Ольга Фролова - Арабские поэты и народная поэзия

Как видим, описание предмета любви в новой поэзии во многом традиционно. По-новому предстает предмет любви в стихотворении современного суданского поэта Мухтара Мухаммеда Мухтара:

Однажды поэт увидал танцовщицу красоты небывалой.Она была весела, и улыбка не сходила с ее ослепительных уст.Но показалось поэту, что за этой улыбкой скрывается грусть.Красота и талант услаждали мне душу и взор,Но печальная прелесть и во мне возбудила печаль.Все прекрасно в тебе, о сестра в нос поющей газели!Приближаешься ты, отступаешь,Подчиняясь лишь только напеву,И поешь ты, как птица, качаясь на краешке ветки,С милым кокетством ступают полные ножкиТрепетно и ритмично,Отвечая на зов напева.Так, как сказка, гибка и прекрасна,И движенья твои светлы и чисты, как серебро.Танец твой красноречив, но понять мне его не дано.Ты — полная гармония цветов в садовых кущах.В тебе нашел я то, что я найти пытался в винных чашах.Но вечер длился лишь мгновенье.О, как бы я хотел его продлить!..И снова вижу — на лице прелестном,Запечатленном в сердце, знак печали.Ты улыбаешься, но на лице твоемЧитаю ясно то, что ты сокрыть хотела.Лицо — как рана сердца, прикрытая от любопытных глаз покровом из обмана.Я так решил, но, может быть, ошибся, надеюсь, что ошибся, а вдруг…

В этом описании танцовщицы, «предмета любви», преобладают контрасты: красота, которая должна нести радость, возбуждает в поэте печаль; танцовщица подходит к поэту и отступает; лицо танцовщицы улыбается, но вместе с тем оно являет собой рану души и обман — то, что она хотела бы скрыть от поэта. Противопоставления рождают новые эпитеты: печальная красота (красота, обладающая печалями), улыбающееся лицо — рана души. Арабская поэзия широко пользуется контрастами и бинарными противопоставлениями, но в данном стихотворении Мухаммеда Мухтара они являются воссозданием современной художественной системы диссонансов, создающей сложный, противоречивый, драматический образ красавицы.

Многочисленные слова данной семантико-стилистической группы практически имеют одно общее лексическое значение — «предмет любви», являясь ситуативными синонимами с различными стилистическими оттенками. «Известно, что для обозначения одного объекта действительности (предмета, явления, признака и т. п.) могут употребляться как синонимы (слова, близкие по значению), так и слова с разными значениями, соотносимые с данным объектом действительности в определенном контексте. Их часто называют ситуативными синонимами» [33, с. 154]. Слова, обозначающие предмет любви, взаимозаменяемы, однако их невозможно рассматривать как полные и абсолютные синонимы. Взятые отдельно от поэтического контекста, они перестают быть синонимами. Следует различать прямой и образный смысл этих слов, когда в действие вступают и «контекстуальные сдвиги значения», и «приращение смысла» в поэтическом контексте [108, с. 49], и «преобразования, испытываемые словами в художественных текстах» [108, с. 64]. Замечания Ю. Д. Апресяна о квазисинонимичности стилистических синонимов применимы и для понимания данной проблемы. По его толкованию, квазисинонимы «имеют большую — в терминологическом смысле — общую часть, но не совпадают полностью» [14, с. 235], в их число попадают и «идеографические синонимы», и «аналоги» [14, с. 235].

Таким образом, метафорические выражения, эпитеты, сравнения, употребляемые в поэзии вместо простых тривиальных слов, могут рассматриваться как синонимы широкого плана, как синонимы поэтического контекста, поэтому и слова с далекими значениями подчас оказываются в поэтической речи синонимичными, тождественными по смыслу.

Шарль Балли писал: «…каждый носитель языка очень четко, хотя и бессознательно, ощущает факт множественности выразительных средств, которые группируются в нашей памяти вокруг соответствующих представлений и понятий; это и есть бессознательная синонимия» [20, с. 123]. Балли указывает на необходимость сначала выяснить общий смысл, присущий словам каждого синонимического ряда, и только затем изучать различия между синонимами. Касаясь вопроса об экспериментах на текстах, он подчеркивает: «…количество и разнообразие синонимов, которые обнаружатся при опыте, будет поистине удивительным» [20, с. 127], поскольку «в принципе все речевые факты, связанные общностью основного смысла, можно рассматривать как синонимы» [20, с. 169].

В поэзии постоянно сталкиваются прямые и переносные значения слов. Слова в переносном значении пополняют длинные синонимические ряды, в которых первым является слово, передающее основное понятие.

Лирический герой и его атрибуты в печали и радости

Названия лирического героя можно разделить на ряд подгрупп:

1) большинство названий лирического героя образованы от глаголов со значением «любить» или заключают в себе дополнительное значение «страдание, мука, болезнь»:

мух̣ибб — любящий;

а̄мин — верный;

‘а̄шик̣ — любящий, влюбленный, мн. ‘ушша̄к̣;

муг̣рам — увлеченный, влюбленный;

муг̣рам с̣аба̄ба — страстно влюбленный;

маг̣рӯм — влюбленный;

с̣абб — любящий, влюбленный;

ахл ас̣-с̣абаба — люди, отдавшиеся любви; влюбленный;

калиф — увлеченный;

мушаввак̣ — снедаемый любовью, пылающий любовью;

мушта̄к̣ — тоскующий, вздыхающий от любви;

маджнӯн — обезумевший от любви, безумный, любящий без памяти; любящий до безумия;

мубтала̄ — страдающий от любви;

му‘анна̄/ма‘анна̄ — поверженный в страдания любви;

муд̣на̄ — изнуренный любовью;

марӣд — больной, больной от любви;

‘алӣл — больной от любви;

на̄х̣ил — высохший от любви;

т̣а̄либ дава̄’ — ищущий лекарства от любовных страданий;

х̣азӣн — печальный, вздыхающий от любви;

мах̣зӯн — опечаленный;

мискӣн/маскӣн — бедный, несчастный, влюбленный;

мусайкин — бедняга, бедненький, несчастный в любви;

мамх̣ӯн — подвергающийся испытанию любви;

сахра̄н — лишенный сна из-за любви;

сак̣ӣм — исхудалый;

джарӣх̣/маджрӯх̣ — раненый, страдающий от любви, мн.: маджарӣх̣;

миджаррах̣ — раненый (Судан);

джада‘ маджрӯх̣ — раненый юноша, мученик, страдающий от любви;

ха̄’ир — растерявшийся, смятенный от любви;

х̣айра̄н — смятенный, потерявший голову от любви, мн.: хайа̄ра̄ — смятенные;

мух̣та̄р — смятенный, взволнованный, в тревоге (их̣та̄р — находиться в смятении);

ша̄рид ал-лубб — с блуждающим умом от любви, тронувшийся от любви;

ка’ӣб — печальный, грустный от любви;

маз̣лӯм — обиженный, терпящий несправедливость из-за любви;

‘абд — раб любви, мн.: ‘абӣд — рабы;

мутаййам - порабощенный, влюбленный;

асӣр — пленник любви;

шахӣд — жертва любви;

к̣атӣл — убитый, жертва;

мак̣тӯл — убитый;

мад̣рӯб би-л-ба̄рӯд — убитый выстрелом (порохом);

к̣атӣл ал-г̣ара̄м — жертва любви, убитый любовью;

валха̄н — обезумевший от тоски;

2) атрибуты лирического героя:

к̣алб — сердце;

фу’а̄д — сердце;

фу’а̄д мурта̄б — сердце в сомнении, мятежное сердце;

мухджат — сердце, кровь, душа, жизнь;

нафс валха̄на — обезумевшая душа;

3) атрибуты лирического героя, отражающие его трагическую судьбу:

дахр — судьба, рок, век;

к̣исма ва нас̣ӣб — судьба и доля, по воле судьбы;

таджаннӣ — ссора;

д̣ана̄ — изнурение, страдание, сердце,страдающее сердце;

сук̣м — болезнь, худоба;

инсик̣а̄м/сака̄м — болезнь, худоба;

наух̣ — рыдание;

бука̄ — плач (бака̄ — плакать);

нах̣ӣб — плач, рыдание;

шаджан — печаль, мн.: ашджа̄н/шуджӯн — печали;

бах̣р ал-ашджа̄н — море печалей;

талвӣ‘ — мучение, сжигание огнем;

‘аз̱а̄б — мучение, страдание, терзание, пытка;

джарх̣ — ранение, рана, мн.: джира̄х̣ — раны (джара̄х̣а — ранить);

йуср/уср — плен, пленение;

шаджа̄ — забота, горе, тоска;

та‘з̱ӣб — мучение, терзание;

кава̄ — сжигание огнем, пытка;

тӯл ал-г̣ийа̄б — долгое отсутствие [предмета любви];

ваджа‘ — боль;

камад — грусть, скорбь, печаль, страдание, мука;

аса̄ — скорбь, печаль, кручина;

лау‘а — обжигание, страдание;

хийа̄м — безумная любовь, сильная жажда;