История и память - Жак Ле Гофф
5. Находясь в контакте с другими общественными науками, сегодня историк склонен различать отдельные исторические длительности. Имеет место возрождение интереса к событию; однако вектор этого интереса, поддавшегося соблазну долгосрочной перспективы, направлен в противоположную сторону. Такая перспектива приводит историков либо к понятию структуры, либо благодаря диалогу с антропологией к развитию гипотезы о существовании «почти неподвижной» истории. Но существует ли неподвижная история, и каковы связи истории со структурализмом (или структурализмами)? И нельзя ли предположить существование более широкого движения «отказа от истории»?
6. Идею истории как истории человека сменила идея истории как науки о людях, живущих в обществе. Но существует или хотя бы может ли существовать история человека? И если уже развивается история климата, то не следует ли создать и историю природы?
1. С самого своего зарождения в западных обществах, зарождения традиционно относимого к греческой античности (Геродот, живший в V в. до Р. X., был если и не первым историком, то по крайней мере «отцом истории»), но на самом деле восходящего к прошлому, уходящему вглубь тех времен, когда существовали империи Ближнего или Среднего и Дальнего Востока, историческая наука определяется в соответствии с ее отношением к той реальности, которая не была ни сконструирована, ни наблюдаема, как это происходит в математике, естественных науках или в науках о жизни, но в отношении которой проводят «расследование» и о которой «свидетельствуют». Таков смысл греческого термина «historié» и его индоевропейского корн wid - weid - voir (видеть, франц.). Таким образом, история началась повествования, с рассказа того, кто может сказать: «Я видел, я слышал как говорили». Этот вид истории-рассказа, истории-свидетельства никогда не переставал существовать в развитии исторической науки. Парадоксальным образом сегодня мы можем наблюдать, как этот тип истории подвергается критике, вызванной желанием заменить повествование объяснением, и в то же время - как возрождается история-свидетельство в результате «возвращения события» (Р. Nora), что связано с новыми средствами массовой информации, с появлением сре историков журналистов и с развитием «сиюминутной истории».
Однако уже в античности по мере собирания письменных до кументов и превращения их в свидетельства историческая наука преодолела полувековой или вековой предел, достигнутый историками, бывшими очевидцами прошедшего или слышавшими о нем благодаря устной передаче рассказов. Создание библиотек и архивов служило обеспечению истории материалами. Были выработаны методы научной критики источников, что начиная с первых, еще не уверенных шагов, сделанных в средние века (Гене), но прежде всего с конца XVII в. - благодаря Дю Канжу, Мабийону, бенедиктинцам из Сен-Мора, Мюратори и т. д., - придало истории одну из важнейших черт науки, относящуюся к технической стороне проблемы. Действительно, не существует истории без эрудиции. Однако подобно тому, как в XX в. критиковали понятие «исторический факт», который не является непосредственно данным объектом, поскольку выступает как результат построения историка, сегодня критикуют понятие «документ», который не является объективным - нетронутым, «сырым» - материалом, поскольку в нем выражена та власть, которой обладает общество прошлых времен над памятью и будущим: документ - это памятник (Фуко, Ле Гофф). В то же время понятие «документ» расширилось. Традиционная история сводила его к текстам и достижениям археологии, которая слишком часто отделялась от истории. Сегодня в качестве документов рассматриваются слово, образ, жесты. Сформировались устные архивы, собираются этнотексты. Само архивирование документов благодаря компьютеру претерпело революционные преобразования. Количественная исто рия, которая охватывает территорию от демографии до экономики и даже истории культуры, связана со все более широким применением в общественных науках методов статистики и информатики.
Дистанция, существующая между «исторической реальностью» и исторической наукой, позволила философам и историкам - с античности и вплоть до наших дней - предлагать различные системы глобального объяснения истории (в связи с XX в. и в высшей степени различных отношениях можно напомнить о Шпенглере, Вебере, Кроче, Грамши, Тойнби, Ароне и др.). Большая часть историков обнаруживает более или менее выраженное недоверие к философии истории, но в то же время они отворачиваются от позитивизма, в конце XIX - начале XX в. одержавшего верх в немецкой (Ранке) и французской (Ланглуа и Сеньобос) историографии. Между идеологией и прагматизмом находится позиция сторонников некоей истории-проблемы (Февр).
Чтобы понять ход истории и сделать его объектом подлинной науки, историки и философы начиная с античности стремились обнаружить и сформулировать законы истории. Наиболее результативные и успешные из известных попыток такого рода, каковыми являются старые христианские теории провиденциализма (Боссюэ) и вульгар ный марксизм, приверженцы которого упорно стремились - хотя у Маркса (в противоположность тому, что было сказано Лениным) и не шла речь о законах истории - превратить исторический материализм в псевдонаучный исторический детерминизм, с каждым днем все в большей степени опровергаются фактами и исторической рефлексией.
И наоборот, возможность рационального прочтения истории а postenon, признание наличия определенной закономерности в ходе истории (что составляет основу исторической компаративистик в ее применении к изучению различных обществ и структур) и выработка моделей, отвергающих существование модели единственной (этому содействуют охват историей мира во всей его полноте и сложности, влияние этнологии, способность ощущать различия и испытывать уважение к другим), позволяют исключить возврат истории к простому рассказу.
Условия, в которых работает историк, помимо всего прочего объясняют, почему была поставлена и продолжает оставаться актуальной проблема объективности ученого-историка. Понимание тог как происходит построение исторического факта, а также того обстоятельства, что документ отнюдь не отличает первозданная непогрешимость {la non-innocence du document), пролило яркий свет н процессы манипулирования, которое мы наблюдаем на всех уровнях формирования исторического знания. Но подобная констатация не должна привести ни к принципиальному скептицизму в отношении к исторической объективности, ни к отказу от понятия «истина» в истории. Наоборот, постоянный прогресс в раскрытии и разоблачении мистификаций и фальсификаций истории позволяет оставаться в этом отношении в определенной степени оптимистом.
Все это не мешает утверждать, что объективность как определенный ориентир, который должен служить ориентиром и историку, не может заслонять собой того факта, что история - это тоже социаль ная практика (де Серто) и что, если следует осудить позиции, которые занимают вульгарный
