Андрей Звонков - Пока едет «Скорая». Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь

Доктор взял ящик, фельдшер Виктория Викторовна, которую все на подстанции звали или няня Вика, или по имени-отчеству, повесила на плечо сумку с кислородным прибором, но Бармалей отобрал и его. Велел взять небулайзер[80] и мешок АМБУ.

Таня растерянно сказала:

– А что же я понесу?

– Вот, возьми карточку, телефон и рацию, – сказал педиатр. – Ну, полетели, птички мои!

И они действительно полетели. На третий этаж. Педиатр шагал через ступеньку, за ним бежали дамы. На этаже их встретила девушка.

– Идите за мной!

И они полетели дальше по широкому коридору с дверями по обе стороны. Впорхнули в тесную комнатку. Несмотря на лето, все окна закрыты, душно. Повернуться негде. Кровать полуторная, детская кроватка, письменный стол, книжные полки. Прямо над головой под потолком натянуты веревки с бельем. На стенах плакаты с рок-группами, какие-то схемы. На кровати сидит зареванная молодая мама и держит малыша, который с трудом дышит. Сип стоит такой, что слышно в коридоре.

Бармалей скинул ящик и амуницию на пол. Подбежал к окошку и приоткрыл форточку.

– Температурку мерили?

– Дааа, – отвечала мамаша ноющим голосом, – тридцать сееемь и двеее…

– Не реви, – сказал педиатр. – Врач уже был? – Он заметил больничный на письменном столе.

– Быыыл, была. Сказала пить сиропчик вот этот… и вот этот… А что у него?

Бармалей осмотрел флакончики. Няня Вика записывала в карточку данные больного мальчика, а педиатр взялся ощупывать ребенка. Не спрашивая, забрал его на руки. Потребовал:

– Открой рот, скажи «а».

Мальчик заорал «ааааааа» толстым и хриплым басом.

Педиатр положил его на кровать. Пацан завопил благим матом. Бармалей, как и положено пирату, не обращая внимания на вопль, ощупал живот, погнул руки-ноги, покачал мальчишке голову, стараясь прижать подбородок к груди. Попросил:

– Не мешай мне. – Мальчик уже не орал, а сипел. Бармалей запустил ему руку под колготки. – Паховое кольцо в норме, – сказал он, – но если будешь так тужиться – грыжу наорешь. Сколько дней он уже болеет? – Парень перестал кричать, удивился такой фамильярности и хрипло захихикал.

– Сегодня второй, – ответила мама и хлюпнула носом.

– Вика, дай ему сиропчик с валерианой, и у меня там в ящике был флакончик с аскорилом – тоже ложечку, – сказал Бармалей фельдшеру. – Он успокоится, и ему дышать будет полегче. Но вообще-то, мамаша, я предлагаю вам съездить в больницу. Мне его рефлексы не нравятся. Лекарства вам доктор хорошие назначил, только они подействовать не успели. У мальчонки вашего отек гортани – ложный круп. Степень невелика пока, но стоит ли дожидаться ухудшения? Я предлагаю вам на пару дней переселиться в больничку. Так будет безопаснее для него.

У мамаши округлились глаза.

– У мужа защита завтра!

Она лепетала еще что-то, но Бармалей разъярился:

– Да вы с ума, что ли, сошли?! Вам защита мужа важнее здоровья и жизни сына? Ну, немного придите в сознание! У мальчика ложный круп. Сейчас он дышит, но ему трудно. Если отек усилится – он начнет задыхаться сильнее, а если совсем связки голосовые закроются – он умрет. Зато муж станет кандидатом наук. Он у вас кто?

– Коневод, генетик. У него тема… Вы поймите, там докторскую можно сразу… – женщина все говорила что-то непонятное.

– Охренеть! Мамаша, вы себя слышите? Вам что важнее – живой сын или посидеть на защите мужа и поздравить его? Ну, включите мозг или материнский инстинкт хотя бы! Он без вас не защитится? Где он, кстати?

– Он с научным руководителем в зале готовит оборудование к защите.

– Он знает, что сын болен?

– Даааа, – опять заныла мамаша.

Та девушка, что встречала, наклонилась к ней:

– Доктор прав. Надо ехать. Все будет хорошо. Не волнуйся.

– А можно мужа подождать? Он придет скоро, я не могу без него. Пожалуйста.

Бармалей сказал спокойно:

– Позвоните ему. Мы не можем сидеть просто так. Позвоните, скажите, что ситуация серьезная, если может, пусть придет.

– Он будет нервничать и завтра не сможет доложиться, – заревела снова мамаша.

Таня, которая стояла молча в уголке, никак не могла понять, отчего люди все время пытаются как-то решить все и сразу. И поймала себя на мысли, что, наверное, тоже так же тупила бы, случись такое с ней.

И тут голос подала няня Вика.

– Мамочка, давайте собираться. – голос Чебурашки произвел впечатление. Девушки улыбнулись, а мальчишка замолчал и стал крутить головой. – Вот одеяльце, укутайте мальчика, я его возьму. А вы сами одевайтесь. Не забудьте паспорт, полис и свидетельство о рождении.

Бармалей принялся звонить в центр госпитализации – запрашивать место. Таня ждала указаний. Мамаша принялась натягивать лосины, кроссовки, потом искала свидетельство о рождении, сунула в карман пачку сигарет. Бармалей зашипел:

– Курево оставьте! Там нельзя курить и негде будет. Телефон не забудьте.

Откуда-то снизу в комнату проник странный звук. Очень высокий, он длился несколько секунд. Бармалей, как раз получавший место на ложный круп, встрепенулся.

– Ребенок кричит!

Таня не поняла. Ей показалось что-то нечеловеческое в этом звуке. Будто лопнула гитарная струна. Или кто-то на скрипке взял очень высокую, на грани слышимости, ноту. Бармалей отключил телефон. Поднял ящик, кислородный прибор. Мамаша взяла укутанного сына, и вся бригада пошла к лестнице, а навстречу им снизу вылетел всклокоченный парень в тельняшке. Он весь был в рыжих пятнах, задыхался и ревел:

– Скорее!

Все побежали за ним.

Таня не вошла в такую же маленькую комнату ниже этажом, она с мамашей, державшей на руках мальчика, осталась в широком коридоре, где уже набиралась небольшая кучка жильцов общаги. Через открытую дверь она увидела только край картины, и, будто фотография, сцена отпечаталась в памяти.

На кровати сидит девочка лет трех-четырех в одних трусиках. На груди ее рыжие пятна, как у парня в тельняшке, а ножек не видно из-под огромных желтых пузырей, в которые превратилась кожа.

Бармалей ничего не говорил. Вдруг из комнаты выскочила няня Вика – она тащила дыхательный аппарат и небулайзер. Тане и мамаше сказала коротко:

– Пошли в машину!

Все полетели вниз по лестнице. В машине Вика достала блестящую противоожоговую простыню и пантенол.

– Что там? – спросила Таня.

– Ожог. Опрокинула на себя кастрюлю с солянкой прямо с плиты.

От этих слов у стажерки все сжалось внутри.

Мальчишка на уличном воздухе задышал спокойнее. Мамаша молчала – видимо, была напугана ситуацией. Таня не знала, что делать. Но сообразила – убрала кислородный прибор. В ящик спрятался небулайзер.

Водитель обошел машину и заглянул в салон.

– Куда везем?

Таня пожала плечами.

– Я не знаю, доктор не сказал.

Водитель кивнул. Посмотрел на женщину с ребенком на руках.

Через десять минут из подъезда вышли трое: няня Вика несла укутанную в блестящую пленку девочку (та спала), следом вышли кудлатый парень в ветровке поверх тельняшки и доктор Бармалей с ящиком и очень серьезный. Таня увидела его глаза – в них ясно читалось: «Повесить на рее!»

Няня Вика с девочкой на руках села в кресло. Бармалей залез в салон и пересадил мамашу с мальчишкой на самое заднее кресло, распутал шланг с кислородом, дал маску:

– Пусть парень подышит кислородом, я в увлажнитель добавил чуть сальбутамола – ему полегче будет. – Тане сказал: – Сиди тут. – Кудлатому парню: – Сядете со мной в кабине! – И водителю: – Спецсигналы! И быстро в «семерку»! – Таня уже знала, «семерка» – огромная детская больница, где «есть все».

Когда сдали в приемном детей и родителей, медики вернулись в машину. Бармалей несколько раз обошел кругом автомобиль. Зачем-то постучал ботинком по колесам. Фельдшер и стажерка молча смотрели на него.

– Ты понимаешь, – обращался Бармалей к Тане, – военный устав – это книжка, написанная кровью солдат, его нарушавших. – Таня не понимала, к чему все это. – Если в общаге нельзя в комнатах готовить пищу – ставить плитки, – это тоже не от блажи чьей-то выдумано. Почему детям приходится расплачиваться за преступную глупость родителей? – Бармалей замолчал. – Соляночки решил сварить! Молодец. Сварил… – Он пошел в кабину. – Поехали домой.

Разговаривать никто не хотел. В машине стояла мрачная тишина, нарушаемая только работой мотора и сопением водителя. А Таня вспомнила тот высокий звук – это визжала обваренная девочка. И, промокнув слезы, подумала: «Я не хочу работать в детской бригаде. Это ж какие нервы нужно иметь?!»

Воспаление верхних дыхательных путей у взрослых и детей протекает неодинаково. И те бациллы, которые у взрослых вызывают насморк, кашель и першение в горле, у детей могут вызвать отек гортани и голосовых связок. Острый ларингит у грудничков и ясельных деток отчасти связан еще и с тем, что они мало говорят, а больше кричат. Крик – это речь ребенка. Сигнал тревоги, его заявление на существование и зов на помощь. Потому что абсолютно любая проблема, особенно касающаяся самочувствия, воспринимается ребенком как катастрофа вселенского масштаба. Все, что случается впервые и доставляет неудобство и дискомфорт, – это беда. А уж в более осознанном возрасте травма, да еще полученная в результате шалости, – это и страх наказания, и боль, и ужас. Ложный круп – это отек голосовых связок, при котором воздух через голосовую щель проходит с трудом. Всего есть четыре степени крупа. Истинный круп – дифтерический. Все остальные виды инфекции вызывают ложный круп. Но это не означает, что к нему можно относиться легкомысленно. Отек голосовых связок – это результат воспаления слизистой горла, гортани и самих связок. Снять спазм могут теплый влажный воздух, раствор соды, аскорил экспекторант в сиропе (детям до 6 лет). Очень важно проводить лечение противовоспалительными препаратами, которые назначит педиатр: антибиотики, бактериостатики в виде сиропа. Самостоятельно, до осмотра врачом, вы можете дать парацетамол, аскорил, кальция глюконат, теплую минеральную воду (например, «Боржоми»), молоко с небольшим количеством соды (на кончике чайной ложки на стакан).