Н. Синевирский - СМЕРШ (Год в стане врага)
— Вы можете добиться больших успехов и на работе в наших органах. Подполковнику Чередниченко нужны такие люди, как вы. Условия в Закарпатской Украине вам хорошо известны… Влияние капитализма там пустило глубокие корни… Советую вам быть беспощадным ко всем врагам советской власти если нужно будет, то и к родному отцу… Можете идти.
Я поспешно поблагодарил генерала и вышел из кабинета. Капитан Черный проводил меня недовольным взглядом.
В 12 часов меня вызвали к подполковнику Душнику.
— Как вы смеете поступать подобным образом? Вашим непосредственным начальником является майор Гречин и вам надлежало обратиться к нему.
Душник повышал голос. Брызги слюны падали на разложенные на письменном столе папки. «Чорт с тобой! Ругайся, как хочешь и сколько хочешь» — думал я.
— Если бы вы были кадровый офицер, а не переводчик, я бы отдал вас под суд! Я никогда не ожидал от вас такого поступка… Этб чорт знает что такое! Оставьте мне ваш домашний адрес…
Я написал на обрывке бумаги свой мукачевский адрес…
Хочется кричать «ура», но лучше пока не надо. Не сглазить бы преждевременной радостью…
20 июля.
Через три часа уезжаю.
Я никогда не думал, что надо затратить столько энергии для того, чтобы уйти из Управления. С утра бегаю по всем отделам и собираю подписи. Комендант, начфин, заведующий библиотекой, заведующий складами, заведующий оружием, начальник отдела кадров, начальник второго отдела — все они должны были подписаться, что я нм ничего не должен.
Проклятое учреждение! Вот, скажем, финотдел находится у чорта на куличках. Разыскивая его, я часто видел на угловых домах надписи: «Хозяйство Ковальчука» и стрелку, показывающую направление в это хозяйство. Надписи, как надписи. Скромные, ничего не говорящие. Подобными надписями разукрашены тысячи городских домов Европы, где побывало наше управление.
Посторонний человек прочтет — «Хозяйство Ковальчука», и, как ни в чем не бывало, пройдет мимо. Я же, читая эти надписи, прихожу в ужас. А какие на вид они скромные…
27 июля.
В Хусте я снял форму и надел гражданский костюм.
И. В., член нашей карпатской компартии, с десятилетним стажем, встретил меня как то вяло.
— Как ты думаешь, к чему все это приведет?
— К коммунизму…
— Нет, это чорт знает, что такое. Свободы — никакой, жизни — никакой. Я, Никола, зря подставлял опину под нагайки чешских полицейских. Зря, ей Богу, зря. Во время господства Чехословакии была свобода и была жизнь. Плохо жил только тот, кто не хотел работать… Теперь же работаешь… эх, что и говорить, промахнулись мы.
— Глупости! Мы не промахнулись. Все будет хорошо, дай только срок.
Нет, до тех пор, пока будут у власти большевики, никогда не будет хорошо. Я три года работал в шахтах Бельгии. Если бы мне удалось теперь попасть туда, я был бы самым счастливым человеком.
* * *В Ужгород я попал 25 июля, в 8 часов утра. Около здания Народной Рады Закарпатской Украины встретил Василия П.
— Ты здесь работаешь? — спросил я его.
— Нет, я работаю вот там — и Василий показал пальцем на здание суда.
— У Чередниченко?
— Да. Но откуда ты его знаешь? Ведь наша фирма работает под вывеской Ваша.
— Ваш? Знаю его. Как он поживает?
— Одно слово — персона. К нему теперь не подходи. Знать никого не знает.
— Чередниченко работает во-всю.
— На полных парах… Видишь, сколько народа толпится у ворот тюрьмы.
Я посмотрел в указанном направлении. Босые крестьяне, старухи, матери, паны, у каждого какой нибудь сверток в руках, для друга ли, для сына или отца. Передачи.
— В тюрьме люди пухнут от голода. Тут, брат, действуют черные силы. Если бы ты знал, как я мучаюсь тем, что нелегкая толкнула меня в чекисты… Ей Богу, угрызения совести доводят иногда до того, что я беру в руки наган… Но, трус я. Не хватает мужества у меня пристрелиться…
— У меня есть письмо для Чередниченко.
Василий посмотрел на меня удивленно.
— Из Штаба фронта.
— Вот как!.. Пойдем, я помогу тебе разыскать подполковника. Сам ты в этом лабиринте запутаешься.
У входа стояли часовые.
— Это с вами, товарищ следователь — спросил часовой.
— Да, со мной, но не арестованный.
— Тогда ему нельзя.
— У него дело к подполковнику.
— Я не имею права пускать посторонних людей. Сходите к начальнику караула за пропуском.
После разных объяснений я получил пропуск.
Здание ужгородского суда знакомо мне по былым временам. Длинные коридоры, сотни помещений.
На этот раз здесь было, как в муравейнике. Смершовцев сменили чекисты НКГБ. Дело в том, что, после официального присоединения Подкарпатской Руси к Советскому Союзу, подполковнику Чередниченко было поручено организовать у нас госбезопасность.
В коридоре я остановился, пораженный неожиданной встречей. У дверей, лицом к стене, стоял И. И. Рядом с ним, сторож, солдат охранных войск НКГБ. И. И мой хороший знакомый. За что его арестовали? Ведь он действительно был за присоединение к Советскому Союзу.
Вид у И. И. жуткий. Острые скулы, небритый, грязный, растрепанные волосы, грязная рваная рубаха… И. И. заметил меня и опустил голову. Наверное, проклинал меня.
Мороз пробежал у меня по телу. Досадно до бешенства, а помочь не могу. Даже пары папирос ему передать не могу.
Василий позвал меня.
— Слушай, ты не знаешь этого человека? — обратился я к нему.
— Нет..
— Это мой хороший знакомый. Если у тебя есть возможность передать ему несколько папирос, я прошу тебя, сделай это…
— Что ты, Никола?! Нет, этого я не могу сделать. Если бы его дело было у меня, тогда бы еще я мог передать ему… А так, поверь, не могу.
— Товарищ младший сержант. Я хотел бы передать пару папирос арестованному.
Сторож посмотрел на меня недоумевающе, оглянулся кругом.
— Передайте, но так, чтобы и я не видел.
И. И. не принял папиросы. В его глазах было презрение ко мне. Я отошел смущенно. Нет, я не обвинял И. И. Он был прав. Для него я был только чекистом.
Василий ввел меня в свой кабинет.
— Садись. Покурим, поговорим. Ты, надеюсь, не спешишь?
— Нет, не спешу.
— Скажи мне откровенно. Если убежать в Чехию — выдадут чехи.
— Да. В Чехии то же самое, что и здесь — свобода действий для чекистов неограниченная.
— К американцам?
— Не знаю!.
— Вот дожили… Если бы мне раньше кто-нибудь назвал Советский Союз тюрьмою, я бы убил его, Никола. Да. А теперь, вот, собственными глазами вижу, что это так. Я не уверен, не буду ли завтра сам, точно так, лицом к стенке, стоять у дверей какого-нибудь следователя, как сегодня стоит твой знакомый. Что делать?…
— Не знаю…
— Ты кажется, не веришь мне… Ох, и ты… Впрочем, и ты и все не верящие мне, правы. Я сам не верю. Будь она проклята, такая жизнь.
Я, действительно, не верил Василию. Раньше он был хорошим человеком. Каков он теперь, я не знал. Слишком откровенно он говорил против Советского Союза. При том, где? — В здании Карпатской госбезопасности…
Поговорив с Василием еще некоторое время, я попросил его показать мне кабинет подполковника Чередниченко.
В коридоре мы встретили хорошенькую барышню с папками в руке. Она посмотрела на меня подозрительно и прошла мимо. Я, как человек незнакомый, своим присутствием в этом учреждении, видимо, вызвал всеобщее удивление, встречные косились на меня.
— Ну, вот и кабинет подполковника. Пока, до свиданья.
— До свиданья.
План действий у меня был давно подготовлен. Я остановился на минутку перед дверью.
— Войдите — послышался женский голос.
Я открыл дверь.
— Вам кого?
— Товарища подполковника.
— По какому делу?
— У меня для него, пакет от генерал-лейтенанта Ковальчука.
Барышня мгновенно преобразилась. Небрежный тон исчез.
— Будьте любезны, присядьте. Я сейчас доложу подполковнику.
Она исчезла за большой, обитой кожей, дверью.
— Проходите…
Подполковник Чередниченко — весьма представительный человек. Высокий рост, интеллигентное лицо, умные глаза, светлые волосы, высокий лоб. Одет в гражданский костюм светлой мягкой шерсти.
Отрапортовав, я подал ему пакет.
— Так… — пробежав глазами бумаги, находящиеся в пакете, заговорил он — Я рад вашему приезду. Подполковник Горышев отзывается о вас весьма хорошо. Вы откуда родом?
Я назвал родное село.
— Это Хустский район?
— Так точно.
— Великолепно. Как раз на Хустский район мне нужен такой человек.
Подполковник начал что то писать на одной из бумаг. «Резолюция» — мелькнуло у меня в мыслях. Надо действовать.
— Товарищ подполковник.
— В чём дело?
— У меня к вам большая просьба.
— Я вас слушаю.
