Жан Ледлофф - Как вырастить ребенка счастливым
Екуана также стремятся обладать теми или иными вещами либо людьми по самым разным причинам, однако одержание верха над другим как самоцель никогда не служило мотивом. У них даже нет состязательных игр, хотя игры, конечно, существуют. Например, мужчины занимаются борьбой, но устраивают не чемпионаты, а просто серии поединков между парами борцов. Постоянная практика стрельбы из лука направлена на оттачивание мастерства, а не на соперничество между мальчиками, так же как и охота — не соревнование на лучшего охотника среди мужчин. Соперничество не нужно для их нормального эмоционального здоровья, поэтому в культуре екуана конкуренции не существует. Нам же тяжело представить нашу жизнь без конкуренции, так же тяжело, как представить себя счастливыми здесь и сейчас.
То же относится и к погоне за новизной. Она настолько укоренилась в нашей культуре, что забила собой природное сопротивление человека ко всяческим изменениям. Похоже, стремление к переменам стало рутиной: люди меняют что-либо в своей жизни с такой частотой, что эта новизна уже превращается в монотонную неизменность.
Совсем недавно в нашем обществе появилось убеждение, что все новейшее обязательно самое лучшее. Реклама — основной способ внедрения в умы идеи стремления к новизне. Реклама не дает человеку покоя или хотя бы передышки. Если верить рекламе, то ничто не может удовлетворять человека и оставаться хорошим надолго. Так наше глубокое недовольство направляется в русло стремления ко всему новейшему.
Первыми в списке стоят вещи, которые экономят труд человека. Привлекательность таких трудосберегающих приспособлений удваивается, что можно объяснить двумя аспектами недостатка опыта «ручного периода». Первый — приобрести что-то «правильное», помноженный на второй — получить наибольший объем благополучия, затратив при этом наименьшие усилия. У человека континуума возможность в младенческом возрасте получать все необходимое, при этом ничего не делая, естественно сменяется возрастающим желанием делать что-нибудь самому, то есть работать. Если человек в раннем детстве так и не испытал, что значит быть совершенно пассивным, то у него так и остается склонность к нажиманию кнопок, сбережению своего труда. Это дает ему подтверждение того, что все делается само собой и ничего не требуется взамен. Нажатие кнопки сродни подаче ребенком сигнала матери о какой-либо возникшей у него потребности, но в отличие от матери кнопка уж точно сделает желаемое без всяких оговорок. Тяга к труду, необычайно сильная у людей континуума, у нас сходит на нет; она не может появиться на фоне полнейшего нежелания заботиться о себе самостоятельно. Труд становится для большинства из нас горькой необходимостью. И тогда финтифлюшка, которая экономит пару несложных движений, становится для нас символом утраченного комфорта. Между тем противоречие между взрослым желанием как-то реализовать свои способности и детским желанием быть в бездействии часто находит свое разрешение в досуге.
Человек, отсиживающий от звонка до звонка свой скучный рабочий день за экраном компьютера и имеющий дело лишь с бумажками и умозаключениями, будет реализовывать свои внутренние ожидания в чем-то типа гольфа. Не подозревая о том, что шарм гольфа в его абсолютной бесполезности, игрок в гольф таскается по огромному полю на солнцепеке, прихватив тяжелый набор клюшек, и занимается тем, что заставляет мяч попасть в дырку в земле. Он делает это очень неэффективно, при помощи кончика одной из клюшек, а не просто взяв мяч и бросив его в дырку. Если бы игрока заставили проделать все это насильно, то он бы подумал, что это, наверное, какое-то жестокое наказание. Но гольф называют досугом, который по определению не преследует никаких целей, кроме поддержания мышечного тонуса играющего, последний волен наслаждаться этой бесполезной игрой, так же как екуана — полезной работой.
Но в последнее время стремление к экономии труда несколько подпортило наслаждение игроков в гольф бесполезностью происходящего. Ведь в высших слоях общества физический труд, куда отнесли таскание за собой клюшек, считается непрестижным и неприятным, а затем к категории труда отнесли и ходьбу между бросками мяча. Для сбережения усилий игроков появились маленькие электромобили, которые перевозят и игроков, и их клюшки. Похоже, чтобы поупражняться после гольфа, игрокам придется заняться теннисом.
Постоянная потребность в недополученном опыте «ручного периода» делает наше поведение совсем уж причудливым. Иначе чем объяснить наши пристрастия к «американским горкам», аттракционам с «мертвой петлей» и колесу обозрения, как не недостатком опыта, где мы находились бы в полной безопасности, при этом постоянно меняя свою позу, тогда как вокруг нас то и дело возникали непредвиденные угрозы. Представим себе какое-нибудь животное, которое бы вдруг пожелало, чтобы его хорошенько протрясли и напугали, а затем выложило за это свои деньги. Поведение животного можно разгадать, если найти потребность, которую такие действия могли бы удовлетворить. Миллионы лет малыши на уютных руках матери наблюдали за опасностями окружающего мира, между тем как их матери перебирались вброд через реки, бродили среди лесов, саванн и где бы там ни было. Что же осталось современным малышам? Безмолвие и неподвижность кроваток или однообразное и щедро смягченное подушками покачивание коляски; плюс иногда удается попрыгать у взрослого на коленках, а если совсем повезет, то отец, который еще способен слышать голос своего континуума, подбросит малыша в воздух.
Секрет привлекательности аттракционов в их ремне безопасности, которым пристегиваешься, садясь на сиденье в маленьком вагончике, а затем беззаботно взлетаешь по крутым горкам и несешься вниз по отвесным склонам. Hа аттракционе человек получает удовольствие в тех обстоятельствах, которые в реальной жизни вызвали бы у него панический страх. В «Пещере страха» привидения и скелеты выскакивают из темноты, стараясь нас напугать, однако это вызывает лишь смех и радость. Неудивительно, ведь мы в безопасности. Только за это ощущение мы готовы выкладывать свои деньги на билеты.
То же самое относится и к фильмам ужасов. Мы наблюдаем события сидя в удобном кресле кинотеатра и совершенно уверены, что после фильма уйдем невредимыми. Если бы публика знала, что в кинотеатр в любой момент может нагрянуть настоящая горилла, динозавр или вампир, то спрос на билеты был бы существенно меньше.
Ребенок на руках у матери получает опыт, который готовит его к дальнейшему развитию, позволяющему полагаться на собственные силы. Ежедневное наблюдение и пассивное участие ребенка, находящегося на руках у занятой делом матери, в пугающих, опасных и интенсивных событиях s действиях являются фундаментом будущей уверенности в себе. Также это важное условие развития ощущения самости.
Катание на игрушечной или настоящей лошади, езда на автомобиле, настоящем или детском, или на чем-либо еще, что способно везти человека, восполняет недостаток в этом опыте. Человек может легко пристраститься к катанию, ведь как только он почувствовал удовольствие от того, что его везут, будь то лошадь или автомашина, необходимость передвигаться на своих двоих вызывает у него разочарование и тоску; но о человеческих пристрастиях разговор пойдет позже.
Внешние проявления обделенности в «ручном периоде» оказывают такое воздействие на нашу жизнь и личность человека, что мы склонны рассматривать эти проявления как неотъемлемую часть человеческой натуры. Возьмем, к примеру, «синдром Казановы». Мужчина с таким синдромом пытается доказать себе, что он достоин любви. В своих амурных похождениях он ищет особый род любви, которую недополучил от своей матери, любовь, которая убеждает ребенка, что он существует и достоин ее внимания и заботы. «Казанова», собирая от своих многочисленных женщин доказательства собственной привлекательности, действительно частично восполняет этот недостаток убежденности в том, что он достоин любви. Каждый миг в объятиях каждой из женщин вносит свою лепту в восполнение упущенного опыта, и в конце концов неутомимый Казанова «устает» от такого рода поиска чувства правильности и становится способен к более продвинутому, более зрелому отношению к женщинам. В большинстве Казанов это происходит достаточно рано, но в некоторых тяжелых случаях мужчины так и не могут избавиться от иллюзии того, что каждое сексуальное обладание — это маленькая победа и что совершенствование техники соблазнения — это путь к обретению чего-то, чего никак не хватает в жизни.
Жиголо и женщины, заглядывающиеся на богатых мужчин, считают, что смогут повысить свою ценность и достоинство при помощи денег завоеванных ими женщин или мужчин. Так, они уверены, что брак с богатым человеком также сделает их богатыми и, таким образом, безусловно принимаемыми обществом. Почему-то эти люди, разделяя всеобщее убеждение, что «счастье не в деньгах, а в их количестве», также считают, что деньги равноценны любви. Здесь нетрудно распознать влияние нашей культуры, которая культивирует такие идеи. Но искоренение последних не решает проблемы. Чувство неполноценности и обделенности любовью найдет другую зацепку и проявится в иных отклонениях в поведении человека.
