Петр Романов - Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II
Царь «…спокойно смотрит на нашу работу в Лувре», – констатирует английский министр иностранных дел. В это же время Лондон не только спокойно относится к деятельности Ришелье, но временами и активно его поддерживает, прекрасно понимая, что герцог работает не на эгоистические интересы России, а на стабильность во Франции. Известно, что однажды, когда в разговоре с Веллингтоном герцог Ришелье, рассказав о противодействии своему правительству, откровенно признался, что заговорщики рассчитывают на равнодушие английского полководца, тот темпераментно ответил: «Пусть попробуют: узнают меня!»
Европа с трудом, как после тяжкой болезни, выходила из эпохи наполеоновских войн, вступая в эпоху конгрессов. Венский конгресс стал первым. Его главная цель – ликвидировать политические последствия неугомонной деятельности на континенте темпераментного корсиканца – была достигнута. Заключительный акт подписали сначала Россия, Австрия, Англия, Испания, Португалия, Пруссия, Франция и Швеция, а затем в течение последующих пяти лет еще 33 государства.
Карту Европы после длительных споров в очередной раз перекроили. К Голландии присоединили Бельгию, назвав все это Нидерландским королевством. Швеция получила Норвегию. Пруссия приобрела часть Саксонии и Вестфалии, а также Рейнскую область. Австрия вернула себе все утерянные при Наполеоне земли и присоединила Ломбардию, владения бывшей Венецианской республики и кое-что еще. Италию вновь раздробили и отдали под власть старых династий. Лондон не только освободился от континентальной блокады, введенной Наполеоном, но и обогатился за счет новых колониальных приобретений, присоединив к Британской империи Цейлон, Гвиану, Мыс Доброй Надежды и оставив себе Мальту.
Польшу вновь поделили между Россией, Пруссией и Австрией. Бóльшая часть бывшего Великого герцогства Варшавского перешла к России. В ноябре 1815 года Царству Польскому, главой которого стал русский император, была дарована монаршей милостью конституция. Основной закон провозглашал разделение законодательной и исполнительной власти, вводил двухпалатный парламент – сейм, декларировал неприкосновенность личности, свободу печати, сохранение «национального войска» и признавал официальным языком польский. Царь сохранил также в неприкосновенности дарованное полякам Наполеоном право личного освобождения крестьян.
На тот момент это была одна из самых либеральных конституций в Европе. Таким образом, поляки, верно служившие Наполеону, хотя и не добились независимости, получили в результате гораздо больше свобод, чем русские граждане, верно служившие своему царю. Чтобы не вызывать ненужных «вредных мыслей» у русских подданных, текст польской конституции в Петербурге предпочли в печати не публиковать.
Наконец, Швейцария была объявлена вечно нейтральным государством.
Послевоенный торг завершился, но к разработке таких правил игры, при которых Европе гарантировались бы мир и стабильность, Венский конгресс так и не приступил, хотя слов по этому поводу на форуме было сказано немало. Австрийский дипломат Генц справедливо написал:
Громкие фразы о «переустройстве социального порядка», «обновлении политической системы Европы», «прочном мире, основанном на справедливом распределении сил», и т. д. произносились с целью успокоить массы и придать торжественному собранию некоторый характер достоинства и величия; но истинной целью конгресса был дележ наследства побежденного между победителями.
Только один участник конгресса пытался вести разговор о прочном мире всерьез. Это император Александр I. Для него и для России наступало время «внешнеполитического альтруизма».
Царь начинает строить «что-то похожее на вечный мир»
Колумбом в области строительства общеевропейского дома русский царь, естественно, не был. Некое общее для Европы здание пытался возвести даже его главный соперник Наполеон. Правда, делал он это, естественно, на свой лад и своими силовыми методами. Корсиканец мечтал встать во главе объединенной Европы, созданной на конфедеративной основе, где бы вся жизнь, невзирая на национальные особенности и традиции различных регионов и народов, строилась исключительно на основе «наполеоновского кодекса».
Задумывались о едином будущем Европы и раньше. Специалисты упоминают в связи с этим, например, трактат Уильяма Пенна «Опыт о настоящем и будущем мире в Европе путем создания европейского Конгресса, Парламента или Палаты государств», изданный еще в 1693 году. Трактат рекомендовал, в частности, создать некий общий политический механизм, способный либо устранять мирным путем, либо предотвращать конфликты в Европе. Для этого предлагалось регулярно созывать высший европейский политический орган.
Позже, уже в начале XVIII века, приблизительно о том же писал французский аббат Сен-Пьер, предлагавший заключить международный договор для организации европейской конфедерации держав во главе с Постоянным советом. Затем идеи аббата развивал в своей работе «Суждение о вечном мире» (опубликована в 1782 году) такой авторитет, как Руссо. Можно найти и другие схожие примеры.
Но всем этим занимались теоретики. Из упомянутых выше имен к практикам можно отнести разве что известного квакера англичанина Пенна, основателя американского штата Пенсильвания. (В 1681 году в уплату долгов он получил от Карла II частную колонию.) Однако квакер все-таки не имел дела с большой европейской политикой, а лишь улаживал конфликты между переселенцами из Старого Света и американскими индейцами.
Таким образом, у Александра I есть определенный приоритет в решении общеевропейских дел. Он стал первым крупным европейским лидером, руководителем мощной державы, который попытался на практике и на основе справедливого учета интересов других партнеров заложить фундамент прочного общеевропейского дома.
Мысль эта не оставляла царя уже давно. Еще в 1805 году, предлагая Англии союз, чтобы противостоять усилению Франции, Александр I планировал разработать некий трактат, «который ляжет в основание взаимных отношений европейских государств». «Здесь дело идет не об осуществлении мечты вечного мира, – объяснял он, – однако будет что-то похожее, если в этом трактате определятся ясные и точные начала народного права». После победы над Наполеоном и Венского конгресса, где удалось решить суетные проблемы передела собственности, пришло наконец, по мнению царя, время заняться самым важным: начать строить в Европе «что-то похожее на вечный мир».
Моральная заслуга русского царя заключалась в том, что Россия в этот момент менее других была заинтересована в создании общеевропейского механизма, гарантирующего континенту стабильность. Именно Россия реально контролировала ситуацию в Европе, обладая наиболее боеспособной армией. Если бы в основе российской внешней политики действительно лежало стремление к безудержному экспансионизму (как утверждало фальшивое «завещание» Петра Великого), если бы рассуждения Меттерниха и многих других европейских политиков о русской угрозе действительно хоть чего-то стоили, то в сложившейся идеальной для нее ситуации Россия свою «агрессивную сущность» обязательно проявила бы.
Австриец Генц в связи с этим приводил в ту пору следующее любопытное рассуждение:
Император Александр, несмотря на ревность и энтузиазм, какие он всегда показывал к Великому союзу, из всех государей может всего легче обойтись без него… Его интерес в сохранении этой системы не похож на интерес Австрии, Пруссии, Англии, интерес необходимости или страха… Русский император… в челе [т. е. во главе] единственной в Европе армии, которою можно располагать. Ничто не устоит перед первым ударом этой армии. Никакие препятствия, останавливающие других государей, для него не существуют, как, например, конституционные формы…
Он чрезвычайно дорожит добрым о себе мнением, быть может, более, чем собственно так называемою славою. Названия умиротворителя, покровителя слабых… имеют для него более прелести, чем название завоевателя. Религиозное чувство, в котором нет никакого притворства, с некоторого времени сильно владеет его душою и подчиняет себе все другие чувства… Он смотрит на себя как на основателя европейской федерации и хотел бы, чтобы на него смотрели как на ее вождя. В продолжение двух лет он не написал… ни одной дипломатической бумаги, где бы эта система не была представлена славою века и спасением мира. Возможно ли, чтоб после того пред общественным мнением, которое он уважает и боится, пред религиею, которую он чтит, он бросился в предприятия несправедливые для разрушения дела, от которого он ждет себе бессмертия! Если многие думают, что все это с его стороны комедия, то я попрошу доказательств.
