начинающий репортер пражской газеты «Богемия» Эгон Эрвин Киш, один из наиболее прославленных журналистов начала столетия. Совсем не до помыслов о славе было ему тогда, на первом в жизни оперативном задании редакции.
«Моя новая профессия казалась мне детски легкой… до той ночи, когда мне предстояло впервые испытать себя на месте действия. Шитткауэровы мельницы объяло пламя.
Я ринулся туда.
Огонь намеревался обратить в прах и пепел весь комплекс мельниц, символ города с незапамятных времен.
И — что еще хуже — вся свора репортеров была уже тут, в гуще усердной работы.
Под фонарем, на повозке с гидрантом, все обозревая и видимый всеми, восседал папаша Вейвара. Он строчил и строчил. Полицейские и пожарники подбегали к нему, выкладывали информацию и поспешали дальше. Время от времени показывались на велосипедах посыльные из редакции. Папаша Вейвара протягивал им рукопись к продолжал писать.
Я же, я не знал, о чем писать. Ни одной строки не мог я извлечь из этого окутанного паром фургонограда, из перекрестного огня водяных струй, из этих маневров пожарной команды. Я протиснулся сквозь оцепление.
Минуло полчаса, прежде чем мне удалось обойти весь район пылающих мельниц в надежде как-нибудь, где-нибудь, что-нибудь разузнать. Я ничего не разузнал.
Мне ничего не оставалось, как смиренным просителем приблизиться к подножию бронзового трона, на котором царствовал папаша Вейвара. Он склонился ко мне, я вытянул ему навстречу шею, навострив носки и уши, чтобы не пропустить ни звука из сенсации, которую он собирался мне доверить. Но его шепот донес до меня лишь одно: „Горит“.
Отчаяние заставило меня пропустить издевку мимо ушей. Я взмолился, чтоб он все же дал мне несколько деталей. Он указал на пламя: разве я не вижу здесь достаточно деталей? Нет, деталей я не видел. Я видел только пламя, орудующих пожарников да своих коллег, орудующих еще энергичней…
Я решительно стал пробиваться локтями к коменданту пожарной охраны. Но когда я уже оказался перед ним, я вспомнил, что даже не знаю, о чем его расспрашивать…
Я спросил о причине пожара.
— Ничего еще не установлено.
Как и у меня. Ничего-то я не установил, и пустым оставался мой блокнот. Слезы не смогли бы погасить мой стыд. Даже если паровой тушитель въехал бы в мои глаза, то и он не смог бы погасить мой стыд. Никогда, никогда не поверил бы я, что я так бездарен. К чертям мои попытки описать пожар! К черту репортаж!»
В качестве сопоставления и контраста вспоминается репортаж о пожаре современного известного журналиста Г. Бочарова. Для него, как и для давнего предшественника, самым сложным оказался выбор темы выступления. Что признать наиважнейшим в сложной жизненной ситуации?
Первое соприкосновение с темой дает обычно лишь ее общий контур, условный эскиз будущего произведения. Замысел, отталкиваясь от исходных фактов, всегда обрастает новыми данными. Их плоть деформирует первоначальные хрупкие контуры темы, порой разрушая их до основания.
В «Комсомольскую правду» пришло известие корреспондента ТАСС: на перегоне Новосибирск — Омск в дальневосточном экспрессе вспыхнул пожар. В борьбе с пожаром проявил особое мужество научный сотрудник из Новосибирска В. Шмидт. В бессознательном состоянии он доставлен в омскую больницу. Кровь семи добровольных доноров спасла героя.
Контуры темы оформились для журналиста Г. Бочарова, пока он летел по следу этой телеграммы в Омск.
Планировал репортаж о мужестве, стойкости, самоотверженности в трудную минуту. И вот омская больница, первые встречи. Оказалось, В. Шмидт никого не спасал, а сам едва спасся из охваченного пламенем вагона. Оказалось, причина пожара — преступное поведение пассажира, забывшего погасить сигарету, а затем спешно сбежавшего вместе с приятелем из пылающего купе. «С помощью свидетелей, участников происшествия, показаний, данных людьми при свете пожара прямо на насыпи, с помощью разговоров с неподвижным В. Шмидтом, омскими врачами, санитарами „скорой помощи“, работниками железнодорожных служб, своих собственных ощущений во время обследования дымящегося вагона — с помощью десятков людей мне как будто удалось восстановить всю картину пожара и поведения пассажиров в охваченном пламенем вагоне. И я его написал — этот репортаж. В нем было все конкретно: имена людей пострадавших и имена людей, спасавших шкуры». Так рассказывал впоследствии Г. Бочаров о работе над темой, которая первоначально казалась отчетливой и определенной.
Превратности журналистского поиска: строчки стихов, всплывшие в сознании Е. Рябчикова, безотказно вывели на точную тему, а вот строки официальной информации оказались менее точны и вывели Г. Бочарова первоначально на ложный след. Это очень непросто — переменить намеченный замысел, отказаться от желаемого ради действительного. Г. Бочаров переработал несколько вариантов репортажа, пережил острую борьбу с самим собой, пока линия «наибольшего сопротивления» вывела его тему на след истины.
Процесс рождения темы, как правило, проходит непросто. Журналист телевидения Л. Маграчев рассказывает: «Выбор темы — период для меня лично длительный, а иногда и мучительный. Задание редакции — это готовая тема, и, казалось бы, процесс тем самым облегчается. Но это только на первый взгляд… Задание редакции — это тема, рожденная другим человеком, это как приемный ребенок. К нему надо привыкнуть, его надо сделать своим».
