Владимир Демьянов - Геометрия и "Марсельеза"
Наука, которая открыла нам столько тайн и уничтожила столько предрассудков, призвана оказать нам еще большие услуги; новые истины, новые открытия обнаружат нам тайны, еще более существенные для человечества, но необходимо, чтобы мы любили учёных, и чтобы мы покровительствовали науке.
Примите, прошу вас, с равным отличием выдающегося генерала и ученого физика. Оба представляют отечество и делают знаменитым имя француза. Я не могу препроводить мирный договор с двумя более выдающимися людьми, хотя и в разных областях».
Париж хорошо принял посланцев Бонапарта. Они были встречены с большими церемониями. В торжественной обстановке Гаспар Монж вручил директорам трактат о мире. Но это вручение, как оказалось, не было окончательным. Месяца через полтора церемония повторилась на гораздо более высоком уровне. На этот раз трактат вручал директорам сам «миротворец», возвратившийся в Париж после победного турне по Европе. По этому случаю Директория устроила большое праздненство.
Во дворе Люксембургского дворца был специально сооружен алтарь отечества. У его подножия восседали директоры. Несколько ниже их разместились министры и прочие государственные мужи. Весь двор был уставлен знаменами неприятельских армий, разбитых Бонапартом. Богатые трофеи, музыка, залпы многочисленных орудий — все было призвано подчеркнуть исключительность подвига, совершенного этим бледным и худощавым человеком невысокого роста, который показался в сопровождении Талейрана перед толпой, заполнившей двор.
Проницательный Талейран уже давно понял, на кого надо ориентироваться. Совсем недавно вернувшись из эмиграции, он нажимал на все рычаги, чтобы подняться над другими, невзирая на свою подмоченную репутацию. Из пяти членов Директории трое считали его взяточником, четвертый — вором и взяточником, а пятый — изменником, вором и взяточником. Этот человек редкой безнравственности, как его охарактеризовал Бонапарт, в своей торжественной речи у алтаря отечества изобразил Бонапарта стоическим героем. По воспоминаниям современников, Талейран расточал похвалы, уместные разве у могилы гения. Вслед за ним Баррас, беспринципнейший из директоров, изливал самую низкую лесть, сравнивая Бонапарта с Сократом, Цезарем, Помпеем… Он звал миротворца к новым завоеваниям, нацеливая молодого честолюбца на Англию.
После этих буйных словоизвержений заговорил сам Бонапарт, державшийся все это время очень скромно.
«Граждане! — сказал он, — Чтобы сделаться свободным, французский народ принужден был бороться с королями… В продолжение двадцати столетий Европой попеременно управляли религия, феодализм и роялизм. С мира, ныне вами заключенного, начинается эпоха представительного правления… Имею честь вручить вам трактат, подписанный в Кампоформио и ратифицированный императором Австрии. Мир этот обеспечивает свободу, благосостояние и славу республики…»
Овация покрыла последнюю фразу генерала. Толпа, воодушевленная торжественной обстановкой и речами, любовалась своим героем и рукоплескала ему. Вконец расчувствовавшийся Монж с гордостью смотрел на своего бывшего ученика, говорившего слова, достойные республиканца, смелого борца против монар хии и религиозной тирании, борца за свободу Франции и распространение наук…
Гул овации не утихал. Кто-то вдруг воскликнул: «Да здравствует республика, да здравствует Бонапарт!» Клич немедленно подхватили. Всеобщему ликованию не было границ.
— Да здравствует Бонапарт! — исступленно кричали граждане свободной республики, нашедшие себе кумира, — Да здравствует Бонапарт!..
Никогда не говори «никогда»
Наконец-то Париж, наконец-то родной дом… Наконец-то наступил долгожданный мир, и Монж снова стал профессором, отцом, мужем… Чужие города, чужие судьбы, вихри политических страстей вокруг маленьких и больших итальянских городов и провинций — как это все было недавно и как далеко отхлынуло сейчас. Он снова видит грустную улыбку своей доброй подруги, ее глаза, полные тихого укора.
— Почему же все-таки ты так долго не возвращался? Забыл нас совсем…
— Ну что ты, дорогая… Ни в Риме, ни в Неаполе, ни в Пассериано я не забывал, что у меня есть моя маленькая терпеливая Катрин, которая ждет и скучает. Но у меня есть и Марианна — моя большая и нетерпеливая родина. Вот она и заставляла меня быть так далеко и от тебя, и от нее…
— Мы ждали тебя здесь обе, Гаспар. Ты напрасно так говоришь… Конечно, я и не думала, что ты вернешься к июню — к двадцатилетию нашей свадьбы. Это было бы слишком большим счастьем. Но за полгода, что тебя не было, произошло очень многое. Поэтому ждала не одна я… Тебя здесь выдвинули в
Директорию. Ты должен был стать одним из пяти человек, управляющих Францией, среди которых был и твой ученик — благородный Карно. Теперь он в изгнании. Говорят, едва успел убежать во время фруктидора. А какой из него роялист — не понимаю… Сейчас в директории одни продажные лицемеры, вроде Барраса — в этом, наверное, и твоя вина, Гаспар… Я понимаю, ты мог не приехать по моей просьбе: жена всегда ждет, она обязана ждать. А ведь Совет пятисот ждать долго не может. Ему нужен человек, который будет работать в Париже, а не в Милане. Ну что ж, человек не приехал, и его заменили… А я надеялась, так мечтала, что хоть это привяжет тебя к Парижу, что хоть теперь мы будем жить-вместе, если уж молодость прошла в разлуке…
Монж не знал, как утешить свою подругу, как объяснить, почему он не мог покинуть Италию. Он и себето дать в этом отчет не мог. Так уж получилось. Да и Бонапарт не отпускал.
— Ну оставим, забудем это, — проговорил он, с виноватой улыбкой обнимая Катрин, — Сейчас ведь я в Париже, я с вами, и никуда не еду. Боже мой, как я соскучился по тебе, по Эмиллии, по Луизе… и по моим ребятам из Политехнической школы. А на счет Директории что жалеть — я уже был когда-то министром. Эти интриганы все равно не дали бы жить и работать. Но теперь — все! Только наука, преподавание и семья. Больше никому не отдам своего времени! Теперь мы всегда будем вместе. Я буду аккуратно приходить к ужину и не оставлю вас никогда. Ты веришь мне — никогда! У меня есть свои собственные дела, у меня наука, у меня Политехникум! А потом, есть неплохая идея, которой надо срочно заняться. Я давно об этом подумывал, но решение как-то не приходило. А сейчас оно, кажется, созрело.
Не откладывая задуманного на долгий срок, Монж приступил к реализации своей идеи. Первую попытку изложить более или менее систематически действие простейших машин и их элементов он предпринял в курсе статики для мореходных училищ. Но это было сделано как бы мимоходом. В этом учебнике рассматривались действия сил, а не конструкции машин. Сейчас же Монж задумал мероприятие более радикальное. Машина должна сама по себе стать объектом изучения.
Все известные науки посвящены изучению природы и ее закономерностей, даже математика. Но еще нет науки, которая исследовала бы творения рук человеческих — машины и механизмы, предназначенные для преобразования природных сил и дополняющие природу.
«Из существующих предметов одни существуют по природе, другие в силу иных причин», — говорил Аристотель в своей «Физике». И что бы там ни думал великий философ, а предметы, существующие «в силу иных причин», есть творения человека. И главнейшие из этих предметов — машины, помогающие человеку преобразовывать природу.
Монж задумал наладить изучение всех существующих машин в Политехнической школе. Если для преподавания систематического курса машин время еще не пришло, то хотя бы основные машины и элементы, их составляющие, нашим ученикам, будущим инженерам, надо изучать. Так — думал Монж, когда уезжал в Италию. Он дал задание своему временному преемнику по кафедре Ашетту дополнить программу курса начертательной геометрии разделом об элементах машин. Справиться с этой задачей Ашетту не удалось — возникли непредвиденные затруднения с классификацией машин, и дело остановилось.
Возвратившись на кафедру, Монж активно взялся за разработку новой программы.
— Это не беда, — сказал он Ашетту, — что курса науки о машинах еще нет. Но наши выпускники должны быть политехнически образованными. Мы будем готовить их и к конструированию машин. Для нашей науки — начертательной геометрии — появится новое и очень эффективное применение. Это будет графическое описание форм и конструктивных элементов различных машин, подробное перечисление всех способов и средств преобразования сил в различных обстоятельствах. В ученом мире изучение машин почему-то не пользуется вниманием. Мы преодолеем это предубеждение!
Замысел Монжа начал мало-помалу выкристаллизовываться и оформляться, но вдруг произошло непредвиденное. Париж взбудоражило печальное известие: папские солдаты в Риме зарезали французского генерала Дюфо. Директория срочно назначила трех комиссаров для расследования убийства и принятия мер к тому, чтобы «ничего подобного не возобновлялось». Наказать преступников уже двигался с войсками начальник бонапартовского штаба генерал Бертье.
