Мартин Гилберт - Первая мировая война
Позднее немцы создали польское подразделение для защиты польской территории, отвоеванной у России. С другой стороны, польские солдаты, воевавшие в рядах немецкой армии и взятые в плен на Западном фронте, составили костяк польской армии, сражавшейся бок о бок с союзниками. Канада также способствовала вступлению поляков в специально созданные польские подразделения своей армии, позднее то же самое делали американцы. Около двух миллионов поляков сражались в этой войне, 450 000 погибло. Трагедию польского народа воспел в сентябре 1914 г. поэт Эдуард Слонский:
Мой брат, судьба лихаянас разделяет вновь —смерть косит, вылетаяиз двух враждебных рвов.
Под стон, под гром орудий,в неистовстве атак,в окопах гибнут люди —я враг твой, ты – мой враг! [32]
Слонский был, однако, уверен, что, несмотря на трагедию братоубийства, в будущем для Польши не все потеряно.
Я будущее провижу:Пусть каждый из нас падет,Но та, что не погибла,На нашей крови взойдет.
Надежду в сердца представителей национальных меньшинств можно было вселить самыми необычными способами. На Восточном фронте первым Георгиевским крестом – эквивалентом Креста Виктории в Великобритании, вручавшимся царем за исключительную храбрость на поле боя, – был награжден еврей Лев Оснас.
Как писала британская Yorkshire Herald, своей храбростью в бою Оснас «заслужил свободу для российских евреев. Он обеспечил своим соплеменникам право становиться офицерами русской армии и флота, что доселе было немыслимо, и вызвал восхищение российского правительства, провозгласившего, что отныне евреи в Российской империи будут пользоваться всеми гражданскими правами». Газета комментировала: «Разумеется, ни один из награжденных Крестом Виктории не добивался таких невероятных результатов!» На самом деле российские евреи во время войны не получили гражданских прав, не избежали они и частых погромов, которые учиняли русские крестьяне и горожане, видевшие в них козлов отпущения, ответственных за военные неудачи России [33].
Согласно сообщениям, достигавшим Великобритании, Оснас был добровольцем. После призыва Китченера добровольцами пожелали стать очень многие британцы. 12 сентября было объявлено, что за шесть недель, прошедших с начала войны, добровольцами записалось невероятное количество – в общей сложности 478 893 человека. Даже не следуя принятой в континентальной Европе системе обязательной военной службы, Британия создала немалую армию [34].
Многие добровольцы вступали в особые «земляческие батальоны», состоявшие целиком из жителей одного города или из представителей того или иного профессионального круга. Первым стал лондонский «батальон биржевиков», в который за неделю записалось 1600 человек. Многие города вскоре последовали за Лондоном; одними из первых были батальоны бристольцев и ливерпульцев. В Глазго решено было сформировать два батальона, и очень скоро в них записалось столько человек, что хватило бы и на три батальона. Один из них полностью состоял из водителей, кондукторов, механиков и рабочих городского трамвайного депо. Этот батальон, известный как Трамвайный, стал 15-м батальоном Легкого пехотного полка горцев. 16-й практически полностью состоял из действующих и бывших членов городской Бригады мальчиков.
То же самое происходило по всей Британии. Даже лейбористы, выступавшие против войны, поддержали этот подъем добровольческого движения: Рамсей Макдональд, подвергавшийся критике за свои антивоенные высказывания, поддержал призыв к новобранцам в Лестере, своем избирательном округе. В течение месяца было создано пятьдесят «земляческих батальонов». «Армия Китченера» обрела очертания и понемногу готовилась к войне, хотя о ее качестве оставалось только гадать. У профессионального военного, генерала Генри Уилсона, сомнений на этот счет не было: в своем дневнике он назвал добровольцев «смехотворной и нелепой армией». Они станут «посмешищем для каждого солдата в Европе». Немцам для создания армии на основе воинской повинности понадобилось сорок лет «непрерывного труда». «Нам потребуется вечность, чтобы добиться того же усилиями добровольцев».
12 сентября во Франции, после того как двое немецких кавалеристов были убиты французскими солдатами к юго-западу от Реймса, рядом с деревней Буйи, была проведена очередная карательная операция. Возложив вину за смерть кавалеристов на местных жителей, немцы уничтожили деревню. По мере того как немецкое отступление от Марны набирало обороты, бельгийская армия предприняла мощную контратаку в надежде вынудить немцев оттянуть войска от противостояния с британцами и французами в южной зоне конфликта, имевшей решающее значение. К 13 сентября четыре бельгийские дивизии достигли окраин деревни Верде в 30 километрах к югу от Антверпена и примерно в 20 километрах к северу от оккупированного немцами Брюсселя.
Американский журналист Э. А. Пауэлл, наблюдавший за продвижением бельгийских войск к Верде, рассказывал: «Назад, через изгороди, через канавы, по дороге шли бельгийские пехотинцы, припадая к земле, наклоняясь, переходя на бег, пытаясь выжить. То и дело кто-то из солдат спотыкался, словно ушиб палец на ноге, выбрасывал вперед руки и падал головой вперед. Его сразила пуля. Дорога была усеяна синими и зелеными безмолвными фигурами, ими были усеяны и поля. Один человек был ранен, когда пытался пробраться через живую изгородь, и умер стоя, удерживаемый колючими ветвями». Молодой бельгийский офицер, который «безрассудно подставлял себя под пули, пытаясь сдержать отступление своих людей, вдруг развернулся на каблуках, как одна из тех деревянных игрушек, что продают уличные торговцы, а затем рухнул, словно все кости и мышцы разом исчезли из его тела». Неподалеку еще один солдат «лежал с головой в канаве, наполовину заполненной водой. Я видел, как вода постепенно окрашивается красным».
Верде осталась в руках немцев. Вскоре был занят Мехельн в трех километрах к северу, а Лёвен отбит врагом. Немцы со своими австрийскими осадными орудиями теперь могли обратиться к последнему важному бельгийскому городу, все еще остававшемуся под контролем бельгийцев, – портовому Антверпену, где бельгийские войска, еще совсем недавно прошедшие более половины пути к Брюсселю, присоединились к защитникам фортов по всему периметру города.
Несмотря на жестокие неожиданности, поджидавшие командующих силами союзников, они сохраняли оптимизм. 13 сентября, в день поражения Бельгии при Верде, в штабе Жоффра состоялась встреча французских и британских генералов. Ключевым моментом конфликта было продолжающееся отступление немцев от Марны. Шли споры о том, сколько дней потребуется, чтобы оттеснить немецкие армии за германскую границу. Британский генерал, Генри Уилсон, говорил о четырех неделях. Некоторые из французских генералов полагали, что хватило бы и трех. Победа еще могла быть одержана к Рождеству.
Все чаще можно было слышать слова «поражение» и «победа». Популярным стало и слово «потери»: вместе с сопутствующей статистикой оно включало в себя понятия «убитые», «пропавшие без вести» и «раненые». Выражение «тяжелые потери», которая употреблялось в связи практически с каждой победой или отступлением, могло означать сотни, даже тысячи смертей. Газеты всех воюющих государств еженедельно публиковали некрологи офицеров, а также списки убитых, раненых и пропавших без вести. Лишь у немногих читателей не было на фронте знакомых или близких. 13 сентября генерал Фош узнал о смерти и зятя, и своего единственного сына. Они погибли в бою на бельгийской границе тремя неделями ранее. Получив это известие, Фош попросил своих подчиненных на время оставить его одного. Полчаса спустя он позвал их обратно со словами: «Теперь давайте перейдем к делу». Позднее он написал своему ближайшему другу генералу Милле: «Я осторожно сообщил новости жене, она все еще в Плужане. Нужно оставаться безразличным ко всему, но я все равно содрогаюсь при мысли о том, какой трагедией это станет для них, о горе, причиненном моим бедным женщинам. Что до меня, то я пытаюсь ожесточиться, чтобы с честью выполнить свой долг». В том же письме Фош выразил соболезнование самому Милле, чей зять тоже погиб, а дочь умерла от горя, услышав эту новость. Милле после двух этих трагедий не прожил и месяца.
14 сентября генерал Мольтке был отстранен от должности начальника немецкого Генерального штаба. Битва на Марне стала его проклятием всего через шесть недель после начала войны. Один историк описал его как «культурного, чувствительного солдата, который в свободное время любил играть на виолончели, читал Гёте и Метерлинка и интересовался учением Церкви Христа о лечении» [35]. Неудача требовала найти среди высших чинов первого козла отпущения. Мольтке, ознакомившись со списком потерь, счел его недопустимым.
