Н. Синевирский - СМЕРШ (Год в стане врага)
— Это все можно будет сделать только тогда, когда власть будет в руках коммунистов — перебил меня Андрей.
— Все это могут сделать люди-труженики, — продолжал я, как бы не замечая его слов — так как это серая и неинтересная работа. Сколько богатства таится в наших горах, сколько соли, угля, железа, нефти! Нужны только люди-труженики, а не дешевенькие демагоги, не умеющие ничего другого, как кричать и ругаться, голосовать то за Украину, то за Венгрию, то еще Бог знает за кого. Причины нашей трагедии заключаются именно в отсутствии этих людей-тружеников.
— И в отсутствии свободы, равенства и братства — вторично перебил меня Андрей.
— Этих вещей, господин учитель, не существует в мире.
— Но в Советском Союзе они существуют!
— В этом мы скоро убедимся — вмешалась в разговор Вера.
Я слишком хорошо знал участь свободы, равенства и братства в Советском Союзе. Мне стоило большого усилия побороть в себе желание доказать этому лентяю всю ложь его слов.
— Ты права, Вера! Мы в этом скоро убедимся. Вы, господин учитель, не собираетесь к партизанам?
— Не-ет. Почему же?
— Я только так спросил. Думал приобрести в вас компаньона.
— Ты шутишь, Коля?! — встревожилась Вера.
— Нет, не шучу. Я — не коммунист, а к партизанам пойду.
— Это лишнее, господин инженер — присоединился к возражениям Веры Кралицкий.
— Лишнее для трусов и лентяев, а для сереньких людей, по настоящему любящих свой народ, это даже совсем не лишнее.
Кралицкий обиделся.
— Что же, Коля, желаю тебе счастья и удачи… перед уходом обязательно заходи проститься.
— Зайду, Вера, зайду непременно.
После их ухода я долго не мог успокоиться. Вера любила меня так же, как и раньше. В этом я теперь вполне уверен. Кралицкому я отомстил. Пусть не зазнается.
Когда же мне идти к партизанам? Завтра? Пожалуй, так. Фронт быстро приближается. Выстрелы с каждым днем слышны яснее и ближе. Венгры отступают по всей линии фронта.
Отступают. Это скрип их телег.
В окна стучат капли холодного дождя.
5 октября.
Под вечер я переоделся. Галифе, сапоги, свитер, непромокаемое пальто — представляли единственную мою защиту от непогоды.
Родителям я сказал, что уезжаю в Мукачево по неотложному делу. Мама, как и всегда, разгадала мои замыслы. Не поверила мне, но и не останавливала.
Веру я нашел дома. Она, должно быть, ждала меня.
Я повиновался.
— Меня удивляет твое решение. Зачем нужны тебе эти партизаны, право, не понимаю.
В голосе ее слышался упрек.
— Я скоро вернусь, Вера.
Наступило молчание. Мне хотелось многое сказать Вере, но я молчал. Вера тоже не находила слов для выражения своих подлинных чувств.
— Возвращайся как можно скорее. Буду ждать… Кралицкого я просила вчера не заходить больше.
— Напрасно. Я не хочу быть твоим тираном.
— Не говори глупостей. Скажи лучше, где с тобой можно будет встретиться? Ты же погибнешь от голода в лесах со своими партизанами.
Напускное душевное равновесие, с которым Вера меня встретила, исчезло. Она поцеловала меня и упрекала в ненужном решении. Такой милой, откровенной и любящей я ее видел впервые.
— Да сбережет тебя Бог — сказала она на прощанье.
8 октября.
Наконец-то судьба улыбнулась мне. Я отдыхаю в лесной избе. Тепло, уютно.
Три дня я бродил с партизанами по лесам и кустарникам. Зачем все это нужно было, не понимаю до сих пор. Чижмар говорил, что партизаны должны находиться постоянно в движении, только тогда они неуловимы. По моему же мнению, в наших условиях — это совершенно ненужное правило партизанской войны.
Если бы венгры хотели нас уничтожить — уничтожили бы очень легко. Но они нами просто не интересуются. Чижмару это известно.
Он избегает встречи с венграми даже в тех случаях, когда перевес явно на нашей стороне. За это я его уважаю.
Проклятый дождь. Когда же он перестанет? Если бы не он, моя партизанщина была бы приятной прогулкой в лесах. Но дождь замучил меня. Сырость пронизывает до костей. Холодно. Даже присесть отдохнуть невозможно.
9 октября.
Сегодня мы сделали полезное дело. Несколько гонвейдов гнали по дороге захваченный в Польше скот. Череда насчитывала голов 300. Я предложил Чижмару напасть на венгров и угнать скот в лес.
— Добре — согласился Чижмар.
Операция удалась нам блестяще. Старики венгры, более уставшие, чем угоняемый ими скот, разбежались при первом выстреле. Партизаны угнали стадо в леса.
— Травы еще много, не подохнут! — потирая руки от удовольствия, говорил Чижмар — Потом можно будет все стадо выловить.
Венгры даже не пытались преследовать нас. Странные они. Отступают без боев, днем и ночью тянутся их бесконечные телеги. Вид у них усталый, в глазах безнадежность. Наши села не грабят. До сих пор ни одного случая грабежа или насилия. Боятся ли партизан, или действительно считают русинов своими кровными братьями? Не знаю. Но ведут себя безукоризненно.
16 октября.
Вера сдержала слово. Пришла, принесла хлеба, солонины и много других вещей.
— Что нового в селе?
— Суматоха неслыханная. Венгры, боясь окружения, поспешно отступают. Меняют оружие на хлеб, одеяла, шинели, ботинки. Прямо, толкучка какая-то. Староста прочитал приказ окружного начальника: «Все мужчины в возрасте от 16-ти до 52-х лет должны оставить свои села и города и уходить вглубь Венгрии». Крестьяне смеются над приказом. Жандармы ушли из села. Староста отказался от своей должности. Коммунисты собираются по ночам у Кралицкого и обсуждают захват власти в, свои руки. Я удивляюсь тебе! Почему ты не бросишь своих партизан и не вернешься в село? Чего доброго, простудишься в такую погоду. Зачем тебе это нужно?
Вера буквально забросала меня упреками, хотя я в душе и соглашался с ней, но оставлять партизан все же не собирался. Русские должны застать меня с оружием в руках и с красной звездочкой на шапке.
— Родители твои страшно беспокоятся. Все меня спрашивают, не знаю ли я, что с тобой.
— Передай им, Вера, привет и скажи — скоро вернусь.
Вера ушла разочарованной. Ей не удалось уговорить меня возвратиться в село. Бедная Вера! Если бы она знала, сколько горя придется ей пережить со мной. Вернее, из-за меня, хотя, глупости! Все будет хорошо, если я буду действовать решительно и осторожно.
23 октября.
В 12 часов из села ушла последняя сотня венгров. Она взрывала за собой все мосты. Гонвейды, в грязи с ног до головы, недоверчиво оглядываясь во все стороны, поспешно отступали.
Чижмар занял удобные позиции на лесистом холме за селом. С восточной стороны слышались одинокие выстрелы винтовок и короткие очереди пулеметов. Выстрелы раздавались все ближе и ближе.
Я всматривался в даль, но никого не видел. Вдруг, за поворотом под горкой я, заметил группу солдат. Это были русские. Они быстро приближались к селу. По временам они останавливались и выпускали из автоматов короткие очереди.
— Ур-а-а-а! — закричали партизаны.
— Ур-а-а-а — эхом отозвались дремучие, неприветливые леса.
— Смотрите, вон они! Боже, сколько их! — восторженно заговорил Чижмар.
Действительно, русские приближались, как неудержимые тучи, быстро, стихийно, со всех сторон.
Я с партизанами спешил в село.
Крестьяне приветливо жали руки красноармейцам, зазывали их к себе в хаты, угощали водкой, салом, папиросами и фруктами. Бабы плакали от радости.
Кралицкий вывесил на школе красное полотнище с серпом и молотом.
— Ур-а-а-а! — слышалось со всех сторон.
Группы русской разведки быстро прошли через село и исчезли за поворотом.
Начали подъезжать телеги с боеприпасами. Связисты суетились с проводами. С грохотом пролетали тяжелые грузовики с пушками на прицепах.
Я побежал к Вере.
— Коля! — трудом проговорила Вера и бросилась меня целовать. В глазах у нее блестели слезы.
Во двор въехала телега с группой пьяных офицеров.
Высокого роста капитан с обезумевшими глазами сполз с телеги и вошел в комнату.
— Здравствууйте!
— Здравствуйте — ответил я, сжав в руках автомат.
— Ты-ы, кто такой?
— Партизан.
— А-а! Водка есть?
— Есть.
Капитан устремился глазами на Веру.
— Это моя жена — предупредил я капитана.
— Мать ее так… жена так жена.
Вера покраснела от стыда.
— Ты, капитан, не ругайся — проговорил я строго.
— А ты кто та-а-кой?
,— А тебе какое дело?
Вошел майор: не то еврей, не то кавказец. Капитан попробовал было вытянуться, но это ему не удалось, и он безнадежно махнул рукой.
— Хозяин, вот — и капитан показал в мою сторону рукою — пригласил выпить по-о стаканчику.
— Я вам покажу! На свое место!
