Лев Никулин - Тайна сейфа

— Кто вы?

Он и она произносят это одновременно по-французски, — он потому, что привык говорить и думать на этом языке, она — потому, что на этом языке ее учил говорить слегка похожий на него человек. Но он гораздо лучше обоих седых и лысых, сморщенных стариков. В открытом, вышедшем из моды бархатном платье, женщина с такими глазами, шеей и руками на черной лестнице в сырой нише окна. Искушенный в интриге доброго французского романа, г. Стибор Бонн решает:

— Ссора с мужем… Семейная драма… Что еще может сразу бросить такую женщину в объятия к незнакомому человеку на черной лестнице? Нельзя упускать случая.

Вверху хлопает дверь. Гулкие шаги по железной лестнице, женский голос, мужские голоса — ясно, делегация к г. Стибору Бони. Он — гвоздь вечера.

Стибор Бони в настоящем ужасе вспоминает о Само-садкине, о мадам Черепковой и вдруг с вдохновением отчаяния, прижав к себе незнакомку, увлекает ее с собой вниз по лестнице, затем почти бегом вдоль корпусов — к автомобилю. Хлопает дверца автомобиля. Г. Бони и незнакомка рядом на кожаных подушках. Он не замечает священного ужаса, который вызывает пейзаж переулка и автомобиль в продолговатых глазах незнакомки. Машина срывается с места как раз в ту минуту, когда, не найдя Стибора на площадке, Самосадкин, Черепков и Жак Ященко выбегают на двор. Поздно. Гвоздь суаре Черепковых утрачен.

ОДНА МИНУТА ПЕРЕРЫВА

Борис Пирамидон перевернул страницу, вздохнул и протянул руку к нетронутому стакану на столе. Рыжеволосая декольтированная дама, шевеля ноздрями, закусив губу, подвинула ему стакан с едва теплым чаем и тут же впилась ногтями в колено Корна:

— Непостижимо!..

Корн вздрогнул и на секунду отнял карандаш от конверта, исписанного почти стенографированными заметками, касающимися доклада.

И, оторвавшись от своих записей, он увидел рядом с председателем новое лицо, которое раньше находилось в тени на низком широком диване у камина.

Это — пожилой человек в чесучовом пиджаке, довольно ординарной внешности — по-видимому, врач. Из бокового кармана пиджака высовывался конец стетоскопа и молоточек для выстукивания.

Слегка наклонив голову, он держал руку у правого уха, с нескрываемым изумлением прислушиваясь к каждому слову Пирамидова.

Борис Пирамидов сделал два глотка и разгладил рукопись.

— Продолжаю. Глава, которую я, следуя беллетристической форме доклада, назову:

В 44-е Отделение милиции города Москвы.

Проживающего в городе Москве по Суконному переулку, дом 3, кв. 19, доктора медицины Константина Аристарховича Симова…

— Позвольте!..

Нарушая статут содружества «Лотос и треугольник», пожилой человек в чесучовом пиджаке вскочил и ударил кулаком о стол…

— Позвольте!

Председатель содружества «Лотос и треугольник» меняется в лице. Декольтированная дама вскрикивает, движение во всех углах.

— Недостойный брат!.. Именем священного лотоса и треугольника!

— Но позвольте!..

Сдержанный шелест негодования.

— Недостойный брат! По статуту.

Пожилой человек, воздев руки, падает в кресло. Борис Пирамидов, как бы вырванный из транса грубой внешней силой, касается рукой влажного лба и устало шепчет:

— Продолжаю…

…доктора медицины Константина Аристарховича Симова.

Две недели назад от сегодняшнего числа в ночь на (следует число) июля доставленная мне для лечения пациентка 19 лет от роду (мания величия и эротомания), откликающаяся на имя Аминтайос, владеющая исключительно французским языком, воспользовавшись тем, что я был вызван по частному делу из моего кабинета, скрылась бесследно. Так как у означенной пациентки не имеется в Москве родных и близких и, так как лечение и надзор за ней были поручены мне, прошу принять меры к ее розыску и доставке по месту моего жительства. При сем прилагается выписка из книги для записи пациентов.

Аминтайос, место рождения Египет, близ Абидоса. Год рождения точно неизвестен. Возраст не более 19 лет.

Подпись.

От Стибора Бони — г. Ярославу Будскому — нотариусу. — Прага.

Прошу вас поставить в известность моего покровителя, что два дня назад я обручился с мадемуазель Аминтой Иос. Мадемуазель Аминта Иос в настоящее время вместе со мной выезжает в Монтре (отель «Шильон»). В том случае, если моему покровителю понадобятся более подробные данные, касающиеся моей женитьбы, я буду весьма рад посвятить его в то, что найду заслуживающим внимания.

Свидетельствую вам свое уважение.

Стибор Бони.

Младший секретарь посольства Эриннии.

Отель «Шильон». — Монтре.

ЧЕРЕЗ ОДИННАДЦАТЬ ДНЕЙ ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР ПО ТЕЛЕФОНУ

— Я не могу финансировать наши опыты…

— Почему?.. Причина?

— Тысячи причин… Хаос. Восстановленные индивидуумы перевернут вверх дном гражданское право Соединенных Штатов. Мы поставим в самое ложное положение вдов, вышедших замуж, наследников, введенных в права наследства. Мы поставим в идиотское положение изобретателей вроде Фултона, сказавших для своего времени новое слово… Тысячи установленных традицией репутации полетят к черту… Наконец, библия, писание… Пророки и святые, которых отделяют от нас века и которых мы привыкли считать пророками и святыми, могут явиться на землю в самом невероятном виде. Мы, современники, будем в глупом положении. Что будут делать наши драматурги, композиторы и художники, если через год восстановленный Шекспир напишет новую трагедию, Бетховен новую симфонию, Леонардо да Винчи новый портрет? Мы обесценим коллекции, мы развенчаем классиков. Ваше счастье, что вы восстановили, в сущности, безвредное существо. Иначе бы вас растерзали.

— Ты отказываешь?..

— Да, бесповоротно.

— Но тридцать лет жизни… гениальное открытие?.. Алло?..

— Станция… Алло?.. Нас разъединили.

— Алло!.. Станция? Деловой двор?.. 827?.. Не отвечает?..

Симов бросает трубку и, шатаясь, валится в кресло. Он медленно обводит глазами отливающие металлом стены, провода, машину под футляром и с отвращением и яростью хватается за стул. Рука со стулом занесена над тонким металлическим футляром машины, стул описывает дугу в воздухе, и вдруг лиловая молния, удар, запах жженой резины и грохот. Кирпичи, штукатурка и обломки разбитых механизмов валятся на лежащего с раскинутыми руками на полу Симова.

Несколько тысяч километров к юго-западу, у Женевского озера…

В Монтре, в шестьдесят седьмой комнате отеля «Ши-льон», на полу — тоже опрокинутый навзничь Казимир Стржигоцкий. В правой руке кружок из симонита с надписью на сгибе:

«К. А. Симов 1921».

Приемник разряжен. Аминтайос в пространстве. Машина взорвалась.

не мое, Бориса Пирамидова, а два подлинных документа. Вырезки из газет.

ПОЖАР. В доме номер 3 по Суконному переулку, в квартире 19, доктора Симова, произошел пожар от соединения проводов. Пожар прекращен, квартира доктора Симова выгорела.

Это одно. А спустя две недели в отделе «Кто умер» в «Вечерней газете» читаем:

«К. А. Симов, 56 лет, повреждение черепа».

Я сказал все. Слово Густаву Корну: последнее звено тайны опыта покойного ученого, доктора медицины Константина Аристарховича Симова…

Человек в чесучовом пиджаке в неистовстве ударяет кулаком о край стола.

— Позвольте! Слово мне… Слово Константину Аристарховичу Симову — доктору медицины, по сие время проживающему в Суконном переулке, в доме 3, квартира 19…

Движение и шепот. Корн поднимает карандаш над исписанным заметками конвертом.

Нельзя пропустить ни одного слова. Нужна бумага. Он вскрывает конверт. Письмо внутри конверта — место дальнейших записей.

— Я — доктор Константин Аристархович Симов. У меня была химико-бактериологическая лаборатория. У меня был пожар в квартире. Но все остальное, включая мою смерть — клевета… Я буду жаловаться…

Вопль Бориса Пирамидова:

— Ложь! А подлинный документ? А вырезка из газеты? «К. А. Симов, 56 лет, повреждение черепа»…

— К. А. Симов — Кирилл Аристархович, мой брат, инженер… Жил на Волхонке… умер.

Борис Пирамидов захлебывается, мнет и комкает рукопись…

Последняя мысль!

— Хорошо… Долой мою гипотезу! Но Корн… Густав Корн… Подлинный манускрипт… Записки Казимира Стржи-гоцкого…

Густав Корн держит в дрожащих пальцах лист бумаги — письмо Североэкспортного коммерческого банка. Пока все взоры были обращены на Симова, его глаза механически перечитывали несколько строк, написанных на машинке и, когда мысль охватила эти строки, письмо упало из его рук, внезапная зеленоватая бледность на потемневшем лице, он шатается и, теряя сознание, падает на руки декольтированной дамы.