Элизабет Эбботт - История целибата
Иоанна под именем Иоанна Англикуса, видимо, в IX в. стала выполнять функции Папы после того, как монашеская деятельность снискала ей репутацию всестороннего образованного человека. Она переоделась в монашескую одежду, чтобы тайно встречаться с монахом, в которого была влюблена. Как повествуется в рассказе о ней, ко времени избрания Папой Иоанна, она же Иоанн Англикус, была беременна от другого любовника. Во время прохождения папской процессии по улице она внезапно опустилась на корточки и родила ребенка. Рассказ этот имеет две версии завершения – либо Иоанн / Иоанна и ее сын вскоре умерли, либо он вырос и стал Папой Адрианом III.
У этой легенды есть и древнее продолжение. Как из него явствует, из-за двуличности Иоанны / Иоанна, все последующие папы должны были, спустив штаны, садиться на предназначенный для них стул, в сиденье которого было вырезано отверстие, или, как его иногда называли, «проверочное кресло», чтобы, глядя через это отверстие, специальные священнослужители могли определить, не был ли новый Папа женщиной или евнухом. Однако в XV в. префект ватиканской библиотеки обоснованно сделал вывод о том, что на деле эти существовавшие в действительности кресла с отверстиями служили просто-напросто для того, чтобы, сидя на них, верховные понтифики могли удовлетворять свои вызывающие неудобство естественные потребности.
В числе многочисленных женщин, переодетых в одежду мужчин-монахов, были и выдающиеся, почитаемые Церковью несмотря на то, что они нарушали церковный устав и библейский закон, обманывая настоятелей и других монахов. Их главной целью была спокойная жизнь при соблюдении целибата, поэтому именно безбрачие становилось основной причиной, привлекавшей их в религиозные общины. За исключением Евфросинии, отец которой, скорее всего, нашел бы ее, если бы она попыталась укрыться в женском монастыре, все эти женщины могли поселиться в женских обителях. Но вместо этого они осмеливались бросать вызов обществу и своим семьям, отваживаясь оставаться в мужских монастырях.
В качестве монахов эти переодетые мужчинами женщины отрекались не только от своего пола, но и от половых отношений как таковых. Их стремление к целибату оказывалось настолько сильным, что они удовлетворяли его, подавляя свое женское естество. В любом случае их целибат был плодом религиозного фанатизма. Этим женщинам было недостаточно просто обеспечить себе защиту от сексуального общения с мужчинами и замужества. Они стремились целиком – душой и телом – отдаться служению Господу, причем делать это они стремились с максимально возможным рвением. Они сознательно шли на самые жестокие лишения, претерпевали такую нужду, что подрывалось их здоровье, а внешность целиком изменялась. Нередко они сами придумывали кары и наказания, которым подвергали себя при покаянии.
В отличие от многих монахов-мужчин, ни одна из переодетых в монашескую рясу женщин не жаловалась на трудности при соблюдении обета безбрачия. Ведь именно целибат составлял основную причину, увлекавшую их в монастыри, целибат лежал в основе их религиозного рвения. Единожды выдав себя за монаха, они рисковали бы всем, позволив себе хоть раз отдаться мужчине. Иначе говоря, целибат был для них одновременно и целью, и средством ее достижения.
Для таких умных и ярких женщин, как Евфросиния, Пелагия, Марина и Афанасия, мужское обличье и личность помимо целибата имели и другие преимущества, которые они должны были высоко ценить. В мужской ипостаси они избавлялись не только от женских обязанностей, но и от приниженного положения женщины. Самый ничтожный монах был, тем не менее, мужчиной и в качестве такового пользовался свободами и уважением, немыслимыми ни для одной женщины.
К числу этих свобод относилось неограниченное стремление к обретению духовности. Однако наши четыре женщины, переодетые монахами, не ставили знак равенства между духовностью и смирением. Никто из них не страдал ложной скромностью; все они были честолюбивы, быстро приспосабливались к монастырской жизни и так же стремительно начинали превосходить своих коллег, завоевывая репутацию святости, мудрости и любви к учению. Например, Евфросиния, происходившая из привилегированного сословия, уже в самом начале своей монастырской жизни поставила высокую планку, назвавшись дворцовым евнухом, поскольку положение такого человека было престижным и подразумевало не только грамотность, но и более разностороннее образование, наличие хороших манер и достаточную эрудицию. Даже Пелагия вскоре достигла в своей новой профессии таких же высот, каких ей удалось достичь в бытность ее блудницей, причем с самого начала на новом поприще ее поддерживал такой известный священнослужитель, как епископ Нонн. Для этих женщин жизнь соблюдавших целибат монахов открывала новые возможности, обеспечивая им уважение и почитание, которыми обычно пользовались мужчины[202]. Их целибат был самым прекрасным из всех его возможных разновидностей – преобразующим и освобождающим, служившим инструментом для достижения собственного успеха.
Бородатые святые женщины
Другим типом женщин, представлявшихся мужчинами и соблюдавших целибат, были бородатые святые женщины. Анкамбер[203] – дочь матери-христианки и отца-язычника, который правил в Португалии, – была одним из семерых или даже девятерых близнецов. Анкамбер, также известная под именем Вильгефортис, мечтала остаться девственницей и посвятить жизнь служению Господу, но отец проигнорировал ее стремления и обручил дочь с королем Сицилии.
Анкамбер молила отца изменить решение, но он оставался непреклонен. Тогда она стала просить о спасении Господа. Господь даровал ей избавление, ниспослав длинные свисавшие усы и волнистую шелковистую бороду. Несмотря на это, разгневанный отец покрыл голову внезапно обросшей усами и бородой дочери вуалью. В отместку Анкамбер сорвала вуаль с головы, чтобы ее сицилийский жених увидел невесту во всей красе. Тот вздохнул и тут же отменил бракосочетание. Отец, взбешенный тем, что его планы были сорваны, велел распять Анкамбер. Она приняла крестную смерть, претерпев мучения за девственность, которую Господь помог ей сохранить, избрав для этого средством мягкие волосы, выросшие у нее на лице.
Двумя другими бородатыми святыми женщинами были Галла – вдова, твердо решившая повторно не выходить замуж, и Паула из Авилы – девственница, испытывавшая такое отвращение к своему поклоннику, что убежала от него и попросила Иисуса ее искалечить. Он не отверг ее просьбу, и у нее тут же отросла густая уродливая борода, настолько изменившая ее облик, что обожатель ее даже не узнал.
Бородатые святые женщины уникальны в том смысле, что все они были избавлены от половых отношений с мужчинами внезапным появлением на лицах отталкивающего волосяного покрова, свойственного представителям противоположного пола. В каждом отдельном случае они были бессильны отстоять свою непорочность и в отчаянии обращались к Господу, даровавшему им то средство, в котором они нуждались. Интересно отметить, что святая Анкамбер стала святой покровительницей женщин, стремившихся «освободиться» от своих мужей (и этимологического происхождения уникального в своем роде глагола unencumber[204]). Помолвка Анкамбер отражала их собственное отчаяние и безысходность, и без всякого глумления над ее судьбой – отросшей бородой и распятием на кресте – они испытывали к ней теплые чувства и подносили в дар овсяные лепешки, обращаясь с просьбой вступиться за них пред Господом, чтобы Он помог им в противостоянии супругам.
Некоторые, а может быть, многие из этих несчастных в браке женщин скорее всего просто ненавидели собственных мужей. Других, таких как Анкамбер, видимо, принуждали выходить замуж за нелюбимых, когда сами они стремились посвятить себя безбрачию и благочестивым делам. Они рассматривали несвойственную женщинам растительность на лице Анкамбер – так же, как Галлы и Паулы – в качестве подходящего средства, позволявшего защитить им свою непорочность.
Целибат в пустыне
Новая азбука сердца отцов-пустынников
[205]
В Древнем Египте слово «пустыня» использовалось для передачи образа тяжелой жизни впроголодь и непосильного труда на Ближнем Востоке. Она напирала на околицы деревень и окраины городов своей мрачной дикостью. Даже Александрию – самый красивый и развитый в культурном отношении город – от этого необузданного, дикого запустения отделяло всего пятьдесят километров.
Человек оказывался в пустыне внезапно. Он выходил из деревни, проходил мимо загонов для скота, миновал полосу земли, протянувшуюся между равниной, затоплявшейся водами реки, и крутым береговым откосом. Было видно, что это последняя пядь орошаемой и обрабатываемой земли, на которой жили люди. Дальше, за крутым, холмистым склоном простиралась беспредельная пустынная территория, открытая всем ветрам.
